Бироновщина. Два регентства

— Вотъ что! Но y которой–нибудь изъ нихъ, врно, больше правъ?

— То–то вотъ, что разобраться въ правахъ ихъ больно мудрено. Цесаревна — дочь царя Петра, а принцесса — внучка его старшаго братца, царя Іоанна Алексевича [1] . Но какъ сама–то ныншняя государыня — дочь того же царя Іоанна, и принцесса ей, стало быть, по плоти родной племянницей доводится, то, понятное дло, сердце ея клонитъ больше къ племянниц, какъ бы къ богоданной дочк, хотя та по родителю своему и не русская царевна, а принцесса мекленбургская. Эхъ, Лизавета Романовна! кабы вамъ попасть въ фрейлины къ нашей цесаревн…

1

Для большей наглядности мы прилагаемъ здсь родословную Дома Романовыхъ отъ царя Алексёя Михайловича до середины XVIII вка.

— Нтъ, Гриша, покойная сестра моя была фрейлиной при принцесс…

— Да вдь вы сами–то душой больше русская, а въ лагер вороговъ нашихъ, не дай Богъ, совсмъ еще онмечитесь!

— Принцесса вызвала меня къ себ въ память моей сестры, и я буду служить ей такъ же врно, — ршительно заявила Лилли. — Довольно обо мн! Поговоримъ теперь о теб, Гриша. Отчего ты, скажи, y своихъ господъ не выкупишься на волю?

Наивный вопросъ вызвалъ y крпостного камердинера горькую усмшку.

— Да на какія деньги, помилуйте, мн выкупиться? Будь я обученъ грамот, цыфири, то этимъ хоть могъ бы еще выслужиться…

— Такъ обучись!

— Легко сказать, Лизавета Романовна. Кто меня въ науку возьметъ?

— Поговори съ своими господами. Поговоришь, да?

— Ужъ не знаю, право…

— Нтъ, пожалуйста, не отвертывайся! Скажи: «да».

— Извольте: «да».

— Ну, вотъ. Смотри же, не забудь своего общанія!

Въ разгар своей оживленной бесды друзья дтства такъ и не замтили, какъ гоффрейлина принцессы возвратилась въ пріемную. Только когда она подошла къ нимъ вплотную и заговорила, оба разомъ обернулись.

— Что это за человкъ, Лилли? — строго спросила Юліана по–нмецки.

Какъ облитая варомъ, двочка вся раскраснлась и залепетала:

— Да это… это молочный братъ мой…

— Молочный братъ? — переспросила Юліана обмривая юношу въ ливре недоврчивымъ взглядомъ. — Онъ много вдь тебя старше.

— Всего на три года.

— Такъ его мать не могла же быть твоей кормилицей?

— Кормила она собственно не меня, а Дези. Но такъ какъ Дези мн родная сестра, то онъ и мн тоже врод молочнаго брата.

— Какой вздоръ! Съ той минуты, что ты попала сюда во дворецъ, этотъ человкъ для тебя уже не существуетъ; слышишь?

— Но онъ игралъ съ нами въ деревн почти какъ братъ, научилъ меня здить верхомъ… даже безъ сдла…

— Этого недоставало!

Фрейлина круто обернулась къ Самсонову и спросила по–русски, но съ сильнымъ нмецкимъ акцентомъ:

— Ты отъ кого присланъ?

— Отъ господина моего, Шувалова, Петра Иваныча, къ вашей милости. Вы изволили намедни кушать съ нимъ миндаль — Vielliebchen; такъ вотъ–съ его проигрышъ.

Нжно–розовыя щеки молодой баронессы зардлись боле яркимъ румянцемъ.

— Хорошо, — сухо проговорила она, принимая конфеты.

— А отвта не будетъ?

— Нтъ! Идемъ, Лилли; принцесса уже ждетъ тебя.

III. Мечтанія принцессы

Сынъ фельдмаршала графа Миниха, камеръ–юнкеръ Анны Іоанновны, а по ея смерти — сперва гофмейстеръ, а затмъ и оберъ–гофмейстеръ при Двор Анны Леопольдовны, даетъ въ своихъ «Запискахъ» такую, быть можетъ, нсколько пристрастную, но очень картинную характеристику молодой принцессы:

«Она сопрягала съ многимъ остроуміемъ благородное и добродтельное сердце. Поступки ея были откровенны и чистосердечны, и ничто не было для нея несносне, какъ столь необходимое при Двор притворство и принужденіе… Принужденная жизнь, которую она вела отъ 12–ти лтъ своего возраста даже до кончины императрицы Анны Іоанновны (поелику тогда, кром торжественныхъ дней, никто посторонній къ ней входить не смлъ и за всми ея поступками строго присматривали) вліяла въ нее такой вкусъ къ уединенію, что она всегда съ неудовольствіемъ наряжалась, когда во время ея регентства надлежало ей принимать и являться къ публик. Пріятнйшіе часы для нея были т, когда она въ уединеніи и въ избраннйшей малочисленной бесд проводила… До чтенія книгъ была она великая охотница, много читала на нмецкомъ и французскомъ языкахъ, и отмнный вкусъ имла къ драматическому стихотворству. Она мн часто говорила, что нтъ для нея ничего пріятне, какъ т мста, гд описывается несчастная и плнная принцесса, говорящая съ благородною гордостію».

О чемъ, однако, преданный Анн Леопольдовн царедворецъ деликатно умолчалъ, это — удостовряемая другими современниками, необычайная для ея возраста наклонность къ покою, къ dolce far niente, доходившая даже до небреженія о своей вншности.

Когда Лилли, слдомъ за фрейлиной, вошла къ принцесс, та, едва только вставъ со сна, нжилась опять на «турецкомъ канапе», съ неубранными еще волосами, въ «шлафор» на распашку. Но въ рукахъ y нея былъ уже романъ, который на столько приковалъ ея вниманіе, что стоявшая на столик рядомъ чашка шоколада осталась недопитой. При вид входящей Лилли, миловидныя и добродушныя, но апатичныя, какъ бы безжизненныя черты Анны Леопольдовны слегка оживились.

— Подойди–ка сюда, дитя мое, дай разглядть себя.

Сказано это было по–нмецки. Съ ранняго дтства находясь въ Россіи, принцесса говорила совсмъ чисто по–русски; но, окруженная нмками, отдавала все–таки предпочтеніе нмецкой рчи.

— Она напоминаетъ свою сестру Дези, — замтила тутъ Юліана.

— Да, да, и станетъ еще красиве.

— Позвольте, ваше высочество, не согласиться. Двочка Богъ–знаетъ что заберетъ себ еще въ голову.

— Да вдь она же не слпая, зеркало ей и безъ меня то же самое скажетъ? А для меня еще важне зеркало души — глаза человка: по глазамъ я тотчасъ угадываю и душевныя качества. У тебя, дитя мое, сейчасъ видно, душа чистая, какъ кристаллъ, безъ тни фальши. Наклонись ко мн, я тебя поцлую.

— На колни, на колни! — шепнула обробвшей Лилли Юліана, и та послушно опустилась на колни.

Взявъ ея голову въ об руки, Анна Леопольдовна напечатлла на каждый ея глазъ, а затмъ и въ губы по поцлую.

— Ну, теперь разскажи–ка мн, что ты длала y своихъ родныхъ въ деревн?

Своей лаской принцесса сразу покорила доврчивое сердце двочки. Лилли принялась разсказывать. Принцесса слушала ее съ мечтательной улыбкой и временами только сладко позвывала.

— Да это настоящая пастушеская идиллія! промолвила она съ элегическимъ вздохомъ. — А я томлюсь здсь, въ четырехъ стнахъ, и во вкъ, кажется, не дождусь того благороднаго рыцаря, что избавилъ бы меня изъ неволи!

— У вашего высочества есть уже свой рыцарь, и не простой, а принцъ крови, — замтила боле разсудительная фрейлина.

— Не говори мн объ немъ! и слышать не хочу! — съ нкоторою даже запальчивостью возразила принцесса.

— Принцъ намченъ вамъ въ супруги самой государыней еще шесть лтъ назадъ, не унималась Юліана. — Вамъ можно было бы, ужъ я думаю, привыкнуть къ этой мысли.

— Никогда я къ ней не привыкну, никогда! Былъ y меня разъ свой рыцарь безъ страха и упрека…