Библия. Биография книги
Шрифт:
Вскоре после этих лекций о Псалтыри Лютер пережил озарение во время толкования писания в своём кабинете в башне монастыря. Он бился над строками, в которых Павел описывает Евангелие как откровение божественной правды: «В нём [в Евангелии] открывается правда Божия от веры в веру, как написано: праведный верою жив будет» [448] . Учителя Лютера, последователи Оккама учили его понимать слова «правда (justitia) Божия» как божественное правосудие, которое осуждает грешника. Как могло это быть «благой вестью»? И что общего у божественного правосудия с верой? Лютер размышлял над текстом весь день и всю ночь, пока его не осенило: «правда Божия» Евангелия была божественным милосердием, которое одевает грешника добротой самого Бога. Всё, в чём нуждается грешник, — это вера. Все тревоги Лютера мгновенно исчезли. «Я чувствовал себя так, словно заново родился, так, словно я вошёл через распахнутые врата прямо в рай» [449] .
448
Рим. 1:17, цитируется Авв. 2:4.
449
McGrath, Reformation Thought, p. 74.
Отныне всё писание приобрело новое значение. В лекциях Лютера о Послании к римлянам появилась заметная перемена. Его подход стал менее формальным и менее привязанным к средневековой традиции. Теперь он не занимался анализом четырёх значений, но сосредоточился на своём
450
LW, vol. 25, pp. 188-189.
451
Martin Luther, Sermons, 25:7; LW, vol. 10, p. 239.
В своих лекциях, посвящённых Посланию к галатам, Лютер подробнее остановился на «оправдании верой». В своём послании Павел нападал на тех евреев-христиан, которые требовали, чтобы новообращённые язычники соблюдали весь закон Моисеев, тогда как, по мнению Павла, всё, что было нужно — это вера (пистис) в Христа. Лютер начал развивать дихотомию между Законом и Евангелием [452] . Закон был средством, при помощи которого Бог являл свой гнев и греховность человеческой натуры. Мы встречаем Закон в виде жёстких повелений, которые мы находим в Писании, например в десяти заповедях. Грешник падает духом при виде этих требований, которые он не в состоянии исполнить. Но Евангелие являет божественное милосердие, которое спасает нас. «Закон» не ограничивался законом Моисея: ведь существовала «благая весть» и в Ветхом Завете (пророки, ожидавшие пришествия Христа), и множество устрашающих запретов в Новом Завете. И Закон, и Евангелие были дарованы Богом, но лишь Евангелие может спасти нас.
452
Mickey L. Mattox, «Martin Luther», in Justin S. Holcomb (ed.), Christian Theologies of Scripture, New York and London, 2006, p. 101; Jaroslav Pelikan, The Christian Tradition: Volume 4: Reformation of Church and Dogma, Chicago and London, 1984, pp. 168-171; Leinhard, «Luther and the Beginnings of the Reformation», pp. 274-276.
31 октября 1517 г. Лютер прибил к дверям церкви в Виттенберге девяносто пять тезисов против продажи индульгенций и притязании Папы на право отпускать грехи. Самый первый тезис противопоставлял авторитет Библии — священной традиции: «Господь и учитель наш Иисус Христос, говоря: «Покайтесь», заповедовал, чтобы вся жизнь верующих была покаянием». Из переводов Эразма Роттердамского Лютер знал, что греческое слово «метанойя», переведённое в Вульгате как «poenitentiam agree» («совершить покаяние»), означало «обращение» всего существа христианина. Оно не означало — совершить исповедь. Ни одна практика или традиция Церкви не могла претендовать на божественность, если ей не находилось обоснования в Библии. Во время публичного диспута в Лейпциге с Иоганном Экком, профессором богословия из Ингольштадта (1519 г.), Лютер впервые сформулировал свою спорную доктрину — «sola scriptura» («только Писание»). «Как мог бы Лютер, — вопрошал Иоганн Экк, — понимать Библию без Пап, церковных соборов и университетов»? Лютер ответил: «Простой мирянин, вооружившийся Писанием, заслуживает большего доверия, нежели Папа или собор без Писания» [453] .
453
Scott H. Hendrix, Lither and the Papacy: Stages in a Reformation Conflict, Philadelphia, 1981, p. 83; Roland H. Bainton, Here I Stand: A Life of Martin Luther, New York, 1950, p. 90.
Это было беспрецедентное заявление [454] . И евреи, и христиане всегда придавали священное значение унаследованным ими традициям. Для евреев устная Тора была необходимым условием для понимания Торы письменной. До того как был создан Новый Завет, Евангелие передавалось изустно, и Священным Писанием христиан были Закон и Пророки. К началу четвёртого столетия, когда был окончательно определён канон Нового Завета, церкви стали полагаться на свои символы веры, богослужения и решения церковных соборов так же, как и на Писание [455] . Тем не менее, протестантская Реформация, сознательная попытка вернуться к истокам веры, сделала «sola scriptura» одним из важнейших своих принципов. В действительности, сам Лютер не отвергал традицию. Он не имел ничего против богослужения и символа веры, если только они не противоречили Писанию, и он отлично знал, что изначально Евангелие проповедовалось устно. Оно и записано-то было, — объяснял он, — только из-за опасности появления ересей, и это было отступлением от идеала. Евангелие должно оставаться «громким криком», устным призывом. Слово Божье не может быть заперто в письменном тексте, оно должно оживляться человеческим голосом в проповедях, чтениях, пении гимнов и псалмов [456] .
454
Bernad Lohse, Martin Luther: An Introduction to His Life and Work, translated by Robert C. Schultz, Philadelphia, 1988, p. 154.
455
Wilfred Cantwell Smith, What is Scripture? A Comparative Approach, London, 1993, pp. 204-205; Pelikan, Whose Bible Is It? p. 145.
456
Leinhard, «Luther and the Beginnings of the Reformation», pp. 276-286; Pelikan, The Christian Tradition, pp. 180-181.
Однако, несмотря на его приверженность к устному слову, величайшим достижением Лютера был, пожалуй, его перевод Библии на немецкий язык. Он начал с Нового Завета, который переводил с греческого текста, опубликованного Эразмом Роттердамским (1522 г.), а затем, работая с чудовищной скоростью, завершил перевод Ветхого Завета в 1534 г. Ко времени смерти Лютера каждый семидесятый немец владел книгой Нового Завета на народном языке, и немецкая Библия Лютера стала символом единства Германии. В течение шестнадцатого и семнадцатого веков короли и принцы всей Европы провозглашали независимость от института папства и создавали абсолютные монархии. Централизация государства стала существенной частью процесса модернизации, и Библия на народных языках стала символом зарождения национального самосознания. Перевод Библии на английский язык, завершившийся созданием «Библии короля Якова» (1611 г.), поддерживался и контролировался почти на всех стадиях королями династий Тюдоров и Стюартов.
Цвингли и Кальвин также основывали свои реформы на принципе «sola scriptura», но они отличались от реформ Лютера в нескольких важных аспектах. Они меньше интересовались богословием и были более сосредоточены на политическом преобразовании христианской жизни. Оба они многое позаимствовали у гуманистов, и оба настаивали на необходимости чтения Библии в оригинале. Однако они не одобряли «канон внутри канона», предложенный Лютером. И тот и другой хотели, чтобы их прихожане ознакомились со всем текстом Библии. Богословская семинария Цвингли в Цюрихе опубликовала превосходный комментарий к Библии, который распространился по всей
Европе, а цюрихский перевод Библии был напечатан ещё до перевода Лютера. Кальвин полагал, что Библия была написана для простых, неграмотных людей и богословы украли её у них. Но он осознавал, что простые люди нуждаются в руководстве. Проповедники должны в совершенстве знать толкования раввинов и отцов церкви и быть знакомы с современным учением. Они должны всегда рассматривать отрывок из Библии в его оригинальном контексте, но в то же время — уметь соотнести Священное Писание с повседневными нуждами своей паствы.Изучение классиков греческой и римской литературы научило Цвингли ценить их религиозную культуру [457] : Библия не является единственным источником открывшейся истины; труды Сократа и Платона также были вдохновлены Святым Духом, и христиане встретятся с этими философами на небесах. Как и Лютер, Цвингли верил, что письменное слово должно быть произнесено вслух. Поскольку проповедник ведом Святым Духом точно так же, как библейские авторы, то и свои собственные проповеди Цвингли рассматривал как пророчества. Его задачей было оживить письменное Слово Божье и сделать его действующей силой в обществе. Библия повествовала не о том, что Бог совершил в прошлом, но о том, что Он делал здесь и сейчас [458] .
457
Он нашёл поддержку своих убеждений в библейском тексте: Иоан. 3:8.
458
Fritz Buster, «The Spirituality of Zwingli and Bullinger in the Reformation of Zurich», in Raitt (ed.) Christian Spirituality; Kraeling, The Old Testament, pp. 21-22.
Что же касается Кальвина, то у него не было времени на изучение классической культуры. Он был согласен с Лютером в том, что Христос был центральной фигурой Писания и высшим проявлением Бога. При этом Кальвин питал гораздо большее уважение к еврейской Библии. Откровение Бога было постепенным, поэтапным процессом; для каждого периода человеческой истории он приспосабливал свою истину к ограниченным способностям человеческого восприятия. Учение и руководство, которое Бог даровал Израилю, изменялось и развивалось с течением времени [459] . Религия, доверенная Аврааму была предназначена для нужд более простого общества, чем Тора, дарованная Моисею или Давиду. Постепенно откровение становилось всё более ясным и всё больше сосредотачивалось на образе Христа, мессии, вплоть до времени Иоанна Крестителя, который смотрел прямо в глаза Иисуса. Но Ветхий Завет был посвящён не только Христу, как утверждал Лютер. Договор с Израилем обладает собственной цельностью; он был заключён с тем же Богом, что и в Новом Завете, изучение Торы помогло бы христианам понять Евангелие. Кальвин стал одним из самых влиятельных протестантских реформаторов, и, благодаря ему, еврейское священное писание приобрело для христиан (особенно для англо-саксонского мира) большую важность, чем когда-либо прежде.
459
Kraeling, The Old Testament, pp. 30-32; Randall C. Zachman, «John Calvin», in Holcomb (ed.), Christian Theologies, pp. 117-129.
Кальвин не уставал подчёркивать, что в Библии Бог снисходит к нашей ограниченности. Слово Божье обусловлено историческими обстоятельствами, в которых оно было произнесено, и поэтому наименее поучительные истории следует рассматривать в контексте, как фазу ещё длящегося процесса. Нет необходимости толковать их аллегорически. История сотворения мира в книге Бытия — пример такой божественной balbative («разговора с младенцем»), который помогает описать процессы огромной сложности так, чтобы сделать их понятными для неучёных людей [460] . Неудивительно, что история, рассказанная в книге Бытия, отличалась от новых теорий учёных философов. Кальвин питал глубокое уважение к современной науке. Не следует презирать её лишь «потому, что некоторые безумные люди имеют привычку дерзко отвергать всё, что им непонятно. Ибо знать астрономию не только приятно, но и весьма полезно: нельзя отрицать того, что это искусство открывает нам удивительную премудрость Божью» [461] . Было бы абсурдным ожидать от Писания точного изложения научных фактов; тому, кто хочет научиться астрономии, следует обратиться к другим источникам. Весь мир был первым откровением Бога, и христианам следует относиться к занятиям такими науками, как география, биология и физика, как к религиозной деятельности [462] .
460
Alastair McGrath, A Life of John Calvin, A Study in the shaping of Western Culture, Oxford, 1990, p. 131; Zachmann, «John Calvin», p. 129.
461
Commentary on Genesis 1:6 in The Commentaries of John Calvin on the Old Testament, 30 vols, Calvin Translation Society, 1643–48, vol. 1, p. 86.
462
Bernard Lohse, Martin Luther: An Introduction to His Life and Work, translated by Robert C. Schultz, Philadelphia, 1988, p. 154.
Великие учёные разделяли эту точку зрения. Николай Коперник (1473–1543) считал науку «более божественной, нежели человеческой» [463] . Его гипотеза гелиоцентризма была столь радикально новой, что лишь немногие смогли принять её: Земля не находится в центре Вселенной, а вместе с другими планетами вращается вокруг Солнца; мир только кажется неподвижным, на самом деле он пребывает в постоянном быстром движении. Галилео Галилей (1564–1642) проверил теорию Коперника опытным путём, наблюдая планеты в телескоп. Инквизиция вынудила его молчать, а потом и отречься от своих убеждений, однако причиной осуждения Галилея был отчасти его воинственный и дерзкий нрав. Поначалу католики и протестанты не отвергали безоговорочно новую науку. Папа одобрил теорию Коперника, когда она была впервые представлена в Ватикан, многие ранние кальвинисты, как и ранние иезуиты, были талантливыми учёными. Но некоторые были обеспокоены этими новыми теориями. Как примирить гипотезу Коперника с буквальным прочтением книги Бытия? Если, как предполагал Галилей, существовала жизнь на Луне, каким образом эти люди произошли от Адама? Как сочетать вращение Земли с вознесением Христа на небо? Писание утверждает, что небо и земля были созданы для блага человека, но как это возможно, если Земля — всего лишь одна из многих планет, вращающихся вокруг ничем не примечательной звезды [464] ? Прежнее аллегорическое толкование в большей степени помогало христианам справиться с их изменяющимся миром [465] . Однако чертой свойственной началу Нового времени, стало уделение всё большего внимания буквальному смыслу Писания: склонность к научному образу мысли заставляла людей принимать за истину лишь то, что соответствовало объективным законам реального мира. Недалёк был тот день, когда некоторые христиане придут к заключению: если историчность или научная достоверность книги неочевидна, значит, она вовсе не может быть истинной.
463
Цит. в Richard Tarnas, The Passion of the Western Mind; Understanding the Ideas that have Shaped Our World View, New York and London, 1990, p. 300.
464
William R. Shea, «Galileo and the Church», in David C. Lindbergand, Ronald E. Numbers (eds.), God and Nature; Historical Essays on the Encounter Between Christianity and Science, Berkeley, Los Angeles and London, 1986, pp. 124-125.
465
Pelikan, Whose Bible Is It? p. 128.