Билет на погост

— Что, дело выглядело настолько очевидным?

— Не вызывало ни малейших сомнений. Хотите взглянуть на место преступления?

— А это возможно?

— Не вижу причины, почему бы нет. Где-то у нас должен быть ключ; сейчас я найду его и отвезу вас туда.

Дом Стэдвантов находился на краю строящегося района, состоявшего из дорогих домов с участками в пол-акра или даже больше. Это было одноэтажное строение с черепичной крышей и экстерьером, выполненным из валунов и древесины секвойи. Дом великолепно смотрелся среди вечнозеленых деревьев: вдоль границ участка были посажены березы.

Гавличек остановил машину у входа в дом и своим ключом отпер дверь. Мы прошли прихожую и оказались в большой гостиной с брусчатым потолком. У противоположной стены располагался камин — похоже, что он был выложен из того же камня, что и экстерьер дома.

Пол был устлан тканым ковром, занимавшим все пространство от стены до стены; на нем кое-где лежали циновки, плетенные в восточном стиле. Одна из них лежала как раз перед камином. На ней мелом был обведен контур человеческого тела, ноги которого протянулись на ковер.

— Вот здесь мы нашли его, — сказал Гавличек. — Насколько удалось установить, он взял телефон и подошел к камину. Вон там у него хранилось оружие — охотничья винтовка и «двадцать второй калибр», а также двенадцатизарядник, из которого он и покончил с собой. Мы, разумеется, все оружие забрали в полицию на хранение. Стэдвант, наверное, стоял вот здесь, положил ствол в рот и нажал на курок — тут ужас что творилось: кровь, раздробленные кости и все такое. Мы кое-какой порядок, разумеется, навели — просто из соображений гигиены, однако в деле лежат фотографии. Вы можете взглянуть на них, если хотите.

— А здесь, значит, он упал. Он лежал лицом вниз?

— Да. Винтовка валялась рядом, как и следовало ожидать. Запах, как в склепе, верно? Пойдемте, я покажу, где мы обнаружили остальных.

Дети были убиты в своих кроватках. У каждого из них была своя комната, в которых я увидел окровавленные постели и такие же обведенные мелом очертания тел — одно меньше другого. Всех троих, а также их мать убийца зарезал одним и тем же кухонным ножом — его обнаружили в ванной комнате за спальней супругов. Труп Конни Стэдвант лежал в спальне. Залитая кровью постель свидетельствовала о том, что она была убита в кровати, но тело, судя по контуру, лежало в метре от нее.

— Он убил ее в кровати, — объяснил Гавличек, — но затем сбросил на пол. Судя по одежде, она готовилась ко сну или уже спала.

— А что было на Стэдванте?

— Пижама.

— А на ногах?

— По-моему, он был босым. Это можно увидеть на фото. Почему это вас интересует?

— Просто стараюсь восстановить картину преступления. По какому телефону убийца позвонил вам?

— Не знаю. Параллельные аппараты стоят по всему дому, и он мог воспользоваться любым.

— Хотя бы на одном были обнаружены окровавленные отпечатки пальцев?

— Нет.

— А руки были в крови?

— Кого, Стэдванта? Да он был залит кровью весь, с ног до головы. Большую часть головы разнесло по всей комнате. В таких случаях всегда очень много крови.

— Я знаю. Она вся его?

— Подождите, понимаю, куда вы клоните. Вас интересует, была ли обнаружена на нем кровь остальных жертв?

— Все убитые буквально плавали в крови. Можно предположить, что часть ее могла попасть на убийцу.

— Кровь была в ванне, где убийца мыл руки. Что касается того, попала ли их кровь туда, где он просто не мог смыть ее, например на пижаму, то я даже не знаю. Сомневаюсь, можно ли вообще отличить одну от другой. Насколько мне известно, у всех была одна группа крови.

— Сейчас существуют и другие тесты.

Гавличек кивнул:

— Да, по структуре ДНК и тому подобное. Я, конечно, знаю обо всем этом, однако для полномасштабной судебно-медицинской экспертизы не было оснований. Я понимаю вашу мысль. Если на его теле лишь его собственная кровь, то как он смог убить всех, не испачкавшись?

А поскольку он не мог не запачкаться, мы находим место, где он пытался отмыться.

— Тогда на его теле должны быть следы посторонней крови.

— Посторонней — значит, не его. Но почему? Ага, мы знаем, что он пытался смыть кровь, но полностью сделать это невозможно. А значит, если нам не удастся найти пятен чужой крови на его теле или одежде, но в то же время эти следы будут обнаружены в ванной, значит, убийца — кто-то другой. — Гавличек нахмурился и погрузился в собственные мысли. — Если бы в картине преступления была хоть одна фальшивая нотка, — произнес наконец он. — Если бы у нас было хоть малейшее основание подозревать, что все происходило совсем не так, тогда мы гораздо тщательнее исследовали бы улики. Но Великий Боже, Стэдвант сам позвонил нам и рассказал, что сделал! Мы отправили наряд, и он обнаружил его уже мертвым. Когда у тебя есть признание убийцы, который затем кончает жизнь самоубийством, на дальнейшее расследование как-то само собой хочешь махнуть рукой.

— Мне это очень хорошо известно, — сказал я.

— Кроме того, даже сегодня я не увидел здесь ничего такого, что заставило бы меня изменить свое мнение. Вспомните, висячий замок на входной двери. Мы повесили его потом, потому что прибывший наряд вынужден был взломать дверь; она оказалась закрытой изнутри еще и на цепочку.

— Убийца мог выйти и через другую дверь.

— Другая закрыта на засов изнутри.

— Он мог вылезти через окно и закрыть его за собой; это совсем нетрудно сделать. Вполне возможно, что Стэдвант уже был мертв, когда убийца позвонил в полицию. У вас записываются звонки на пленку?

— Нет. Мы регистрируем их в журнале, но не на магнитофонной ленте. А что, у себя в Нью-Йорке вы записываете все звонки?

— На ленту пишутся все звонки в «Службу 911».

— Тогда можно только сожалеть, что это убийство совершено не в Нью-Йорке, — с горечью произнес Гавличек. — Тогда бы у нас была не только магнитофонная запись голоса убийцы, но и медицинское заключение о том, что каждая из жертв ела на завтрак. Боюсь, однако, что мы здесь немного отстали от прогресса.

— Я этого не говорил.

Лейтенант ненадолго задумался.

— Да, — произнес он, — конечно, вы этого не говорили.

— Никто не записывает звонки, поступающие в районные отделения полиция, — продолжал я, — или по крайней мере этого не делали в те годы, когда я еще там работал. Да и в «911» звонки стали записывать лишь тогда, когда обнаружилась некомпетентность операторов; регистрация звонков позволила подтянуть дисциплину. Я не собираюсь разыгрывать перед вами роль всеведущего горожанина, лейтенант. Не думаю, что мы отнеслись бы к подобному случаю с большим вниманием, чем ваши люди. Собственно говоря, самое большое различие между вашим стилем работы и тем, который принят в Нью-Йорке, состоит в вашем дружелюбии и желании сотрудничать со мной. Если полицейский, а тем более бывший полицейский, приедет в Нью-Йорк и расскажет подобную историю, дверь захлопнется прямо перед его носом.

Лейтенант Гавличек промолчал в ответ. Позднее, когда мы вернулись в гостиную, он сказал:

— Я могу понять, что записывать телефонные звонки — действительно неплохая идея, к тому же вряд ли слишком дорогостоящая. Но в данном случае — как бы это нам помогло? Можно сличить голоса, но для этого нужно иметь запись голоса самого Стэдванта.

— У него был автоответчик? В нем она наверняка сохранилась.

— Нет, навряд ли. Эти штуки в наших краях не пользуются особой популярностью. Конечно, где-нибудь запись его голоса наверняка сохранилась — на домашнем видео или еще где-то. Не знаю, можно ли с их помощью идентифицировать голос, но по крайней мере можно попытаться.