Билет без выигрыша

– А что это мы сидим?
– нарушал я повисавшую тишину.
– Давайте-ка нальем и выпьем, так сказать, за мир и дружбу!

Увы, спустить проблему на тормозах не удавалось: Богданчика поддерживали немки Сильвия и Андреа, француз Франсуа, и даже ирландец Патрик, с которым я чувствовал внутреннее родство, упорно доказывал: то же самое происходит в нашей северной Ирландии! Вы что, хотите Киев в Белфаст превращать?! Впрочем, Москву Патрик с удовольствием превратил бы в Белфаст: во время наших посиделок он все время вставлял в ухо наушник, слушал новости, после чего радостно докладывал: ваш президент хочет распускать парламент! А парламент, в свою очередь, хочет отправить президента в отставку! О, кто-то даже требует ввести в Москву танки!!!

Потом к представителю имперской нации обращались с тревожным любопытством: неужели на улицах Москвы появятся танки?! Я опрокидывал рюмку и говорил: будьте спокойны, у нас так происходит каждую весну! У власти обычный авитаминоз, но скоро - лето, они разъедутся по дачам и курортам и забудут про танки!

– Але мы нэ забудэмо!
– устремлял на меня темные глаза Богданчик. Ваши танки не по Москве - по Хрещатыку пидуть! Но мы нэ дозволым - по Хрещатыку! И воны, - он обводил рукой присутствующих, - нэ дозволют!..

Теперь я готов был десять раз выслушать про оккупированный Крещатик, лишь бы вернули сумку, в которой находилась еще и куртка. Хорошая куртка, кожаная (даже было жалко надевать в дорогу), поэтому жена непременно скажет: так у тебя ВСЕГДА - копили, на моей косметике экономили, а ты... И еще чего-нибудь скажет, и нечем будет крыть, потому что - придурок! Главное же: в пропасть ухнули образцы клеенки, а значит, выданные "подъемные" превратились в прах, и теперь их придется возвращать, пряча глаза: опрохвостился, дескать, извини! Пошел прахом и конверт с деньгами, который коммерсант сунул перед отъездом, сказав, что это - паровоз, который потянет наше дело вперед. "Почему наше?" - думал я, пряча деньги в карман и слушая наставления: когда почувствуешь, что разговор буксует, вытащи конверт и положи рядом. Твой визави должен его увидеть, но в руки сразу не давай, жди, пока не получишь железное обещание предоставить минимальную отпускную цену.

– Мы так вообще-то не договаривались, - вяло возражал я.
– Твоими глазами я еще могу поглядеть, но своими руками способствовать коррупции...

– А куда без нее? Это жизнь, она - такая! Хотя, если не хочешь, могу и другого командировочного найти - ноу, так сказать, проблем!

Если бы я тогда отказался, кто-то другой метался бы в равнодушной вокзальной толпе, ища пропажу. Хотя другой наверняка был бы умнее, берег бы образцы, как зеницу ока, и сейчас сидел бы в уютном купе и был бы собой полностью доволен. Я не был собой доволен: я даже взятку не смог нормально дать, мусоля конверт в кармане, пока начальник сбыта расхваливал клеенку, которую любят и соотечественники, и поляки с финнами. "И немцы!" - говорил я, намекая на расширение рынка сбыта через валежинскую фирму. "И немцы! подхватывал тот.
– Немцы к проблеме уюта вообще щепетильно относятся, так сказать: Кирхе - Киндер - Кюхе!" Выговорив эти слова, начальник выкатил на меня глаза, наверное, чтобы я проникся незыблемым германским укладом. Я, однако, не желал проникаться и почему-то заговорил о том, что многие немецкие женщины теперь примкнули к феминистскому движению и весьма отрицательно относятся к этой триаде. Вот, к примеру, моя знакомая Сильвия...

– Это все хорошо, - забарабанил начальник пальцами по столу.
– Но дело в другом.

– В чем же?
– спрашивал я, ощупывая конверт: тот почему-то не хотел вылезать из кармана.

– В том, что вы - посредники.

– И что?

– Значит, будете иметь "дельту". То есть процент.

– Ну и?

– Нет, вы, конечно, можете купить в нашем магазине по метру каждой клеенки и показать своим немцам. Но, заметьте, никаких скидок при этом вы не получите!

Наконец, конверт вылез - какой-то мятый, несолидный, он лег на краешек стола, однако начальник молниеносным движением руки скинул его в ящик.

– А впрочем... Почему бы и не предоставить вам скидку? Вы же оптом будете покупать, верно? А для оптовиков у нас - всегда на двадцать процентов дешевле!

Спустя десять минут я получил стопку аккуратно нарезанных квадратиков, скрепленных в углах степплером, и прайс-лист с подчеркнутой красным льготной графой. Все это было уложено на самое дно, чтобы не дай бог не вывалилось, только сейчас моя предусмотрительность выглядела насмешкой.

Наряд милиции нарисовался в сумерках, как последняя надежда. Выглядели они согласно известному присловью: идет один пессимист и два оптимиста по бокам, то есть два рослых сержанта держали под руки какого-то заморыша в зимней шапке набекрень. Пытаясь объясниться с милицией языком жестов, я не сразу увидел, что в руках "пессимиста" - моя сумка! Когда же заметил, первым движением было, естественно, вернуть утраченное (об эмоциях не говорю: "чувство невероятного облегчения", "охватившая его безумная радость", "гора свалилась с плеч" - нужное подчеркните или оставьте все вместе).

– Подождите, гражданин!
– отстранил меня сержант.
– Вначале скажите: что находится в этой сумке?

– Бутылка водки!
– выпалил я.

Мент усмехнулся и указал на задержанного:

– Этот тоже говорит, что бутылка... Что еще?

– Ну... Одежда!

– И он утверждает, что там имеется одежда!

"Надо же, какой проницательный ворюга!
– подумал я.
– Такое и на ощупь определить нетрудно!" Я судорожно рылся в памяти, опасаясь ляпнуть не то и оказаться на подозрении, когда рядом возникла личность в широкополой шляпе.

– Да точно у него украли! Этот лох за пирожками пошел, а этот - сумку схватил и ноги делать в сторону Ярославского!

"Лох" (то бишь я) не обиделся, наоборот, поддержка мобилизовала, и я выдал:

– Клеенка там была, вот! Причем не простая клеенка! А... какая? Ну скажи, морда уголовная! КАКАЯ?

Уголовная морда, на минуту высветившись в луче фонаря, изобразила судорожную работу мысли. Мент с усмешкой наблюдал за дуэлью, но я уже ликовал: не мог же тот знать про нарезанные квадратиками образцы! Тем более про льготную графу в прайс-листе! То есть "лохом" в данном случае выступал вор, что было вообще-то приятно.

– Ясненько!
– Сержант подтолкнул задержанного.
– Вперед, родной! Ждет тебя, я чувствую, пятилетка на лесоповале!

"До отправления скорого поезда..." - зазвучало по трансляции, но я только со второго раза понял, что речь - о моем поезде! Подхватив сумку, я сумбурно благодарил родную милицию, человека в шляпе, собираясь откланяться и нестись на перрон, но вдруг почувствовал выше локтя железную хватку того же сержанта.

– Куда это вы?! Тут состав преступления, гражданин, так что придется задержаться! Вы же потерпевший, так? А в таком случае ваша прямая обязанность - помогать следствию! Ничего, ничего: все выясним - и отправим вас в лучшем виде!

Схватившая меня сержантская длань представлялась "рукой Москвы", которая никоим образом не собиралась меня отпускать. Вскоре я стоял перед дежурной милиционершей, пухленькой блондинкой, которая аккуратными крупными буквами один за другим заполняла листы бумаги. Я старался говорить внятно, последовательно, перо легко бежало вслед моему красноречию и, лишь когда в дело вступал задержанный, спотыкалось и вязло, будто бумага была пропитана клеем. Он не говорил, а что-то мычал, блеял, затравленно оглядываясь и заикаясь, так что я с трудом понял, что его фамилия - Малеев, он уроженец Великого Устюга, в Москву же приехал на заработки, но устроиться не получилось...

– Это жене расскажешь!
– прикрикнул сержант.
– Когда лет через пять вернешься в свой Устюг! Кстати: это же в Вологодской области? Как там его... Родина Деда Мороза, да?
– Н-не знаю...
– пожал плечами Малеев.
– М-может быть...

– Точно, точно, там он живет, по телевизору показывали! Чего ж тебя, вологодского, на Ленинградский вокзал потащило? Шлялся бы по своему Ярославскому и там бы, понимаешь, сумки тырил!

– Т-там не хотелось...

– А тут захотелось? Милицию с Ярославского ты боишься, а нас, выходит, ни в грош не ставишь? Презираешь нас, так? За это ты, парень, поедешь гораздо севернее своего Устюга! Настолько севернее, что он тебе Крымом покажется!