Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Билет на всю вечность : Повесть об Эрмитаже. В трех частях. Часть третья
Шрифт:

Золотницкий, отпив немного из своего, единственного наполненного лафитника, пожал плечами:

– Жест доброй воли, Мария Антоновна. Почему бы вам напоследок чайку не попить?

Она подняла брови.

– Напоследок?

– Сейчас покушаем чай, потом, извините, придется пристрелить сперва вас, а потом – по-своему замечательных мальчишей-кибальчишей. Ведь, насколько я могу судить, этот молодой человек, – он указал дулом на Пожарского, – влез туда, куда ангелы ступить боятся.

– А что потом? – спросил Колька.

– Вы пионер? – уточнил Золотницкий.

– Был, да.

– Тогда

потом ничего не будет.

– Он имеет в виду, что вы будете делать после того, как всех поубиваете, – по-свойски растолковал Яшка, с аппетитом грызя сахар.

Золотницкий хохотнул:

– Честное слово, вы мне нравитесь! Я бы с удовольствием оставил вас в живых. Жаль, что бывших пионеров не бывает, это мне известно доподлинно. Съедят и бочку варенья, и ящик печенья, да потом и поднимут бунт – это как водится.

– Это обидно, – заметил Пельмень.

– И вообще неправда, – добавил Яшка.

На это Золотницкий промолчал, потом ответил на ранее заданный вопрос:

– После всего мероприятия я предполагаю сделать виноватым спившегося, списанного со счетов и потому нервного и никчемного рогоносца. Простите, дорогая. – Он потянулся, как бы для того, чтобы погладить Тихонову по руке, но та ее отдернула.

Помолчали. Потом Мурочка открыла серебристый портсигар, достала сигарету, мундштук, выстроила из них длиннющую конструкцию. Золотницкий галантно щелкнул зажигалкой.

– Благодарю, – чуть кивнула она, окутываясь ароматным крепким дымом. – Сколько лет мы знакомы с вами, господин полковник? Мне кажется, всю мою жизнь.

– Да, все верно, – подтвердил Золотницкий. – Вам было лет пятнадцать.

– Тринадцать. Вы приехали вечером, верхом, у вас был прекрасный серый ганновер.

– Сказочный был жеребец.

Она, будто не слыша, продолжала:

– Дома никого не было, кроме прислуги. Моросил дождь, и вы сказали, что хотели бы переждать, пока земля просохнет, мол, конь некованый. Так и остались до утра.

– Мария Антоновна…

– Вы говорили, что влюблены, – то ли прервала, то ли напомнила она.

Анчутка, ярко-красный, бесцеремонно ухватился за бутылку, разлил по лафитникам, выпил сам. Даже бронебойный Пельмень заерзал. Снова эти двое говорят в одно горло, и так, точно никого вокруг нет, да еще такие вещи, что при чужих и подумать постыдишься.

– Впрочем, сейчас это не важно, – как бы спохватилась Тихонова. – Куда важнее то, что вы меня завербовали и столько лет мы с вами успешно работали.

– Да, вы прирожденная шпионка.

– Раньше вы называли меня разведчиком.

– От слова смысл не меняется.

– Меняется, если работать сначала среди эмигрантов, потом на французов, потом на американцев. Да-да! Вы мне, русской дворянке, простым образом приказали: теперь трудимся на американцев.

– Вы сами виноваты, дорогая. Избаловали меня своей безотказностью и высоким профессионализмом.

– И за все это время я ни разу слова вам не сказала, хотя каждая перемена хозяев могла стоить мне головы.

– Вся наша жизнь может стоить головы, значит ли это, что жить не стоит?

– А что же теперь? Я вам стала не нужна? Вы ко мне охладели?

– Не начинайте, моя дорогая.

– Я имею в виду профессиональный момент. Вы обрываете связи? Зачем вы разделались

с Ливановым?

– Что с ним? – не сдержался Колька.

Золотницкий закрыл открытый было рот.

– Неискусно притворяетесь, – презрительно заявила Мурочка, – я была у него на квартире, увы, было поздно. Это ваш почерк! Начали обрубать связи, да так грубо, безбожно!

Золотницкий, казалось, не слушал.

Продолжая держать на мушке всех и каждого, он одновременно умудрялся потирать лоб и даже, совершенно как нормальный человек, чесать в затылке. Хотя мигом опомнился и пригладил волосы.

– Прошу вас, – в самом деле она ничего не просила, очень сильно не соответствовали слова и тон, – прошу еще раз подумать. Таких, как я, очень мало.

– Вы правы, мало, может, таких и нет больше. В самом деле, поступим и по-иному.

– Да! – сжав руки, заверила она, и такое умоляющее, сказочно покорное, даже восхищенное выражение появилось у нее на лице, что и Колька вспыхнул, отвел глаза.

– Дорогой мой, вспомните ваши слова, обещания! Вы же можете поручить мне что угодно – пожалуйста! Я для вас готова на все, могу оказать любую услугу, как не раз уже было. Уж раз я в ваших руках…

– Что ж, пожалуй, вы правы. – Он, допив вино, встал. – Так, кабинет на первом этаже запирается изнутри? Ключ у вас есть?

Она хрустнула красивыми пальцами в кольцах, кивнула.

– Отлично. Молодые люди, допивайте и доедайте, пора.

…Кабинетом оказалась небольшая комната с огромным письменным столом у окна, заставленная по стенам высокими, до потолка книжными шкафами. Множество разнообразных книг было на них, были еще с ятями, и на английском, и на немецком языке. На столе прибор покрыт пылью, книга «Аэродинамика» лежала, заложенная закладкой, и на самой закладке, и на обложке тоже был довольно толстый слой пыли. Видно было, что из всех здешних предметов чаще всего пользовались стаканом, стоящим тут же, на столе, и пустым ныне графином. Золотницкий, пригласив всю компанию войти в кабинет, выдавал последние инструкции:

– Сейчас вы, Мария Антоновна, закроете помещение изнутри, возьмете ключ с собой. Имейте в виду, я буду держать дверь на мушке.

– Хорошо, – чуть побледнев, кивнула она.

– Далее, дождавшись моего сигнала, вылезайте из окна. Помните, что и его я буду держать на мушке. Это ясно?

– Хорошо, – кивнул уже Анчутка.

– Фашист, – сплюнул Пельмень.

– Что вы задумали? – спросила Тихонова.

– Перестреляю из сада, – легко объяснил Золотницкий, – чтобы не следить в кабинете. Выполняйте мое распоряжение.

Закрылась дверь. Мурочка, вставив ключ в замок, повернула его. Потом, повернувшись, отправилась к окну. Было слышно, как шуршат по гравию шаги. Золотницкий приближался.

– Он и вас убьет, – негромко произнес Колька.

Тихонова зло шикнула, тут же, как бы смягчая грубость, поднесла палец к губам.

Под окнами послышался голос Золотницкого:

– Мария Антоновна, все готово?

– Так точно.

– Прошу на выход.

Тихонова легко вспорхнула на стул, потом на стол, совершенно бессердечно попирая каблуками чужие труды (которые, впрочем, и своему создателю стали не нужны). Замешкалась, стоя в оконном проеме, попросила:

Поделиться с друзьями: