Библиотека мировой литературы для детей, том 36

Для достижения цели Веррес месяц назад поручил своему отпущенному и верному слуге Сильвию Гордению ходить за гладиаторами по пятам, следить за каждым их движением, разузнавать обо всех их тайных собраниях.

И вот уже месяц Сильвий Гордений терпеливо посещал многочисленные притоны, кабачки, харчевни и таверны в самых бедных и отдаленных районах Рима, где гладиаторы собирались чаще всего.

Беспрестанно подслушивая, наблюдая и присматриваясь, он собрал кое-какие улики и уже сделал некоторые выводы. Он понял, что после Спартака самым уважаемым и влиятельным среди гладиаторов был Крикс, именно в его руках находились главные нити заговора, если таковой существует; поэтому он стал следить за Криксом. Так как галл был частым посетителем таверны Венеры Либитины, Сильвий в течение шести-семи дней приходил туда ежедневно, а иногда и по два раза в день. После долгих зрелых размышлений, узнав, что в этот вечер в таверне соберутся начальники манипул и Крикс тоже примет участие в сборище, Сильвий решился на хитрость — забрался под обеденное ложе как раз в момент прибытия гладиаторов, когда внимание Лутации Одноглазой было отвлечено их приходом, и никто не обратил внимания на его неожиданное исчезновение.

Сильвий Гордений рассказывал все это вначале отрывисто и бессвязно, дрожащим, прерывающимся голосом, а к концу весьма живописно и витиевато. Крикс, внимательно наблюдавший за ним, несколько секунд молчал, а затем медленно и очень спокойно произнес:

— А ведь ты редкостный негодяй!

— Ты меня переоцениваешь, благородный Крикс, я, право…

— Нет, нет, ты опаснее, чем кажешься на первый взгляд! С виду ты сущий баран и труслив, как кролик, — а посмотри-ка, сколько у тебя ума и хитрости!

— Я же не сделал вам ничего дурного… я лишь выполнял приказ моего господина… Простите ради моей искренности… А кроме того, клянусь вам всеми богами Олимпа и Аида, что я никому, никому, даже Верресу, не скажу ни слова о том, что здесь случилось. Мне думается, вы можете подарить мне жизнь и отпустить на все четыре стороны.

— Не торопись, добрый Сильвий, мы еще поговорим об этом, — с усмешкой ответил Крикс и, подозвав к себе семь или восемь гладиаторов, обратился к ним — Выйдемте на минуту.

Выходя первым, он повернулся к остальным и сказал:

— Стерегите его… только не причиняйте ему вреда.

Вместе с теми, кого он позвал, Крикс прошел через главную комнату таверны и вышел в переулок.

— Как поступить с этим негодяем? — спросил Крикс товарищей, когда те окружили его.

— Чего там спрашивать? — ответил Брезовир. — Прикончить, как бешеную собаку!

— Отпустить его — это все равно что самим предать себя, — сказал другой.

— Оставить живым или держать его где-нибудь заложником опасно, — заметил третий.

— Да и где могли бы мы его спрятать? — спросил четвертый.

— Итак, смерть? — сказал Крикс, окидывая товарищей вопрошающим взглядом.

— Улица пустынна.

— Отведем его на самый верх холма, на другой конец улицы…

— Mors sua, vita nostra [130] , — поучительным тоном заметил Брезовир, нещадно коверкая произношение этих четырех латинских слов.

— Да, это необходимо, — подтвердил Крикс, сделал несколько шагов к двери таверны, потом остановился и спросил: —Кто его убьет?

130

Его смерть — наша жизнь (лат.).

Наступило долгое молчание, и наконец кто-то сказал:

— Убить безоружного и беззащитного…

— Был бы у него меч… — произнес другой.

— Если бы он мог и хотел защищаться, я взял бы это на себя, — сказал Брезовир.

— Но убить безоружного… — сказал самнит Торквато.

— Вы храбрые и благородные люди, — сказал с волнением Крикс, — люди, достойные свободы! Но для нашего общего блага кто-нибудь должен победить свое отвращение и выполнить приговор, который вынес в моем лице суд Союза угнетенных.

Все умолкли и наклонили голову в знак согласия и повиновения.

— К тому же, — сказал Крикс, — разве он пришел сразиться с нами равным оружием и в открытом бою? Разве он не шпион? Если бы мы не поймали его, разве он не донес бы на нас спустя два часа? Завтра нас всех потащили бы в Мамертинскую тюрьму, а через два дня распяли бы на Сестерциевом поле.

— Да, верно, верно, — тихо произнесли несколько гладиаторов.

— Итак, именем суда Союза угнетенных приказываю Брезовиру и Торквато убить этого человека.

Оба гладиатора, которых назвал Крикс, в знак согласия наклонили голову, и все возвратились вместе с Криксом в таверну.

Сильвий Гордений Беррес с тревогой ожидал решения своей судьбы; минуты ему казались часами, а может быть, даже веками. Когда он остановил свой взгляд на Криксе и его спутниках, входивших в таверну, он побледнел как полотно и глаза его наполнились ужасом — он не прочел на их лицах ничего утешительного.

— Скажите, вы простили меня? — спросил он, и в голосе его послышались слезы. — Вы сохраните мне жизнь?.. Да?.. На коленях молю вас, заклинаю жизнью ваших отцов и матерей, всем, что дорого вам… Смиренно умоляю вас!..

— Мы лишены отцов и матерей, — мрачно ответил Брезовир, и лицо его потемнело.

— У нас отняли все, что было нам дорого! — произнес другой гладиатор, и глаза его блеснули гневом и местью.

— Встань, мерзавец! — приказал Торквато.

— Молчите! — сказал Крикс и, обернувшись к отпущеннику Гая Верреса, добавил: — Ты пойдешь с нами. В конце этого переулка мы посовещаемся и решим твою судьбу.

Сделав знак, чтобы подняли и увели Сильвия Гордения, которому оставили последнюю надежду для того, чтобы он не оглашал улицу воплями, Крикс вышел в сопровождении гладиаторов, тащивших полумертвого от страха отпущенника; он не сопротивлялся, не произнес ни слова.

Один из гладиаторов остался, чтобы расплатиться с Лутацией за кушанья и вино; остальные, повернув направо от таверны, стали подыматься по грязному извилистому переулку, заканчивавшемуся у городской стены, за которой начиналось открытое поле.

Здесь гладиаторы остановились. Сильвий Гордений бросился на колени и начал плакать, моля гладиаторов о пощаде.

— Хочешь ты, подлый трус, сразиться с кем-нибудь из нас равным оружием? — спросил Брезовир отпущенника, когда тот умолк в отчаянии.

— Пожалейте! Пожалейте!.. Ради детей моих молю о милосердии!

— У нас нет детей! — вскричал один из гладиаторов.

— Мы обречены никогда не иметь семьи! — сказал другой.

— Так ты способен только прятаться и шпионить? — сказал Брезовир. — Честно сражаться ты не умеешь?

— Пощадите!.. Помилуйте!.. Умоляю!..

— Так иди же в ад, трус! — крикнул Брезовир, вонзив ему в грудь короткий меч.

— И пусть с тобой погибнут все подлые предатели, у которых нет ни чести, ни доблести! — сказал Торквато, дважды поразив мечом упавшего.