Бироновщина. Два регентства
Шрифт:
— Не оставить ли намъ этотъ разговоръ? — прервала фрейлина, косясь на стоявшую тутъ же двочку.
— Чтобъ она вотъ не слышала? Да вдь сестра ея все знала, и сама она тоже, такъ ли, сякъ ли, скоро узнаетъ; не все ли ужъ равно? Но за что, скажи, удалили тогда Линара, за что?!
— Да какъ же было его не удалить? Я, признаться, вообще не понимаю вашей бывшей гувернантки, г–жи Адеркасъ, что она поощряла ваши нжныя чувства…
— У нея, милая, было сердце; она понимала, что въ груди y меня тоже не камень. А ей за это было приказано въ двадцать четыре часа убраться вонъ изъ Петербурга!
—
— Да я–то, скажи, тутъ причемъ? Какое мн дло до этой глупой политики, когда y меня говоритъ сердце!
— Ваше высочество я особенно и не осуждаю: вамъ было тогда едва 17 лтъ и вы начитались пламенныхъ рыцарскихъ романовъ. Но зачмъ тревожить прошлое? За три года графъ Линаръ усплъ не только жениться y себя въ Дрезден, но и похоронить жену; о своемъ здшнемъ роман онъ, поврьте мн, давнымъ–давно и думать пересталъ.
— Зачмъ ему забыть, если я не забыла? А теперь онъ опять свободенъ…
— Вы, принцесса, все упускаете изъ виду, что вы — наслдница россійскаго престола, и супругомъ вашимъ можетъ быть только принцъ крови.
— Но зачмъ мн выходить именно за этого косноязычнаго Антона–Ульриха?
— Это выборъ самой государыни; его нарочно вдь выписали для васъ изъ Брауншвейга, обучили русскому языку…
На этомъ разговоръ былъ прерванъ появленіемъ камерпажа, который доложилъ, что его свтлости герцогу Бирону угодно видть ея высочество.
— Да мн–то не угодно его видть! — объявила принцесса.
— Должно быть, y него до васъ какое–нибудь экстренное дло, — вступилась фрейлина.
— Герцогъ прошелъ сюда прямо отъ государыни императрицы, — пояснилъ пажъ.
— Значитъ, придется ужъ его принять, настаивала Юліана. — Только ваше высочество еще въ утреннемъ неглиже…
— Стану я для него наряжаться!
— Да и не причесаны…
Принцесса взялась рукой за прическу. Убдясь, должно быть, что въ такомъ вид принимать всесильнаго временщика, дйствительно, не совсмъ пристойно, она повязала себ волосы лежавшимъ тутъ отоманк блымъ платкомъ и запахнула на груди шлафрокъ.
— Ну, что же, проси!
IV. Прощай, мечты!
Герцогу курляндскому Эрнсту–Іоганну Бирону въ то время шелъ 49–й годъ. Въ молодости онъ, надо было думать, былъ «писанный красавецъ» — въ нмецкомъ, разумется, вкус. Съ годами же подъ его энергичнымъ подбородкомъ образовался жировой кадыкъ, и гладко–выбритое лицо его, почти четвероугольное, замтно обрюзгло. Тмъ не мене, въ своемъ пышномъ парик съ буклями до плечъ, въ шелковомъ, ярко оранжевомъ, расшитомъ золотомъ кафтан, съ голубою андреевскою лентой черезъ плечо и съ блестящею звздой на груди, этотъ рослый и осанистый, пышущій здоровьемъ мужчина производилъ впечатлніе очень внушительное, хотя и отнюдь не благопріятное: холодно–жестокій взглядъ его срыхъ глазъ и плотоядный, широкій ротъ невольно отъ него отталкивали.
— Имю счастье пожелать вашему высочеству добраго утра, —
началъ онъ по–нмецки деревянно–оффиціальнымъ тономъ, преклоняясь съ надменностью восточнаго сатрапа. — Баронесс Юліан мое почтеніе.При этомъ взоръ его скользнулъ и въ сторону Лилли и на минутку на ней остановился, точно изучая ея вншность.
— Это — младшая сестра покойной моей фрейлины Дези Врангель, — пояснила Анна Леопольдовна, нехотя поднявшаяся съ отоманки на встрчу непрошеному гостю.
— Я такъ и полагалъ, — отозвался временщикъ и съ милостивой улыбкой шагнулъ къ двочк. — Настоящій персикъ и прямо съ втки.
Мясистая рука его протянулась къ ея свжему, загорлому личику. Но оцнить высокую ласку Лилли не сумла и звонко хлопнула его по рук.
— Aber, Lilli! — ужаснулась Юліана.
— Sapperlot! — сорвалось и съ губъ герцога; въ глазахъ его сверкнула такая зврская злоба, что y Лилли колни задрожали.
Но бывалый царедворецъ, видно, уже спохватился, что подобныя «буршикозныя» междометія не совсмъ умстны въ присутствіи принцессы, и счелъ долгомъ извиниться передъ нею:
— Не взыщите, ваше высочество…
— Разв съ васъ можно взыскивать, когда вы полжизни проводите на конюшн? — былъ сухой отвтъ.
«Это въ отместку за меня!» пробжало въ голов y Лилли.
Бирона, всей душой преданнаго своему конюшенному вдомству, передернуло; можно было ожидать, что при своей неудержимой вспыльчивости онъ дастъ волю своему гнву. Благоразуміе, однако, одержало верхъ, и онъ приступилъ сряду къ предмету аудіенціи прежнимъ деревяннымъ тономъ, точно раскусывая каждое слово:
— Государыня императрица поручила мн передать вашему высочеству свою непреложную Высочайшую волю.
— Волю государыни я всегда чту и готова исполнить, если то въ моей власти, — отвчала Анна Леопольдовна. — Въ чемъ дло?
Герцогъ взглянулъ на Юліану и Лилли.
— Дло столь деликатное, — заявилъ онъ, — что всякое постороннее ухо здсь излишне.
— Лилли Врангель можетъ сейчасъ вытти; отъ Юліаны же y меня нтъ тайнъ.
— Есть тайны государственныя, принцесса, которыя раньше времени не сообщаются и самымъ приближеннымъ лицамъ.
— А это такая государственная тайна?
— М–да. Долго я не держу вашего вниманія.
Принцесса пожала плечами и предложила обимъ барышнямъ вытти изъ комнаты. Т молча повиновались и притворили за собою дверь.
Любопытство, свойственное вообще прекрасному полу, не было чуждо, видно, и гоффрейлин. Она опустилась на ближайшій къ двери диванчикъ и указала Лилли мсто рядомъ съ собой; причемъ не утерпла, впрочемъ, сдлать ей шопотомъ серіозное внушеніе за давишнюю безтактность съ герцогомъ.
— Ужъ не знаю, кто былъ боле безтактенъ: онъ или я! — оправдывалась двочка. — Какъ онъ сметъ лзть своей противной лапой мн въ лицо!
— Вреда теб оттого вдь никакого бы не было. Ты не должна забывать, что для герцога y насъ законовъ не писано. Сколько изъ петербургскихъ дамъ были бы польщены такимъ его вниманіемъ!
— А сами вы тоже были бы польщены?
Очередь возмутиться была теперь за красавицей–гоффрейлиной.
— Ты забываешься! Притомъ онъ видлъ въ теб еще полуребенка…