Библиотека фантастики и путешествий в пяти томах. Том 1

Он взял с подоконника пачку газет, с удовольствием просмотрел заголовки своих статей: «Тайна особняка в Пасси», «Кто они: люди или?..», «Гениальный безумец», «Власть над миром», «Великая мечта гибнет в огне и крови»… Фотографии были очень выразительны. Мишель, склонясь над пробирками, записывает что-то в тетрадь - и тот же Мишель, так удивительно похожий на человека, сам вливает себе в трубку питательную жидкость. Франсуа и профессор Лоран за столиком; Франсуа делает расчеты. Пьер и Поль, обнявшись, сидят на кушетке. Поль и Мишель спорят о чем-то. Профессор Лоран с измученным лицом и лихорадочно блестящими глазами полулежит в кресле. Профессор Лоран и Мишель осматривают Поля. Мишель делает Полю внутривенное вливание; жгут держит Пьер… «Да, слава богу, что заранее удалось передать эти снимки шефу, а то бы и они пропали… последнее свидетельство того, что это было в действительности, память о невозвратно исчезнувшем, странном и жутком мире… А вот и фотография Луизы… Бог мой, какая она была очаровательная, с этими большими лучистыми глазами, с несмелой и грустной улыбкой! Луиза… что же тут делать? Что делать? Пейронель должен понять… да он и понял, сразу же… Впрочем, теперь я и без Пейронеля пробьюсь в крайнем случае. Я не хочу ссориться с ним, избави бог, - но какие лестные предложения от двух редакций… Не говоря уже о женщинах… те просто с ума сходят… А ведь эта вдова фабриканта духов решительно недурна… положим, ей не двадцать шесть лет, как она уверяет, а тридцать с хвостиком, но это не так уж важно… зато - обеспеченная жизнь, вилла в Ментоне… Право, есть над чем подумать. Но торопиться не стоит. Сейчас надо написать книгу. Назвать ее надо как-нибудь хлестко, ошеломляюще: "Месяц среди чудовищ"… или нет, не то… Лучше так: "Тайна профессора Лорана" или "Я был в лаборатории чудес"… Впрочем, название - потом. Писать пока нельзя, но можно продиктовать стенографистке. Надо поскорей, а то даже самые крупные сенсации очень быстро гаснут, публика теряет к ним интерес. Сегодня любое издательство ухватится за такую книгу, а завтра о ней и говорить не захотят.

– Раймон задумался.
– Надо торопиться… Впрочем, все устроится… но вот Луиза…»

– У меня уже ничего не болит, - безжизненным, ровным голосом сказала Луиза, - но мне запрещают вставать.

Она не глядела на Раймона. Ее прозрачная, исхудавшая до невероятия рука спокойно лежала на одеяле. Раймон сидел у кровати, опустив глаза. Он не мог смотреть на эту голову, пятнистую от ожогов, с короткими щетинистыми волосами, на это бескровное лицо, с грубым красным рубцом, наискось идущим по левой щеке от уха к подбородку. Нет, это не Луиза, это чужая, старая, некрасивая женщина. Он старался представить себе ту, настоящую Луизу, - и не мог: полумертвое, изуродованное лицо неотступно стояло перед глазами.

– Луиза, - сказал он, и голос его дрогнул.
– Луиза…

Неподвижные светлые глаза Луизы, казавшиеся огромными на этом истаявшем лице, вдруг ожили. Луиза повернулась к нему:

– Раймон…

Какое-то мгновение они молча смотрели друг на друга. Раймон первым отвел глаза:

– Луиза… если вам что-нибудь понадобится…

– Благодарю, - очень тихо, но четко выговорила после долгого молчания Луиза.
– Мне ничего не нужно.

Раймон почувствовал, что больше ни секунды не выдержит тут. Он быстро наклонился, поцеловал холодную, неподвижную руку Луизы и почти выбежал из палаты, унося на губах ощущение неживого холодка.

За дверью он остановился и крепко вытер губы платком.

– Двигательное возбуждение… разлад тормозящих центров… э!
– Шамфор горько усмехнулся.
– Бедняга Лоран молча принимал эти рассуждения Мишеля просто от усталости… и вообще ему нравилось, что Мишель так уверенно все объясняет: все же существо, которое по его воле возникло из небытия… Нет, мой мальчик, это был бунт людей против людей… пускай нелепый, слепой, несправедливый - и все-таки понятный. Человек есть человек, и чужая, жестокая и холодная воля, управляющая его жизнью, лишающая его свободы, обязательно станет ему ненавистна, вызовет противодействие…

– Но какое понятие о свободе могло быть у Поля?
– спросил Альбер.
– Что он видел, кроме лаборатории?

– В лаборатории он тоже кое-что видел. Видел Лорана, вас и других. Видел, что Мишель, существо, подобное ему, пользуется иными правами, чем он, командует им и Пьером. Видел, что от Мишеля во многом зависит его судьба. Разве этого так уж мало?

Альбер долго молчал.

– И все погибло… - сказал он потом.
– Нечеловеческое напряжение воли и энергии, жизнь, вытянутая в одну узкую, жестко ограниченную полосу, насильственно изуродованная, - и во имя чего? Если б не фотографии, которые тайком от всех сделал Раймон, никто даже не поверил бы, что существовали Мишель и Франсуа, Поль и Пьер… Такая долгая борьба, такой упорный, ежедневный, ежечасный бой - и полный разгром… Об этом страшно даже думать. Если б профессор Лоран и остался жить, он не смог бы начать сначала…

Шамфор покачал головой:

– Вы неправы, дорогой мой. Вы, я вижу, безоговорочно согласились с тем, что я сказал в минуту раздражения о работе Лорана. Но гибель Лорана - это гибель в жестоком бою, как вы правильно заметили. Это был неравный бой, тем более что Лоран, сражаясь против ограниченных возможностей человеческого организма, пытаясь расширить их пределы, вызвал на поединок и самого себя, свое тело, свой мозг, свои нервы и сердце. Он не добился полной победы, но разве такой бой можно выиграть в одиночку? Однако и поражением это нельзя назвать. Лорана постигла участь всех первооткрывателей, тех, кто шагает по неизведанным и опасным краям и платит жизнью за то, что первым увидел неведомое и невероятное… тех, чьи могилы, как вехи, остаются на еле намеченном пути. Разве можно забыть, что сделал Лоран? Разве мы с вами когда-нибудь забудем особняк в Пасси, и рассуждения Мишеля, и жалобы Поля? Разве мы сможем забыть смертельно измученное лицо Лорана, лицо подвижника науки? Я все простил ему, увидев его лицо… Я понял, что он сделал с собой…

– Нет, вы не все простили ему…

– Не все? Ну, пока он был жив, я еще пытался переубедить его. Ведь никто не может заранее примириться со смертью товарища, да еще такого гениального ученого, как Лоран! Я понимал, что он в смертельной опасности, что он убивает себя, и все же думал: как-нибудь обойдется, он вытянет, он сможет отдохнуть… Он был жив, и я с ним спорил как с живым… да, признаюсь, иногда слишком резко, слишком горячо, - но ведь речь шла о деле всей жизни, и его, и моей. Но теперь, когда Анри Лорана нет в живых, я могу только преклонить голову перед его подвигом. Он водрузил знамя науки на высоте, с которой открываются новые дали… И самые его ошибки, то, что привело его к жестокой катастрофе, к гибели, - и это поможет другим, тем, кто пойдет вслед за ним. Они увидят: здесь опасность!

– И все-таки странно… - тихо сказал Альбер.
– Странно и печально, что даже такое великое открытие, такой героический труд не оставляют следов в жизни…

– Как - не оставляют?

– Ну, я хочу сказать - ничего не изменилось. Жизнь остается все такой же…

– Вы романтик, я вам уже говорил это, - помолчав, сказал Шамфор.
– Разве один человек, даже самый гениальный, может изменить мир? Работа Лорана - это отчаянный, головоломный прыжок в будущее. Когда человечество дойдет на своем далеком пути до цели, которой стремился достичь Лоран, тогда… тогда, может быть, ему поставят памятник. А может быть, его и не вспомнят…

– Вам скоро можно будет выписываться из клиники.
– Врач отложил рентгеновские снимки.
– Организм у вас здоровый, заживление идет нормально. И рука, и ребра в порядке.

– Ладно, - без энтузиазма сказал Роже.
– В порядке так в порядке.

– У вас тоже все идет нормально.
– Пальцы врача легко и уверенно касались головы Альбера.
– Как вы себя чувствуете?

– Неплохо, - сказал Альбер.
– Голова болит редко.

– Вам следовало бы после клиники поехать к морю… Могу порекомендовать также курс физиотерапевтических процедур…

– Благодарю, - сказал Альбер.
– Это именно то, чем я рассчитываю заняться по выходе из клиники…

Врач уловил иронию и, смущенно кашлянув, ушел. Роже невесело ухмыльнулся, глядя ему вслед:

– Он думает: лежим в хорошей клинике, значит, и всякие процедуры можем себе позволить.

– Кстати, я что-то не понимаю: как мы попали в хорошую клинику?

– А мы сначала и не попали сюда. Это Луиза, когда немного пришла в себя, распорядилась, чтоб нас сюда перевезли…

– И она за нас платит?!
– ужаснулся Альбер.

– Она и Шамфор. Я бы не согласился, но ты долго в себя не приходил, опасались за твою жизнь. А там было прескверно, где нас поместили.

Роже прошелся по палате, посмотрел в окно:

– Места в бистро уже давно заняты, Виго приходил ко мне. Что будем делать? Шамфор нас не сможет как-нибудь устроить?

– У Шамфора серьезные неприятности. Фирма прогорает, лаборатория под угрозой. В разгар работ начались увольнения: экономят на жалованье. Уволили двух лаборантов, требуют, чтоб Шамфор убрал еще троих.