Билет в синема
Шрифт:
Успех, какому позавидуешь. Доходное дело, в банке круглый счет. Хорошенькие ученицы вокруг вьются, крылышками машут, ножками сучат: «Ах, Абрам Иосифович, ах, какой вы право!», несколько наиболее сговорчивых успело побывать у него в постели. В амурных отношениях у него правило: никаких обязательств, никаких, там: «мадам, я у ваших ног», «мадемуазель, позвольте предложить вам руку и сердце!» Все без канители: завалил, и – адью! Для самых прилипчивых придумал романтическую историю, в которую сам немедленно поверил: тайно обручен с землячкой, феодосийской красавицей, гречанкой Ауранией Ксенакис, не в силах нарушить клятву.
– Пойми меня правильно, Соня! (Сашенька, Лера, Вероника)
Об этом отрезке его жизни вспоминал впоследствии пасынок старшей сестры, впоследствии сподвижник Александр Лемберг:
«Если в доме, куда он приходил,
Фортуна продолжала строить ему глазки. Соскучившись по фотографии выбрался в один из погожих деньков в сопровождении Левушки к морю, в живописную Южную бухту. Поднялись, таща аппарат и треногу, на скальный утес, выбрали удобное место для съемок. Снимали морские виды со стоявшими в бухте судами, парусники на горизонте, расположенные неподалеку каменные доки Лазаревского адмиралтейства. Брат по его команде прикрывал шляпой объектив от прямых солнечных лучей, включал в нужный момент, высоко держа над головой, магниевую вспышку. Наснимали полную катушку, закусили захваченными из дому пирожками с капустой, запили кисловатым пивком из бутылок. Спускаясь по мосткам к центральной верфи обратили внимание на скопление народа вблизи стапелей, на которых возвышалась громада трехтрубного судна.
«Никак «Очаков»? – всматривался он щурясь от солнца. – В газетах писали. Глянем, а?»
Толпившаяся под эстакадой среди гор металла и леса публика собралась, судя по всему, в связи с каким-то событием. Визитки, льняные костюмы, шляпы, военный оркестр на свежесколоченной эстрадке.
Он остановил пробегавшего мимо знакомого репортера «Крымского вестника»:
– Ждем кого?
– Путилов прибыл. И немцы-разработчики. Спускают через час на воду крейсер.
– Путилов? Это кто такой?
– Вы что, про Путилова не слышали? – воззрился тот на него. – Миллионщик, один из заправил Русско-Азиатского банка. У него пол-России в руках… Извините, бегу!
На лице Дранкова читалась работа мысли: «Миллионщик… пол-России подмял»…
– Катушку свежую заряжай! – крикнул брату. – И вспышки готовь!
Счастье – птица мимолетная: проморгал, пеняй на себя. Оттаптывая ноги, работая локтями, он протиснулся в первые ряды приглашенных. Дождался выигрышного момента, щелкнул затвором, когда столичный магнат в золотых очках хряснул бутылкой «Шампанского» на бечёвке о свежеокрашенный борт корабля. Ринулся не мешкая на извозчике в фотоателье, обработал с Гиршем пленку, оттонировал позитивы, несколько часов ретушировал «беличьей» кисточкой готовые снимки. Вечером того же дня пробился, подмазав дежурного портье, в гостиницу, где остановился высокий гость, проник в десятирублевые апартаменты на втором этаже, преподнес кланяясь его высокопревосходительству, действительному тайному советнику Алексею Ивановичу Путилову мастерски выполненные снимки. Удостоился непродолжительной беседы («Кто таков, откуда, чем занимается?»), понравился, был приглашен в столицу на предмет возможного устройства в канцелярию промышленника на должность разъездного фоторепортера.
Ну, не бестия, скажите? Черта на хромой кобыле обскакал.
3.
Перенесемся, читатель, на пару лет вперед в деятельный, многолюдный Санкт-Петербург начала двадцатого века. Лето, разгар белых ночей. Отзвучали сипловатыми голосами заводские гудки на Петроградской стороне известившие о конце трудовой смены, разъехались по домам чиновники, служащиеся, учащиеся гимназий, студенты, сошел, потрясая пачкой исписанных листков, с трибуны в Таврическом
дворце, последний из записавшихся в прения депутатов Государственной Думы.Одиннадцатый час вечера. Пустынно на улицах, схлынула толпа гуляющих на набережных, закрылись лавки и магазины.
– Посторонись!
К освещенному подъезду ресторана «Вена», что на углу Малой Морской и Гороховой, подкатывает окутанный дымом шикарный «олдсмобил» с водителем в защитных очках и сидящим рядом пестро одетым господином в шелковом цилиндре. Скатившийся со ступенек швейцар отворяет дверцу, кланяется спустившему на тротуар ноги в лакированных туфлях гостю.
– Милости просим!
Что-то знакомое в облике поднявшегося энергично по ступенькам, бросившего шляпу и перчатки на прилавок, приглаживающего перед зеркалом непокорную рыжую шевелюру господина. Никак Дранков? Трудно поверить. Раздался в плечах, респектабельный животик. Шагает, чуточку приплясывая, в заполненный публикой обеденный зал, раскланивается направо и налево со знакомыми, пожимает находу руки. Подвижный, веселоглазый.
«Вена» в ряду гастрономических заведений столицы на особом счету. Ресторан-клуб, место встреч литераторов, художников, артистов, газетчиков. Отменная кухня, изысканные вина. Ближе к полуночи, к моменту окончания вечерних спектаклей, сюда начинает съезжаться избранная публика. В числе завсегдатаев – только что освобожденный после протестов общественности из застенков Петропавловской крепости Максим Горький обвинивший в расстреле участников мирной демонстрации 9 января 1905 года министра внутренних дел Святополка-Мирского и самого царя. Автор нашумевшей повести «Поединок» Александр Куприн. Бешено популярный Александр Блок, прозаик Михаил Арцыбашев, фельетонист Аверченко появляющийся на полуночных журфиксах в окружении сотрудников знаменитого «Сатирикона». Прославленные артисты, художники, музыканты, цвет столичной журналистики.
А Абрам Дранков, простите, тут с какого боку? С кувшинным рылом в калашном ряду?
Вопрос, прямо скажем, не по адресу. Во-первых, не Абрам, а Александр. По имени-отчеству Александр Осипович (после крещения в православном соборе Владимирской иконы Божией Матери). Еврей со статусом ремесленника и купца первой гильдии, имеющий, согласно последней поправке к закону о черте оседлости, право проживания в обеих столицах. Владелец (вместе с братом Львом) модной фотостудии на Невском и сети дешевых филиалов, расположенных в разных округах столицы. Думский фоторепортер, регулярно публикующий хроникальные сюжеты на страницах российских и иностранных газет, включая лондонский «The Times» и парижский «L`illustracion».
Случайная встреча с Путиловым на севастопольской верфи обернулась для него удачей, имела счастливое продолжение. Влиятельный финансист, у которого Дранков был на побегушках, наставлял понятливого, старавшегося изо всех сил протеже по части практической коммерции, знакомил с полезными людьми, помог получить льготный кредит на обзаведение аппаратурой и аренду помещения для фотостудии, подсказывал адреса кампаний, в акции которых стоит вложить деньги.
Обзаведясь капиталом наш герой рванул с компаньоном-англичаниным в Лондон, откуда привез первую в России электроосветительную аппаратуру, упрощавшую съемки, и зеркальную камеру новейшей модели для производства моментальных снимков.
На Невский, 82, толпами валил народ: цены божеские (юпитеры и бромистая бумага резко снизили стоимость светописи), карточки загляденье, обслуживание с размахом. За небольшую дополнительную плату ваш портрет, фотку с чадами и домочадцами украсят нарядной рамочкой с цветами и целующимися голубками, клиентам посолидней доставят на другой день в красочном конверте домой с нарочным. Европа, не скажи!
В центральной фотостудии Дранкова и филиалах трудились наемные фотографы и ассистенты, посетителей обслуживали смазливые молодые конторщицы в смелых туалетах. Сам он сюда заглядывал редко – полностью отдался репортерству, отвечавшему его натуре любителя острых ощущений. В редакционных коридорах передавали курьезные случаи, связанные с добытыми им пикантными (жареными», как выражались журналисты) сюжетами. Подкараулил однажды, ускользнув от охраны, в одной из аллей Царскосельского парка совершавшую утреннюю прогулку в автомобиле царскую семью, снял «зеркалкой» укрывшись ветками в канаве. Умолил посещавшую его ателье фрейлину и близкую подругу императрицы Анну Вырубову показать работу их императорским величествам («На коленях прошу, дражайшая Анна Александровна!»)