Билет на всю вечность : Повесть об Эрмитаже. В трех частях. Часть третья

– Скоро приедут.

– Пусть проводят осмотр и увозят тело. Здесь нет ничего интересного. Веди в квартиру, Сусанин.

Дом был новый, с просторным подъездом, с квартирами улучшенной планировки. Лифт работал – шумно взмыл на восьмой этаж. Оперативники переминались у двери, увидев представителя КГБ, сделали почтительные физиономии.

– В квартире точно никого нет?

– Вроде нет… Но кто его знает? Демаков нас выгнал, осмотреть не успели. Но из квартиры никто не выходил, мы постоянно здесь находились.

Квартиру осмотрели с оружием в руках. Посторонние отсутствовали. Две комнаты – довольно просторные, светлые, обставленные современной мебелью. Кухня вместительная, с импортным гарнитуром, югославской электроплитой. Что еще надо одинокой женщине, давно разменявшей пятый десяток?

Балконная дверь была приоткрыта, ветерок теребил тюлевые занавески. На журнальном столике – записка. На ней стоял стакан с карандашами, чтобы не сдуло ветром.

Поколебавшись, Михаил вышел на балкон, перегнулся через заграждение. Закружилась голова. Тело все еще лежало внизу. Прибыли криминалисты на «УАЗе» без опознавательных знаков, двое сидели на корточках, осматривая труп.

Михаил вернулся в комнату, исподлобья уставился на предсмертную записку. Бедными родственниками мялись Некрасов и Москвин, не решались опередить начальство. Из прихожей высовывался любопытный Демаков – в квартиру его не позвали.

«В моей смерти виновата только я, – гласил неровный крупный текст, написанный шариковой ручкой (сама ручка лежала здесь же на столе). – Прошу всех простить меня. Я предала свою страну, полностью осознаю свою вину и ухожу по собственной воле. Юленька, Маришка, не держите на меня зла…»

Больше всего поразило поставленное в конце текста многоточие. Может, еще не все, есть возможность вернуться?

Михаил вздохнул, уселся на тахту и задумчиво уставился на балконную дверь. Вытолкнули? Вытянул шею Вадик Москвин, прочел записку, сделал уважительную мину. Подошел Некрасов, тоже ознакомился с текстом.

– Это что же получается, товарищ майор? – голос капитана предательски задрожал. – Работа закончена, шпион обезврежен? Не выдержала, поняла, что скоро ее схватят, морально сломалась…

– Получается, что так, – вздохнул Михаил. – Надо проверить, не вытолкнули ли ее.

– Но как же тогда записка? – растерялся Вадик. – Там вроде русским по белому написано…

– Надо убедиться, что писала именно она. Это несложно. Могли заставить написать, потом столкнули. У постороннего, если он был, имелась масса времени, чтобы уйти. Мог через чердак, потом спустился по лестнице в соседнем подъезде… Демаков, пусть работают опера и криминалисты, ищут следы, снимают отпечатки пальцев. Опросите народ – может, кто видел постороннего или заметил что-то необычное…

Он сидел в машине во дворе, провалившись в оцепенение. Знаменитое станиславское «Не верю» просто било в набат. Почему он не верил?

Галина Сергеевна вполне подходила на роль Звонаря – как и все прочие. Неплохо зарабатывала, предпочитала современный стиль – в одежде, в дизайне жилища. Своенравная, прямолинейная, но скрытная. К тому же нервничала, расстраивалась, могла довести себя до ручки…

Мертвое тело загрузили в «буханку» с медицинскими крестами и увезли. Во дворе появились люди, стали переговариваться, посматривали на черную «Волгу» с антенной. В присутствии сотрудников комитета милиция работала активнее.

Демаков забрался в машину через полчаса.

– Ух ты, что это у вас, товарищ майор? Система «Алтай»? – он полез к беспроводному телефону.

– Руками не трогай, – буркнул Кольцов.

– Подумаешь, – фыркнул Демаков, – да у нас всех такие штуки…

Вспомнили анекдот про вьетнамского космонавта. «Слетал нормально, все хорошо, понравилось. Только русские надоели: сюда не лезь, это не трогай…»

– В доме нашли пару рукописных листов, какие-то квитанции. Это ее рука, Галина Сергеевна писала записку. В квартире только ее отпечатки пальцев. На стакане с карандашами – тоже. И на ручке балконной двери. А также на ограждении, на которое она оперлась. Гости давно не приходили. Теперь о неприятном. Посторонних никто не видел – ни в подъезде, ни во дворе. Их, похоже, и не было. Падение с балкона произошло примерно в 9.30. За полчаса до этого к Мышковец зашла соседка из квартиры напротив. Женщина за сорок, уверяет, что всегда нормально общались. Вы говорите, Мышковец суровая – нет, в домашних условиях она была обычная, даже приветливая. Муж зарплату спустил, хотела попросить взаймы до получки рублей десять. Особа приличная, не пьет, ну, случилось такое…

– Не рановато в девять утра приходить в гости? – проворчал Кольцов. – Выходной день, люди спят.

– Так не в гости, а по делу, – возразил Демаков. – На базар соседке надо, сын обещал вечером заехать. Да и не спят так долго одинокие женщины… В общем, позвонила в дверь. Мышковец открыла – казалась не от мира сего. Словно тело осталось здесь, а сама куда-то улетела. Соседка выложила просьбу, та не сразу поняла, потом пожала плечами, ушла за деньгами. Соседка вошла в прихожую. Уверена, что, кроме Галины, в доме никого не было. Вернулась Мышковец, вся белая, сунула соседке несколько банкнот, даже считать не стала. Та оторопела, сказала, что только червонец нужен. Мышковец отмахнулась, буркнула что-то невнятное. На вопрос, все ли в порядке, кивнула, но смотрела не на соседку, а куда-то сквозь нее. Та не стала допытываться, просто ушла. Кстати, долг она теперь может не отдавать… Я к тому, товарищ майор, что это – самоубийство, как бы вам ни хотелось представить иное. За полчаса до случившегося она уже знала, что сделает. Понятно, что при этом не пела и не плясала.

– Доказательств не хватает.

– Хватает. Через полчаса другая женщина, Маргарита Семеновна из соседнего подъезда, развешивала на балконе постиранные полиэтиленовые пакеты. Их балконы практически рядом – в десяти метрах. Отличное майское утро, ничто не предвещало несчастья. Женщине 60 лет, бодрая, активная, бывшая профсоюзная работница. На соседний балкон вышла Мышковец. Маргарита Семеновна вежливо поздоровалась, но та будто не слышала. В лице ни кровинки, взгляд отсутствующий. Еще заметила, что Мышковец накрасилась. Никто Галину Сергеевну не сталкивал и не принуждал. Постояла, взявшись за перила, словно воздух набирала в легкие перед тем, как нырнуть… и перевалилась через ограждение. Маргарита Семеновна не поняла: какое-то новое физическое упражнение? Офигела, в общем. Перегнулась – а та лежит на земле. Тут и дошло до нее, дурно стало, попятилась в дом. Валерьянки выпила, снова вышла на балкон – а там уже кто-то кричит, люди бегают… Снова стало плохо, отдышалась, лекарство приняла. Женщина вменяемая, просто переволновалась. Милиция приехала, она и спустилась. Сама Мышковец с собой покончила, никто ей не помогал. Видели ее, товарищ майор? Одета нарядно, хоть и по-домашнему, голову помыла, накрасилась – чтобы красивой на асфальте лежать. Хрен поймешь этих баб…

Трудно дышалось этим утром, словно самого расплющило об асфальт. Михаил поднялся в квартиру. Подтянулись сотрудники, недоуменно переглядывались.

– Раскрыли дело, товарищ майор? – осторожно осведомился Вадик Москвин.

– Не говори «гоп»… Не мы раскрыли – добрые люди помогли.

Он сидел на тахте в гостиной, пытался реанимировать голову. Криминалисты уехали, остались лишь свои сотрудники. Блуждали по квартире, проводили обыск. Санкции от прокурора не требовалась. Несколько раз Михаил брал в руки записку, вчитывался в неровный текст, всматривался в буквы, пытался прочесть между строк.

Подошел Вишневский, положил на журнальный стол твердую пачку болгарских сигарет «БТ».

– Полюбуйтесь, товарищ майор. Шпионская камера «Пентакс». Нашли в шкатулке для ниток. Закрываем дело?

Резиновые перчатки пока не снимали. Михаил осмотрел находку, открыл. Подобные штуки производились и на Западе, и в СССР. Компания изначально японская, теперь ее подразделения были разбросаны по всему миру. Шпионская аппаратура занимала существенный сегмент выпускаемой продукции. В пачке не хватало двух сигарет. Прощупывалось металлическое уплотнение. И вес изделия был больше, чем у стандартной пачки. Объектив маскировал рисунок. Затвор взводился выниманием на пару сантиметров определенной сигареты – как правило, крайней. Спуск производился возвращением сигареты на место. Извлечение устройства и смена пленки много усилий не занимали. Микропленка позволяла делать до пятидесяти снимков. Качество аппаратуры постоянно улучшалось – снятые фотокамерой документы читались легко. Вишневский забрал устройство, вернул через несколько минут.