Библиотека географа

Он поцеловал Ханну в обе щеки и, вежливо кивнув, пожелал ей доброй ночи. Меня же, открывая дверь, лишь окинул напоследок недобрым взглядом, после чего вышел из дома. Я внутренне подобрался, готовясь встретить шквал, который должна была обрушить на меня Ханна за нелюбезное обращение с ее гостем, чрезмерное любопытство и другие, пока еще неизвестные мне, прегрешения.

Вместо этого она, проводив гостя и закрыв за ним дверь, уткнулась лбом в филенку. Я решил было, что она плачет. Или же непроницаемая стена, которую она возвела внутри себя, по какой-то непонятной мне причине дала трещину и ей срочно потребовалась передышка, чтобы ее восстановить. Во всяком случае, когда она повернулась, на ее губах уже играла улыбка. Правда, слабая и неуверенная.

— Ох, Пол… Вот ужас-то!

— Что ты имеешь в виду?

— Даже не знаю, что и сказать… Ты читал «Гамлета», верно?

— Конечно, читал.

— Я играла Офелию, когда мы ставили «Гамлета» в колледже, и носилась с этой пьесой целый год. Ты хорошо ее помнишь?

— К сожалению, не очень. А что?

— Знаешь монолог короля? — Она взяла меня за руку, переплетая пальцы, но неожиданно отбросила мою руку. Я неуверенно кивнул. В этот момент Ханна выглядела ужасно: лицо посерело и постарело, глаза потускнели, а черты заострились, словно ее сжигала лихорадка. — Помнишь, какими словами он заканчивается?

— Нет.

Не может жизнь по нашей воле течь. Мы, может статься, лучшего хотим, но ход событий непредвосхитим.

— Что-то такое вспоминается… Но в чем, собственно, дело, Ханна? Может, присядешь? Кстати, я принес вина и еды на тот случай, если ты проголодаешься… Что все-таки случилось?

— Как распознать, где граница между добрым намерением и поступком? И какова разница между ними? В чем она заключается? Что именно отличает их друг от друга?

Она сжала кулаки, стиснула зубы и вдруг уронила голову на руки. Но когда чуть позже подняла ее, казалось, что этого эмоционального выплеска не было вовсе — она снова стала прежней. Минутку помолчав, Ханна предложила поехать ко мне и там приготовить обед.

— Разумеется, — согласился я. — Но ты уверена, что хорошо себя чувствуешь?

— Я прекрасно себя чувствую, просто проголодалась. К тому же разговор с Тону заставил меня наконец осознать, что Ян отошел в лучший мир и никогда сюда не вернется, и я очень скучаю по нему…

— Это все? Ханна, я начинаю за тебя беспокоиться. Сегодня утром я обнаружил на твоей…

Она наклонилась и поцеловала меня, потом провела рукой по щеке и за рубашкой вокруг шеи.

— Тебе не о чем беспокоиться, — сказала она, сжимая в ладонях мое лицо и глядя мне прямо в глаза. — Запомни раз и навсегда: тебе не надо беспокоиться за меня. Понятно? — Она положила руку мне на затылок и заставила согласно кивнуть. — Ну что, поедем? Я еще не видела твою квартиру, а кроме того, хочу есть. Я и не знала, что ты умеешь готовить…

— Боюсь, не очень хорошо. Правда, я купил полуфабрикаты, но, как сказал поэт, «ход событий непредвосхитим».

«КЛЕТКИ КАГАНА» (ОГОНЬ)

Внутренний огонь — суть небесная любовь. Я обнаружил это, когда опалил себе руку в процессе манифестации огня внешнего, пытаясь прикурить трубку в тот момент, когда висел вверх ногами на балке под крышей.

К. Мортмеин. Несравненный дракон

— Название восходит к арабскому слову «ашк», что значит «любовь». Это город любви.

Гид ухмыльнулся и слегка повернулся к человеку, которого сопровождал. Тот больше посматривал на пол каменного балкона, нежели на открывавшийся перед ним вид. Внизу у его ног шевелился и выгибал хвост черный скорпион размером с гранату. Гид тоже его заметил, несколько раз ткнул своей тростью и ловко скинул с балкона.

— В школе играл в хоккей. На искусственном катке для офицеров.

Потом гид стал указывать тростью на достойные внимания объекты, время от времени поворачиваясь к своему подопечному, чтобы понять, доволен ли он, и улыбаясь ему угодливой неискренней улыбкой. Из рукава его халата торчала длинная нитка, которую он украдкой пытался оторвать. Нитка не поддавалась и после каждого рывка становилась все длиннее, а рукав халата — на долю миллиметра короче. На горизонте перед стоявшими на балконе людьми проступали очертания горы Копетдаг, похожей на кусок скомканной темно-красной фольги. Пыльный город, казалось, накрывало облако мутной взвеси, отчего он словно не попадал в фокус, а его очертания менялись с каждым порывом ветра. Пересекавшиеся улицы и переулки образовывали почти идеальную сетку — отличительная черта советской архитектуры, требовавшей от планировщиков симметрии и не допускавшей каких-либо проявлений художественности.

— Новый город. Совсем новый. Сорок лет назад землетрясение почти полностью разрушило прежний Ашхабад.

— Я читал. Но не помню, чтобы кто-либо говорил об этом.

— Действительно. В те годы мы не…

— Землетрясений в социалистических странах не бывает — так, что ли? — На умудренном жизнью лице гостя мелькнула многозначительная усмешка.

— Не в этом дело… Стальной орел вел нас к славному будущему, и мы строили самое передовое государство на Земле. Работали в гармонии с природой. Усовершенствовали ее. Разве могла природа обратиться против нас?.. Вы помните это время?

— Помню.

— Могу я спросить, где вы были в те годы?

— Я тогда еще не родился. Но сейчас работаю в Ростове-на-Дону на кафедре истории и марксистско-ленинской диалектики и много читал о тех годах. Трудное это было время, особенно в южных республиках.

Гид, больше по привычке, чем по необходимости, огляделся, прежде чем снова повернуться к своему подопечному, и тихонько прищелкнул языком, угодив при этом его кончиком в дырку, образовавшуюся на месте трех передних зубов. Люди здесь до сих пор не говорят о таких вещах вслух. Ходили, правда, разговоры о каком-то новом мышлении, модном нынче в Москве и Ленинграде, но до этого забытого Богом региона подобные веяния еще не докатились.

— Как прикажете вас называть — «профессор», «товарищ» или, как это сейчас повелось, «господин»?

— Называйте как хотите, но «профессор Остров» меня вполне устроит.

На самом деле это был далеко не лучший вариант. Он в первый раз изображал из себя русского, и хотя знал язык превосходно, кавказский акцент, от которого так и не сумел избавиться, время от времени прорывался в его речи. Он надеялся, что этот его акцент примут за южнорусский, потому и говорил всем, что приехал из Ростова-на-Дону.

Естественно, и взятая им фамилия, и профессорская должность подтверждались соответствующими документами — идеально изготовленными и имевшими все необходимые подписи и печати. Советы заменили православные церковные иконы, изображавшие святых с запавшими глазами и траурными лицами, на всевозможные бумажки с подписями и печатями. Регистрируясь в гостинице «Турист», он протянул дежурной официальное письмо с печатью из технического института Ростова-на-Дону, представлявшее его как исследователя-историка, приехавшего в Ашхабад для изучения туркменских народных промыслов, продукцию которых можно найти на толкучем рынке. Дежурная посмотрела на него со скрытым превосходством, свойственным провинциальным мелким служащим, обладавшим хоть какой-нибудь властью, и, то и дело оглядываясь и втягивая голову в плечи, словно черепаха в свой панцирь, повела по коридору в номер. Показав ему комнату, она сообщила, когда здесь дают горячую воду, и напомнила, что он должен оставлять ей ключ от номера всякий раз, уходя из гостиницы.