«Битлз» in the USSR, или Иное небо

– Прошу любить и жаловать, – представил его Богословский. – Аркадий Пильняк, актер чеховского театра и, по совместительству, мой двойник.

Исцелившийся душевнобольной композитор поклонился… Милиционер тоже оказался профессиональным актером.

Потом они все вместе сидели за столом и продолжали выпивать, хохоча и вновь и вновь припоминая детали розыгрыша.

– Все-таки, Брайни, – попросил Джон, – спроси Никиту (они уже были на «ты»), какого хрена он написал ту статью? – И тут же сам обратился к Богословскому: – Я знаю, что она была не первая и не последняя, но, насколько я понимаю, те пасквили были заказные, их писали журналисты, которые иначе лишились бы своей работы. Но ты, ты сказал, что даже коммунистом-то никогда не был!

– Джон, я бы мог сейчас наврать с три короба, и ты бы все принял за чистую монету, поверь мне. Сказал бы, что меня пытали или угрожали… Но нет у меня объяснения, кроме того, что я был самодовольной жопой. Что я сам, будь оно все проклято, не знаю, зачем я это сделал. Простите меня, ребята, старого дурака. Я счастлив, что познакомился с вами! Поверь, я нет-нет, да и возвращался к этой долбаной статье все эти годы. Я ушам своим не поверил, когда узнал, что вы приехали, и тут же решил организовать этот спектакль – в надежде на прощение. Несмотря на то что я человек очень занятой – я ведь, между прочим, – Богословский сделал каменное державное лицо и поднял бровь, – председатель Союза композиторов СССР, ни много ни мало!

– Ого, – удивился Пол, – так ты начальник над всеми вашими композиторами?

– Да, – скромно кивнул Никита.

– У нас и над писателями есть начальник, – встрял Егор Петрович.

– Никита, сыграй что-нибудь из своего, что ты сам любишь, – попросил Ринго.

– Из своего? – задумался Богословский. – Только не «Шаланду»! Он подошел к стоящему в углу обшарпанному пианино «Сибирь», сел за него и положил пальцы на клавиши. – Что ж спеть вам?

Взял минорный аккорд, по свингу двинул бас вниз и начал:

– Темная ночь,

Только пули свистят по степи,

Только ветер гудит в проводах…

Остановился.

– Красивая мелодия, – похвалил Ринго, – давай дальше.

– Да нет, не идет что-то, – признался Никита. Посидел над клавишами молча, потом заиграл другую мелодию, повеселей, и запел:

– Только глянет над Москвою утро вешнее,

Золотятся помаленьку облака…

Остановился снова.

– Да ну, ребята, давайте лучше из вашего. Вот эту, например. – И как-то странно, слегка по-джазовому себе аккомпанируя, запел:

– Michelle, ma belle, * [* Мишель, моя дорогая (фр.).]

These are words that go together well,

My Michelle…**

[** Вот и все, что я сказать сумел, моя Мишель (англ.).]

И «битлы», и остальные гости, с удовольствием стали подпевать знаменитому, но, как выяснилось, скромному композитору да к тому же еще и мастеру розыгрышей:

– Michelle, ma belle,

Sont des mots qui vont tres bien ensemble,

tres bien ensemble …* –

спели они и французский куплет, но только добрались до тройного «I love you»**, как распахнулась дверь, и в зал быстро вошли несколько человек. Группу возглавлял седой и представительный мужчина. [* Мишель, моя дорогая, – вот три слова, которые так хорошо звучат вместе… (фр.)

** «Я люблю тебя» (англ.).]

Все сидящие за столом и стоявшие возле пианино обернулись и застыли.

– Ой, Петр Нилыч, здрассьте! – Богословский помахал в воздухе широкой ладонью.

Вошедший побагровел и негромко спросил:

– Вы понимаете, что натворили, Никита Владимирович?

– А как же. Похитил ансамбль «Битлз». Между прочим, к их вящему удовольствию.

– Это будет вам стоить места в правлении Союза, – процедил Петр Нилович и обратил внимание на гостей. – Попрошу всех покинуть бомбоубежище, – приказал он. – А с вами, Вепрев, – мрачно глянул он на Бронислава, – мы поговорим позже. Сейчас ведите гостей в малый банкетный зал. И на этот раз без фокусов.

Малый банкетный зал отвечал своему названию только во второй части. Он был громаден, с тяжелыми люстрами и панелями ценных пород дерева. Столы ломились от яств и напитков, гости были разодеты как средневековая знать, и они уже заждались заграничных звезд.

После пятнадцати минут знакомств, восторженных отзывов и раздачи автографов «битлам» очень захотелось уйти. К тому же стали наплывать похмелье и усталость. Но нужно было терпеть. Они отдали должное богеме, теперь своей доли требовали сильные мира сего.

Как всегда, все разделились на группы. Йоко, поставив перед собой цель, вновь преодолела свою угрюмость и весело щебетала в компании Галины Брежневой и Бориса Буряце. Возможно, она использовала приемы магии оммёдо и своими ведьминскими чарами околдовала обоих. Хотя, скорее, подействовали более простые способы расположить к себе собеседников. Она поминутно ласково касалась плеча Галины и, далеко запрокидывая голову, хохотала над остротами Бориса. А в какой-то момент, словно бы окончательно очарованная обоими, она подарила Борису великолепно сделанную миниатюрную копию самурайского меча, а Галине – дорогущую антикварную куклу кокеши, уверив, что оба сувенира приносят в дом счастье.

Кроме Вепрева, в зале работали еще четыре переводчика.

– Вы знаете, мои дорогие, – проникновенно говорила Йоко, – я всегда восторгалась русской культурой. Мало того, скажу вам по секрету, я себя чувствую больше русской, чем японкой. Хотите знать почему? Это большой секрет, но вам я расскажу.

У Галины округлились глаза. Йоко понизила голос: – Я была вскормлена русской тетей.

– Не может быть! – Буряце ошеломленно отпил из бокала.

– В духовном смысле, конечно, – поправилась Йоко. – Это очень романтическая история. Тетю звали Анна Бубнова, ее полюбил блестящий японский юноша, сын банкира, и увез в Японию. Его звали Сюньити Оно.

Молоденькая переводчица бормотала русские слова, не отрывая от Йоко восторженных глаз.

– Сболтнешь – вылетишь из института, – бросила ей Галина. – И из комсомола.

Та, не переставая переводить, испуганно помотала головой.

– Но потом случилась трагедия, о которой мне сейчас трудно говорить. – Йоко потупила взгляд. – Ребенок Анны умер, и ее муж привел новую жену. Оставшись одна в большом холодном доме, в чужой стране, всю свою нерастраченную любовь тетушка отдала мне. Она учила меня играть на пианино и рисовать. Если бы не она, я бы сейчас не достигла таких звездных высот в музыке, я бы не стала той величиной в мире искусства, коей являюсь теперь.