Билет в одну сторону

«Анна» тем временем внимательно разглядывала гостью. Лицо монахини было странно знакомым. Виделись раньше? Нет. Кого-то напоминает? Да. Но кого? У кого она видела такие же темные, почти черные глаза, длинный нос с изящно вырезанными крыльями. И рисунок губ такой знакомый! Но «Анна» точно знала, что видела это лицо не в прошлой, а уже в этой жизни. Притом совсем недавно.

Ё-моё! Да у нее лицо, что я видела в зеркале. Это значит, что она похожа на меня, то есть я на нее. Только скидку на возраст надо сделать.

Из рассказов Кати и няньки «Анна» уже знала, что у Афанасия Петровича есть сестра Варвара, ушедшая еще в молодости в монастырь. Но такое поразительное сходство бывает у детей и родителей, а она один в один вылитая тетка. Правда, она знает случай, когда похожи лицом не самые близкие родственники. Ну, взять хотя бы ее троюродных сестер. Никто и не заподозрит, что они родные. Зато младшую из них всегда принимали за ее, Натальину, сестру.

Лет через двадцать и она будет выглядеть так же, как Варвара.

– Я так испугалась, когда мне сегодня сообщили о твоей болезни, – гостья присела на край кровати. Было видно, что гнев затихает в ней: унялся огонь в глазах, лицо осветилось тихой ласковой улыбкой, длинные тонкие пальцы уже не сжимались в кулаки, а бережно поглаживали святой образ на груди. – На богомолье приехала нынче жена доктора Балахнина и спрашивает меня, как, мол, племянница. А я в толк не возьму, что она имеет в виду. Как же, отвечает, муж говорил, что совсем плоха Анна Афанасьевна, шансов на выздоровление мало. И доктор Шеффер, мол, того же мнения. Я из церкви не помню, как вышла. Настоятельнице просила передать, что по срочному делу в Лыково, а сама велела запрягать и сюда. Думала, кучер коней загонит.

– Господи, Варвара Петровна, – снова взвыла нянька, – да разве я подумать могла, что вам не сообщили о…о болезни Анечки. Думала, господа в первую очередь вам сообщат. Если бы знала, что так выйдет, сама бы на больных ногах приползла, но известила.

Варвара подошла к няньке, ласково прикоснулась к её плечу.

– Верю и ценю твое усердие. Только странно, что из болезни Анны секрет сделали. Я так толком ничего и не знаю. Балахнину не расспросила, как следует, сразу кинулась сюда. Что произошло?

– Господи, Боже мой, – захныкала старая, – так вы ничего не знаете.

– Да нет же, говорю тебе. Ну, рассказывай.

– Боже мой, боже мой, – запричитала нянька, – да тут вот какое дело…

Так и не успев начать, нянька замолкла, уставилась на дверь, которая с тихим скрипом отворилась. Варвара отметила про себя, что на лице старой появилось и исчезло тревожное выражение.

– Здравствуйте, матушка Евпраксия, – послышался голос от двери. – Благословите.

Катя боком проскользнула в комнату, плотно притворила дверь за собой, и теперь, сложив перед собой руки горстью, просила благословения.

Монахиня ее перекрестила. Катя приложилась к руке и подняла глаза на монахиню:

– Позвольте мне все по порядку рассказать, чему я свидетелем была. А то нянька плакать только будет…

– Егоза, – под нос себе проговорила старая, но возражать не стала. Ей до сих пор было не по себе, когда она вспоминала страшную неделю.

Гостья села в кресло, взяла руку «Анны».

– Рассказывай, – потребовала она, не взглянув на Катю.

– Дело мое – за барышней приглядывать, – степенно начала горничная, – но и я не все знаю, не все видела. Одни только догадки…

Дальше Катя не успела – в комнату поспешно вошел Афанасий Петрович.

– Здравствуй, сестра, – подошел он к ней. – Виноват, виноват, суди. Совсем голову потерял, когда с Аней такое случилось. Ведь и хотел послать за тобой, да сам слег от пережитого. Сейчас и не припомню, распорядился ли… от горя чуть не …

– Может, женушка тебе помешала, не посчитала нужным мне сообщить, а ты послушал её.

– Сестра, сестра, – укоризненно проговорил Афанасий, – за что ты так не любишь Анастасию?

– А за что мне ее любить, скажи на милость? – с горячностью начала Варвара, но сама себя и осекла. – Ладно, я хочу знать, что тут произошло.

– Как ты похожа на матушку, Елизавету Федоровну. Строга больно…Может, сначала чаю, отдохнешь с дороги?

– Не до чаю мне, пока дела не узнаю. И отдыхать не от чего.

Но заметила, как огорчился брат, и смягчилась:

– Прикажи сюда чаю подать, братец. Да про яблоки не забудь. Ты в этом году и не попотчевал меня яблоками.

– Сестрица, милая, до того ли было? Как раз в канун Преображенья и…

Афанасий Петрович прикрыл заблестевшие от близких слез глаза и обессилено опустился в кресло. Потом испуганно вскочил, поглядел на дочь, но увидел ее спокойно-внимательный взгляд и смущенно проговорил:

– Анечка, голубка, я и не поздоровался с тобой сегодня. Как ты себя чувствуешь? Болит ли что? Хорошо ли ночь прошла?

– Спасибо, – ответила «Анна»

То, как она произнесла это слово, заставило и отца, и тетку внимательно взглянуть на неё. Это не было «спасибо» девушки, дочери и любимой племянницы, окруженной заботой и любовью. «Спасибо» было сказано взрослым уже человеком, повидавшим на своем веку, пережившим и перетерпевшим.

Молчание повисло в комнате. И только Катя, привыкшая к новой «Анне», улыбалась с пониманием, снисходительно поглядывала на ближайших родственников. Она быстрее и лучше, чем кто-либо, понял, что «Анна» стала другой, хотя и не поняла разумом, как это произошло.

– Варвара Петровна, – начала она, – барышня с лестницы упала, с самой высоты. Сильно ударилась спиной и головой. Сейчас с трудом ходит и на голову все жалуется. Но главное – она памяти лишилась. Ничего не помнит. Может, и вас она не узнала. Вот ей Богу, не придумываю я ничего.

Катя перекрестилась, глядя на иконы.

В ответ Варвара Петровна ни слова, только лицо её покрылось темным румянцем. Глаза перебегали с горничной на «Анну», с «Анны» на брата. Она пыталась осмыслить услышанное. Она не могла поверить в то, что ей сказали. Спина повреждена, голова ушиблена – это понятно. Но чтобы человек ничего не помнил, даже близких ей людей?

Только сейчас она обратила внимание на лицо «Анны». Ведь поначалу она восприняла племянницу как единое целое с этой комнатой, с белоснежной постелью и старой нянькой на страже. Она не успела вглядеться в лицо, а теперь рассматривать его отдельно ей показалось неловко. Поэтому она коротко бросила взор на лежащую, а все внимание сосредоточила на Афанасии и Кате.