Билет на всю вечность : Повесть об Эрмитаже. В трех частях. Часть третья

Страшно стало вчера, когда она поняла, что в самом деле беременна, и увидела расцарапанную физиономию Вальки. Да, предателя. Да, убийцы. Да, поганого, подлого, но во всем мире только он один у нее и был. Валька недостреленный – ведь уже повели его под откос двое с винтовками, – вытащил ее из-под обломков, когда разбомбили санитарный состав, он же обобрал погибшую женщину-военврача, только благодаря ему она не повесилась тут же, на первом суку, осознав, что погиб Денис.

Да. И он же пристрелил Дениса, который бросился к нему с объятиями – как же, зема, радость-то какая! И Лизонька, Лизочек жива! Неважно, что чужая – главное, что жива-здорова!

А ведь Ревякин чуйкой своей разведчицкой все верно понял и выследил их как раз тогда, когда они, припрятав награбленное на голубятне, решили пройти до следующей платформы – конспираторы хреновы. И если бы не был таким дураком наивным, понял бы: не всех знакомых стоит подпускать к себе.

«Как тошнит-то…»

Лизу подняли на руках, вынесли на сцену, она с трогательной улыбкой и чуть не плача пропела несколько глупых слов, звучащих так искренне, так душевно. Что-что, а лицедействовать она умела.

«Ну и пусть, пропади оно все пропадом. Когда же они все заткнутся? Ненавижу всех. Ненавижу! Как я устала… Зачем он говорил, что целовал землю, по которой я ходила? Это не он, это Денис убитый. Как он обрадовался! Это меня надо было убить, а не его».

Она вдруг вспомнила, как в черное крымское небо улетали огненные искры пионерского костра. Точь-в-точь пылал тогда поезд, и настоящие люди кидались спасать таких же настоящих, и многие такими же искрами улетали в небо, в бессмертие. Улетели, а они с Валькой сбежали, жирными червями расползлись, питаясь падалью.

Снова подступило к горлу, еле сдержалась.

«“…Помните, вы подстрелили чайку? Случайно пришел человек, увидел и от нечего делать погубил…” Э, нет. Это я сама, сама погубила – и себя, и… кого? Да всех. Но мне не страшно. Мне просто пусто».

Извинившись, Лиза деликатно отказалась от дружеского застолья, едва борясь с тошнотой, добралась до своего рабочего места, села, уронила голову на стол. Возможно, что и заснула, потому что опомнилась, лишь когда постучали в дверь и, не дожидаясь позволения, вошли двое:

– Чайка, Елизавета Петровна?

– Я Чайка.

– Собирайтесь. Вот ордер.

* * *

«Сказать по правде, я уже порядком замаялась и с большим бы удовольствием отправилась уже домой, спать в теплой кроватке… Но что делать! “Зарница”, так ей… ничего, пусть побегают, им полезно».

Оля, переминаясь с лыжи на лыжу, наблюдала орлиным взором, как снуют, путаясь в ногах, чертят иероглифы по белому полю команды «орлят» и «соколят», стремясь первыми отыскать следы Саньки.

А он, хотя просили его, лба здорового, не мудрить, специально насмерть запутал свои отпечатки. Небось и скидки делал не хуже зайца, а то и не поленился задом наперед на лыжах пройти. Теперь сидит небось, зловеще хихикая и потирая ручонки, на голубятне, со своими пернатыми сюсюкается.

– Оля! – возмущенно вылез карапуз Комаров. – Оля, зачем мы просто так бегаем тут, теряем время! Надо объединиться в одну команду и идти единым строем, прочесать лесок – так мы его быстрее найдем.

– И в сугробе закопаем, – зло закончил другой карапуз, Зайцев.

– Так, – решительно прервала Оля, – что проще прочесать и закопать – это и без ваших соплей понятно! Вы извольте выполнять заданные условия! Ишь ты, каждый суслик в поле – агроном! Сначала научитесь делать что положено, а там видно будет.

Карапузы, ворча, отправились обратно.

– Занимаемся ерундой, – решительно заявил Комаров, – а я знаю, куда он делся.

– Куда? – с интересом спросил Зайцев.

– Да на голубятне он, на старой.

– Ух ты, а как его выкурить? Он злющий, по шее надает, – предупредил Зайцев.

– А пошли соломки наложим да запалим, – деловито предложил Комаров.

– Побьют.

– Ничего, мы тайно. Кинул спичку – и бежать. Айда, а то до утра провозимся. Надо же когда-то и смекалку проявить…

Валерий Георгиевич Шарапов Шпана на вес золота

* * *

Очередь на досмотр на рейс Москва – Берлин была небольшой, поэтому оставалось время поработать неторопливо, со вкусом. И вкус этот был резиновый.

Чернильная подушечка совершенно износилась, потому приходилось облизывать печать, возить по ней химическим карандашом и потом уже пропечатывать. Во рту – противно, но служба есть служба.

Таможенник исследовал документы очередного пассажира, остался доволен. Спросил с участием и некоторым одобрением:

– На родину решили вернуться?

– Да, – чисто, почти без акцента, ответил тот.

Это был худосочный, до скрипа чистый тип в безжалостно отглаженном и откровенно ветхом костюме, безукоризненно выбритый, даже попахивающий чем-то вроде хлорки. Из пожитков при нем был лишь дешевый фанерный чемоданчик.

– И вот так вот налегке? – для очистки совести спросил таможенник.

– Да, – снова ответил немец.

«Ты глянь, идейный. Другие хоть в Сухуми, хоть в Магадан, лишь бы не в Германию, а этот… и скарбу-то у него – с гулькин нос. Спартанец, да и только».

Он еще раз просмотрел документы: Риль Николаус Мария, инженер, 1901 года рождения, место рождения – Берлин, место прописки на территории СССР – Московская область, Электросталь. Потом все-таки попросил открыть для досмотра ручную кладь. Простая формальность.

Немец без тени раздражения отщелкнул замки:

– Пожалуйста.

Таможенник быстро, по возможности бережно провел досмотр вещей, которых оказалось крайне мало. Набор стандартный: немного белья, теплый свитер, зачем-то ушанка…

– Уши отморожены, – пояснил немец, уловив немой вопрос таможенника.

– Понятно.

«Так, паек, буханка черного хлеба, три бутылки воды – хватит на весь полет. Ничего, опытный товарищ».

– Играете? – таможенник с уважением указал на турнирную шахматную доску – красивую, явно ручной работы.