Билет в одну сторону

Волосы – высший класс. Гладкие, блестящие и пахнут приятно – свежим сеном. Господи, причем тут волосы и сено, когда речь идет о жизни. Ну что теперь делать? Удавиться на этих шикарных волосах? А если жить, то как? Под чужим именем, ничего не зная, не разбираясь в этой жизни, отделенной от её собственной двумястами годами? Здесь все ей чужое, и она чужая. Здрасьте, я ваша тетя из будущего!

Она долго лежала, обдумывала создавшееся положение, пытаясь хоть что-то понять во всей этой метафизике с переселением душ, но результат был один – полная растерянность!

Кстати, а где душа несчастной девушки, Анны Афанасьевны? Горничная сказала, что она грохнулась с лестницы, и, судя по шишке, удар головой был не слабый. Вероятно, ее душа вылетела из разбитого тела и устремилась к небесам (недаром горничная сказала, что она шесть дней мертвой лежала). Моя же душа покинула мое несчастное тело, видимо, во время аварии. Где-то там, в заоблачных далях, произошел сбой, и они – Наталья с Анной, вместо того, чтобы прикорнуть у пьедестала Господа, возвращаются на землю. Но второпях теряют ориентировку: она влетает в тело Анны, а та, наоборот, в её. Другого объяснения нет. Ау, у кого версия лучше?

Как всегда в трудные моменты жизни Наталья не теряла твердости духа и чувства юмора, хотя на этот раз ей было в тысячу раз тяжелее и больнее, чем за всю прошедшую жизнь.

Самое страшное, что ничего нельзя узнать о своих. Она умрет от неизвестности. Что с Маринкой? Одно успокаивает, что не её спина болит, а неведомой Анны, значит, можно предположить, что с Маринкой ничего дурного не приключилось. Машину ударило в левый бок, а дочка была сзади и справа. Большая вероятность, что с ней ничего плохого, если только машина не загорелась. Тогда все. Господи, убей меня, но сохрани жизнь и здоровье Маринке!

Ночь истекала. А Наталья все еще надеялась, что все, с ней произошедшее, – кошмарный сон. Она проснется со звоном будильника, и жизнь потечет как прежде. Но теперь все будет по-другому. Она будет ценить каждое мгновение рядом с теми, кого любит. Прочь недовольство, пустые упреки, обиженное самолюбие. Она попросит у всех прощения, и они никогда больше не поссорятся. Этот сон многому научил её.

Но разум говорил другое: к прежней жизни она уже не возвратится. Теперь ей жить здесь, среди чужих людей, чужой обстановки. И она была не готова встретиться лицом к лицу с новой жизнью. Что ждет ее? По-видимому, её придется быть Анной Афанасьевной, занять ее место в семье, взять на себя ее обязанности и ответственность за прошедшую и будущую жизнь. Не может она сказать, кто она на самом деле. Попробуй скажи, и тебя тут же упекут в сумасшедший дом. Перспектива похуже смерти. Остается одно: согласиться, что она Анна, которая в результате падения с лестницы и удара головой потеряла память.

– Катя, ты спишь?

– Нет, барышня, как можно…Подать вам что?

– Не надо. Ты поближе сядь. Давай поговорим.

Полог разъехался в стороны. Катя с готовностью вновь уселась на край широкой кровати, чинно сложила руки под грудью и серьезно глянула на хозяйку.

– Расскажи, Катя, что было перед тем, как я упала с лестницы.

Горничная на минуту задумалась, глянула на потолок, потом вздохнула и принялась рассказывать. Рассказывала она умело, все по порядку, подробно, не повторяясь и не забегая вперед, не перескакивая с одного на другое. Похоже, что свой рассказ Катя повторяла уже не раз. В голосе ее появилась особая мелодичность, с которой рассказывают сказку или преданье старины глубокой. При этом в некоторых местах она останавливалась, вопросительно глядела на Наталью. Эти остановки касались не фактической стороны рассказа, а того, какие, предположительно, чувства испытывала барышня в тот или иной момент.

Наталья узнала об утреннем происшествии за столом.

– Скажи, из-за чего весь сыр-бор разгорелся?

– Ну, как же, барышня! Матушка ваша опять упрекали вас в том, что наследство после бабушки вам одной досталось.

– А что были еще претенденты? – спросила Наталья.

– Пре-тен-ден-ты? А-а-а, вы про то, что есть ли другие наследники? – Катя серьезно кивнула. – Есть! Во-первых, по закону наследовать должен был ваш батюшка, все-таки сын. Потом братец, Павел Афанасьевич. Мужчина, да и летами постарше вас. А Елизавета Федоровна все вам оставила. Да это бы ничего, но она хитро придумала: вы своим наследством распорядиться не сможете, пока замуж не выйдите или как вам двадцать пять годочков исполнится. А имение родителей ваших, сами знаете, заложено перезаложено. Денег нет, долги большие, а из наследства вашего их покрыть нет возможности. Вот матушка ваша и взбесилась. Каждый день вас доводила до слез попреками. А вы разве виновны – все бабушка ваша.

И про приезд князя Ногина, которого прочат неведомой ей Анне в женихи, узнала Наталья. Узнала, что он не только стар и отвратителен внешне, но и негодяй, каких поискать. Зато у него с Анастасией Куприяновной какие-то дела, договоры.

– Чем за такого идти, лучше в омут… – Катя виновато посмотрела на Наталью: вдруг обиделась за жениха?

Наталья молчала, переваривая услышанное. Читала она про неравные браки в книжках, но чтобы самой попасть в такую ситуацию! И ладно бы бедную выдавали за богача, а то богатую наследницу да за урода сосватали. Что-то здесь не вяжется.

Еще девушка рассказала про письмо молодому соседу. Из её слов стало ясно, что Владимир Щуров подставил Анну, переслав ее письмо матери да еще с собственной припиской.

– А в записке что было? – спросила Наталья.

Катя заерзала на месте, заюлила глазами. Ясное дело, подслушивала, но признаться не хочет. Наталью же моральная сторона не волновала. Ей нужны достоверные факты, а горничная – просто источник сведений.

– Говори, что слышала, – усмехнулась Наталья.

– Там было что-то про девичью гордость, да уважение к родителям. Про побег и про церковь, где венчаться. Я не больно разобрала: Анастасия Куприяновна кричала и все с придыханием.. Где тут хорошо расслышишь.

Вот ведь гаденыш! Девушка к нему всем сердцем, честь свою и жизнь доверила, а он ее сдал. Представляю, что в душе у бедной Анны было!

– Что же это он так поступил? Некрасиво.

– Да уж что хорошего. Верно струсил да и, Бог свидетель, только вы и почитали его смелым да решительным, а на самом деле… Не стоит он ваших слез и унижений, вот что я вам скажу!

Глазки горничной сверкнули, руки в кулачки, губы презрительно скривились.

– Вы, барышня, тогда из гостиной вышли, ну, чисто покойница: лицо не просто бледное, а в синеву даже, губы закушены, а глаза…глаза… я страшнее не видывала. Я ведь тогда за нюхательной солью побежала, боялась, вы в обморок упадете. Когда вернулась со склянкой, вас уже и след простыл. Я тогда весь дом обежала, все службы, спрашивала о вас. Как в воду канули. Часа три прошло не меньше. Стали уже беспокоиться, не сотворила ли вы чего нехорошего с собой.

Катя остановилась, прижала руки к сердцу, словно опять переживала страх за барышню.

– Мы как раз с нянькой голову ломали, куда вы могли подеваться. Уж, не к тетке ли в монастырь, думали…

– К тетке?

– Ну да, к Варваре Петровне, сестре вашего батюшки, что в монашки подалась. Не помните?

– А дальше? – проигнорировала вопрос Наталья.

– Вот сидим с нянькой, думаем о том, что надо в монастыре справиться, а тут… – Катя начала всхлипывать, – тут Влас и прибежал.

– Какой Влас?

– Тот, что нашел вас внизу у лестницы. Прибежал, трясется весь, клянется, что не видел, как вы падали, только слышал, будто что-то свалилось сверху. Поднялся, чтобы посмотреть, а тут вы…

– Как же я могла упасть? Споткнулась?

– Не знаю, барышня, Анна Афанасьевна, – покачала головой горничная. – Но только все показывает, что вы спиной вниз падали. Словно толкнули вас, – Катя испуганно взглянула на Наталью.

– И кто же это мог сделать? – с интересом спросила та.