Билет на всю вечность : Повесть об Эрмитаже. В трех частях. Часть третья

– Я не скрывала. – Ирина замешкалась. – Может, это не патриотично и не по-женски, но я люблю иностранные приключенческие фильмы – про индейцев, про сокровища… Нет, советские фильмы я тоже люблю – «Девятая пуля», «Белое солнце пустыни», «Пропавшая экспедиция»… Ну, понимаете, хочется иногда отвлечься… В моем отделе многие знали, я не скрывала… Голубева Лилия Михайловна посмеялась над несерьезностью моих увлечений, сказала, что лучше бы я дачу купила, а не маялась от безделья. Еще этот странный тип Вениамин Староселов лез с дурацкими расспросами…

– Ну понятно. – Михаил кашлянул. – Еще раз прошу прощения за беспокойство. Скоро освободится машина и вас отвезут домой.

Машина не освободилась. На часах была почти полночь. Ирина Владимировна переминалась с ноги на ногу в вестибюле, снова нервничала. Ей разрешили позвонить домой – она наплела родительнице выдуманную историю про встречу в кинозале со старой знакомой. Поступок своевременный: пожилая женщина уже собиралась звонить в милицию.

Вычеркивать Погодину из списка Кольцов не планировал, но чувствовал, что Ирина непричастна.

Ловить такси можно было до утра. Испытывая странную вину, он позвонил в таксопарк, но нарвался на бездушные короткие гудки.

– Пойдемте, Ирина Владимировна, я провожу вас домой.

Она втянула голову в плечи. Да, это могла быть провокация. Кто знает, что на уме у этих чекистов? Правду о событиях в стране власти тщательно берегли от населения, облекали в эвфемизмы: «перегибы на местах», «головокружение от успехов», «лес рубят – щепки летят». Но что такое 37-й год, население знало хорошо. И какие именно органы отвечали за данные события.

Но идти одной в глухую ночь было еще страшнее. Преступность в стране сокращалась только в отчетах; хулиганство, грабежи и изнасилования по ночам были нормой жизни. А милиция в противодействии криминалу явно не усердствовала.

Погодина попыталась возражать, но делала это неубедительно.

– Хорошо, пойдемте, – наконец решилась она, – давайте наискосок, через «тихий центр». Так быстрее. Но ума не приложу, зачем вам тратить на меня свое время…

Поначалу она молчала, зябко ежилась, пугливо смотрела по сторонам. «Тихий центр» оказался действительно тихим. Здесь отсутствовали предприятия и учреждения, преобладали старые купеческие дома. Застройка была плотной, фонари горели редко – бич современных крупных городов. Темные переулки сменялись узкими улочками, изредка пробегали запоздавшие прохожие.

Скованность проходила, Ирина понемногу разговорилась.

– Мама чуть с ума не сошла – хорошо, что я позвонила… А я еще пошутила перед уходом: приду, мол, поздно, пьяная и не одна. Кое-что, похоже, сбывается… Между прочим, Михаил Андреевич, она сама вчера предложила: погуляй, развейся, сходи в кино; в «Победе» идет твой любимый фильм. А она посидит с Сашкой. Это я к тому, если вы мне не верите…

– Верю, Ирина Владимировна, не ищите доказательства.

Она тихо смеялась: мол, не ожидала такого приключения. Жизнь скучная, однообразная, и вдруг такое. Хорошо хоть не отправляют за 101-й километр…

– Скажите, Михаил Андреевич, вы расстроились, когда поняли, что я не шпионка? – Она еще смущалась, но глаза уже поблескивали в полумраке.

– Не расстроился, Ирина. Приятно обнаружить, что человек, которого ты подозревал, оказался честным. Тем более такая привлекательная женщина.

– Рассказывайте сказки… – она недоверчиво фыркнула. – Теперь вам придется начинать заново. А по поводу привлекательности вы ощутимо загнули… Постойте, не ругайте, что спрашиваю… Значит, в нашем институте есть настоящий шпион, и он среди нас? И я его знаю? – Элементарная истина только сейчас дошла до нее.

Ирина остановилась.

– Совсем не обязательно, это одно из предположений. Органы во всем разберутся, вам лучше не забивать этим голову. Не забывайте, что вы подписали документ о неразглашении. Пойдемте, уже поздно.

– Да, конечно. – Она вышла из оцепенения. – Пойдемте, скоро выйдем на улицу Революции, там будет светлее. Я хожу этой дорогой, когда не нужно в магазин или еще куда-нибудь. Но никогда не ходила так поздно. Даже зимой в седьмом часу вечера на улице много людей…

Ночь была приятная, дул освежающий ветерок. Иногда из-за туч выглядывала луна, отражалась в оставшихся после дождя лужах.

– Можно нескромный вопрос, Ирина? Почему вы одна ходите в кино?

– Потому что у меня нет никого… – она ответила неохотно, после долгой паузы. – Когда появится… мм, молодой человек, буду ходить не одна.

Тема была неприятной, Михаил не настаивал. Ей снова стало неуютно, заговорила о сыне, которому следует уделять больше времени. Он хороший, добрый, учится терпимо, пора готовить ребенка ко взрослой жизни. Через два года ему стукнет четырнадцать, кое-что он тогда сможет делать самостоятельно, по крайней мере, сидеть дома без присмотра.

«Там-то все и начнется», – подумал Кольцов.

Снова в ее словах фигурировала мама – пожилая добродушная женщина, рано лишившаяся мужа и большую часть жизни прожившая в одиночестве. Своего отца Ирина помнила смутно – только детские воспоминания. Мама уже три года как на пенсии, живет в соседнем квартале, может посидеть с Сашкой, если не болеет. В дачный период – сложнее, но они выкручиваются. Зачем-то стала рассказывать, как мама ходила в коопторг, отстояла очередь за мясом, а когда подошла к прилавку, на витрине остались только кости. Не стала ждать, пока нарубят, взяла, что было – для супа сойдет. Так ей еще в нагрузку жил и хвостов накидали…

– Бежите от отношений, Ирина Владимировна? Не мое дело, прошу простить. Просто жалко. Годы идут, молодость не вечна…

Он думал, Ирина замкнется и остаток пути пройдет в молчании. В первую минуту так и было. А потом ее прорвало, она стала говорить. О бывшем муже, с которым познакомилась на последнем курсе электротехнического института – он был уже аспирантом; о какой-то беспощадной и безжалостной любви. Накрыло с головой, прямо нахлобучило. Казалось, с ума сходит. Забеременела Сашкой, женились, хотя мудрая мама сомневалась в долговечности такого союза. Но кто в эти годы слушает маму? Мама всегда неправа! Со скрипом прожили несколько лет, он стал куда-то пропадать, приходил со следами помады, врал в глаза. А она, как дура, любила, надеялась: поутихнет чувство, но ничего подобного, только хуже становилось. Маме грубила, на работе всякая фигня происходила, да еще и сына забросила. Безумие оплетало со всех сторон, ни о чем другом и знать не хотела.

Кольцов деликатно помалкивал. Не к месту вспомнился ГИП Лазаренко, обнимающийся со своей пассией. Тоже «нахлобучило». Город влюбленных какой-то.

– Володя в один прекрасный день хлопнул дверью и ушел… – выдавливала Ирина «признательные показания», – а я довела себя до нервного срыва. Жизнь остановилась, просто пропал смысл. Сейчас понимаю, что все не так, но тогда… Две попытки суицида, последнюю чуть не реализовала – мама вовремя выбила из-под ног табуретку… Тьфу, наоборот, что я говорю… – Ирина надрывно засмеялась. – Прибежала с кухонным ножом и срезала веревку, которую я привязала к крючку для люстры… Знаете, в наших квартирах даже повеситься невозможно – потолок совсем низкий… В общем, билась в истерике, мама вызвала «скорую»… Как я ее тогда возненавидела! Сейчас понимаю, что мама все делала правильно. У нее был знакомый по этой части – меня положили в отдаленную районную больницу, чтобы в городе репутацию не подмочить… Вы же знаете об этом, верно? В институте никто не знает, но для вашей организации ведь нет ничего невозможного? Сохраните, если не трудно, мою тайну, очень прошу вас. Все в прошлом, никаких рецидивов. Подействовала смена обстановки. Осталась легкая печаль, да и шут с ней, – Ирина засмеялась почти без напряжения. – Победила, так сказать, прошлое. Устроилась на работу в «Сибмашпроект» – мои знания и умения оказались востребованными. Живу, не жалуюсь. Владимир живет на севере, с сыном не общается. По слухам, еще одной дурочке разбил сердце, случилась схожая история – с психушкой, прыжками из окон…