БИТВА ЗА ХАОС
Шрифт:
Стоит ли удивляться, что даже очень сильные люди способны попасть под примитивные искушения, проявив “необычайную чувствительность к внешним условиям”? А ведь задача трех тех действительно формально очень простая, в реальности мы имеем задачу многих тех, где человек взаимодействует не только с Богом или сатаной, но и со своим окружением, которое в свою очередь тоже взаимодействует и с тем и с другим. Таким образом, число вариантов поведения представляется безграничным и на уровне одного, отдельно взятого индивида мы именно это и имеем. Чужая душа — потемки, т. е. трудно предсказать что “выкинет” человек. Теоретически — всё что угодно, здесь лежит объяснение немотивированных поступков, а часто и ужасающих преступлений совершаемых отдельно взятым индивидом якобы «без видимых причин». Но вот про систему такого не скажешь, ее поведение представляется значительно более прогнозируемым, вот почему поведение как простой толпы, так и сложного общества, изучено лучше чем поведение отдельного человека. Большая толпа или общество никогда не совершат немотивированный спонтанный поступок, никогда. Слишком большая инертность. Мы уже говорили, что статистический массив все время стремится к некоему наиболее вероятному для себя состоянию. Можно предположить, что если бы мы имели возможность наложить хотя бы несколько сот миллионов траекторий по которым человек “вращается” вокруг Бога и сатаны, то картина совсем не напоминала бы хаотические каракули, наверняка мы имели бы рисунок показавшийся нам осмысленным. И плотность траекторий вокруг одной из сил тоже менялась бы в зависимости от общественной ситуации.
Возник, казалось бы, парадокс: в самое сложное, высокоорганизованное и прогрессивное — головной мозг человека (детище эволюции!) — необходимо вносить какие-то поправки? Именно так. И этот парадокс можно было разрешить только за счет упрощения: в сложной, в том числе конкурентной, системе взаимоотношений между людьми оценки их поступков должны быть не только однозначными, одинаково трактуемыми, но и полярными (да — нет, хорошо — плохо, можно — нельзя). Нюансы уходят: чем проще, тем лучше, надежней для системы в целом. Более того, чтобы окончательно закрепить подобный механизм выживания и стабильности вида, человек в ходе эволюции наделяется еще и способностью к самооценке (в дальнейшем — к тому, что называют рефлексией). Вот стандартное, используемое теперь всяким цивилизованным человеком психологическое построение: я еще не совершил нечто, только задумал совершить, а уже могу оценить свой будущий поступок, да и самого себя, с позиций морали, нравственности, этики. Таким образом, оценочный механизм продублирован: оценка со стороны дополняется оценкой внутренней, и, как правило, упрощенно-альтернативной. В общем, механизм с двойной страховкой…».
Двойная страховка вещь не плохая, другое дело — от чего вы страхуетесь? И для чего? Бессмысленно страховаться от события, вероятность реализации которого невелика, напротив, если имеется событие могущее иметь крайне отрицательные последствия, причем вероятность его далеко не нулевая, то имеет смысл ввести даже не двойную, а гораздо более многократную страховку, пусть эта страховка может в финале оказаться избыточной. Есть вещи, которые делать нельзя ни в коем случае, которые не имеют никакого оправдания. Есть те, которые делать можно, но не желательно. Есть такие, выполнение которых — желательно. Ну и так далее, вплоть до вещей, которые делать необходимо. Да, минимизировать число переменных в сверхсложной системе необходимо, это тоже одна из мер сокращающая избыточность, а значит и увеличивающая КПД. С другой стороны, общество «не должно страдать», вот почему у него должна быть достаточная степень свободы. А кто её даст? Государство? Но качество государства — это качество его составляющих. Поэтому мы опять-таки выходим на «стабильность среднестатистического индивида», но не в дурацкой церковной трактовке предполагающей добровольное сужение степеней свободы до минимума, но в смысле регулирования «среднестатистического уровня». А он может быть достигнут только путем вывода за пределы системы индивидов понижающих этот уровень. Например, вывод из системы наркоманов, не только повышает ее качество (кто скажет что наркоманы как-то поднимают статус нации или государства?), но высвобождает энергию затрачиваемую на компенсацию их воздействия. Иными словами, деньги на их лечение могут быть потрачены на общественно полезное дело, наркоцентры, как объекты недвижимости могут использоваться в нужном всем качестве, высвобождается медицинский персонал, работники карательных органов занимающиеся наркоманами и наркобизнесом. Ну и самое главное — наркоманы перестанут ухудшать социальный фон. То же самое можно привести и по другим абсолютно или условно избыточным категориям. Так, исключая высокоэнтропийный контингент, мы повышаем качество социума, а повышения такого качества всегда работает на повышение качества индивида, причем гораздо больше на уровне связей, нежели на личном уровне, ведь связей, повторимся, гораздо больше. Известно ведь, что те, кто общается и негативным высокоэнтропийным элементом, уродует прежде всего самого себя. Вряд ли на психику человека позитивно действует ежедневное многочасовое пребывание в среде умственно-отсталых детей или ежедневные допросы насильников и убийц. Вряд ли оживление в семейный фон вносит муж-алкоголик или психически больная жена. Из-за приоритета количества связей, влияние негативных групп оказывается куда сильнее, чем мы можем предполагать, другое дело, что стабильная система стремится компенсировать их влияние, но компенсировать — не значит свести на нет. Мы вынуждены их терпеть, причем постоянно, а постоянное терпение — это может быть христианская, но никак не арийская добродетель.
Таким образом, работая на сведение к нулю высокоэнтропийного негативного контингента, мы объективно работаем на порядок, причем по всем направлениям. Мы не нуждаемся ни в каких компромиссах, ибо действуем в интересах всей расы. Так мы сужаем плацдарм сатаны, ограничивая его только интеллектуалами добывающими знания, надеясь в будущем также свести его к нулю. [122]
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
ЗАКОНЫ И ПОНЯТИЯ
122
Тейяр де Шарден выражает эту идею по-другому, но с тем же смыслом: «… мечта, которую смутно лелеет человеческое научное исследование, — это, в сущности, суметь овладеть лежащей за пределами всех атомных и молекулярных свойств основной энергией, по отношению к которой все другие силы являются лишь побочными, и, объединив всех вместе, взять в свои руки штурвал мира, отыскать самую пружину эволюции. Тем, у кого хватает мужества признаться, что их надежды простираются до этого, я скажу, что они — лучшие из людей и что разница между научными исследованиями и поклонением меньше, чем принято думать» (Феномен человека, Москва, изд. Наука, 1987)
Даже религиозники признают, что законы даны Богом для людей, что же касается законов в рамках которых находится сам Бог, то они подаются как принципиально «непостижимые». Рассуждают примерно так: «если Бог создал всё, то мы не в состоянии корректировать созданное по своему усмотрению, тем более исправлять то, что нам кажется неправильным или несправедливым. Делая что-либо, мы причиняем только вред. Мы не можем ничего менять, так как мы не умнее Бога. Мы можем только ждать, причем без всяких гарантий».
На самом деле здесь ситуация еще проще чем с людьми, ведь Бог один, он — не статистическая система. Необходимо лишь правильно обозначить понятие «закон».
Под словом «закон» мы понимаем то, что всегда выполняется, вне зависимости от нашей воли. Например, законы сохранения. Попробуйте их нарушить и у вас ничего не выйдет. Юридическая трактовка этого понятия выглядит под таким углом зрения совершенно бессмысленной. Еще более бессмысленным выглядит и разделение этого понятия на «законы природы» и т. н. «гражданские», «уголовные» и прочие «человеческие» законы. Такое разделение — лазейка для темных сил и они ей активно пользуются. То что юристы называют законом, по сути, есть система неких договорных отношений обеспечивающей ту или иную степень стабильности общества и могущих быть истолкованными как угодно. Он — договор, а не догма. Например, по уголовному кодексу убивать запрещено. Убийство влечет за собой полновесный срок в тюрьме или концлагере, а то и вообще смертную казнь. Но вот на войне убивать можно и нужно. За это дают ордена и медали. Т. е. ясно, что в принципе убивать
не запрещено, в общем случае, убийство не попадает под категорию запретных действий, главное — чтобы оно соответствовало начальному краевому условию: убийство должно совершаться в адекватной обстановке, по отношению к строго оговоренному контингенту, т. е. противнику на войне или тем, кого государство приговорило к ликвидации. Убивать можно, но с разрешения системы. Те же самые рассуждения можно привести и для других условно противоправных действий. Нельзя бить человека по лицу (и вообще бить), но боксеры, занимаясь этим на профессиональном уровне, зарабатывают хорошие деньги, ходят в кумирах у миллионов, никак не нарушая закон. Боксер может убить противника на ринге и ему ничего не будет, точнее, его тут же объявят победителем боя с выплатой причитающейся денежной суммы. С другой стороны, если тот же боксер ударит кого-то вне ринга, он вполне может загреметь в мясорубку карательных органов. Т. е. запрещенное действие и здесь носит относительный характер. Есть, правда, вещи, которые вроде бы запрещены всегда, в основном в военной сфере, например мародерство или дезертирство, но запрет продиктован отнюдь не какими-то моральными аспектами (на войне!), но сугубо стремлением выдержать моральный дух армии. Сколько великолепных армий разлагалось в кратчайшие сроки, когда солдаты превращались в банды мародеров! С дезертирством, думаю, и так все ясно. Хотя и дезертиры тоже оказываются полезными. Их можно расстрелять перед строем для наглядной демонстрации нежелательности подобных действий.Обратим внимание, что границы и условия действия «юридических» законов устанавливает государство, точнее — небольшая группа топ-юристов, отлично отдающих себе отчет в своих действиях, а посему умышленно оставляющих в «законах» великое множество мест допускающих произвольное толкование, этим законодательство похоже на «священные книги», которые читают все, но каждый понимает по-своему. Государство может менять «законы» как угодно, когда угодно и по своему усмотрению. Когда большевики сказали «грабь награбленное» они были правы (иными словами — были «в законе») в том плане, что они уже сами стали государством. Они имели право так говорить. Грабежи экспроприаторов с этого момента перестали на некоторое время быть противозаконными. Здесь все понятно: государство — это сила. Не абсолютная, но большая. Достаточная, чтобы влиять на человеческие законы. Государство, как система, почти всегда сильнее любого отдельно взятого индивида его составляющего, если индивид оказывается сильнее государства, оно прекращает свое существование. Вы думаете что Соединенные Штаты нагло попирают все формальные нормы международного права потому что они очень плохое государство управляемое беспринципными циничными васпами и евреями-махинаторами? Нет, они это делают потому, что очень сильны. Были бы на их месте Папуа-Новая Гвинея или Гондурас с Верхней Вольтой, действия были бы аналогичны. Сила вообще — это возможность управлять энтропией, пусть и на самом элементарном уровне. Сила сверхдержавы — ее способность управлять энтропией в глобальном (пока в глобальном) масштабе.
Скажем больше: сейчас сила — это возможность не соблюдать формальный закон, который, как мы видим, зависит от начальных условий применения. Чем больше ваша сила, тем меньше вы можете оглядываться на закон. Но условиями тоже можно управлять. Условия можно формировать. Вот они и управляют. И формируют. Захотят повысить энтропию в той или иной стране, повысят. Как? Ну, хотя бы организуют революцию. Такую себе, бескровную, дабы не будить ненужных инстинктов. В 1999–2005 гг. такие революции прошли сериями. Одну мне довелось наблюдать лично, исходные компоненты все те же: экзальтированные бессознательные толпы, обещание райских кущей «с завтрашнего утра», демонизация противника, оглушительный пафос, ненависть как главный двигатель, полное подавление индивидуального «Я», сакрализация вождей и самого действа, самовозбуждающие полуречёвки-полузаклинания и песни-молитвы. [123] В общем, всё, что уже сто раз было описано еще со времен противостояния итальянских средневековых городов. Правда, был один забавный момент. Я теперь совершенно точно уверен: по духу мы все язычники! Да! Две тысячи лет христианства ничего не дали, точнее, они оставили свой впечатляющий след, даже не след, а некую маску, но при определенных условиях эта маска настолько быстро слетает, что в тысячный раз задаешься вопросом: «а стоило ли бисер метать?» Теперь мне полностью понятны мотивации толпы в 1917 году, в один момент без сожаления стряхнувшей «прах старого мира».
123
Показательно, что «явления оранжевых вождей народу» и их самые важные заявления делались поздно вечером, а само ночное стояние напоминало ночные бдения церковников. Неспроста ведь среди оранжевых было так много представителей христианских и нехристианских сект. Причем сценарии «шоу» были расписаны так, чтобы активность масс повышалась именно к полуночи. Показательно, что за время написания этой книги все «оранжевые идеалы» рассыпались и сейчас мало кто вам признается что «стоял на Майдане». А ведь сразу после событий даже значки соответствующие начали выпускать, а годовщину «начала революции» планировали сделать «национальным праздником».
И наоборот, если те кто может управлять энтропией, захотят, то в стране будет гробовое спокойствие, таких примеров тоже много: персидские нефтяные тирании; Туркменистан с его местным божеством Туркменбаши, украсившим страну вращающимися памятниками своей персоне из золота и переименовавшему календарные месяцы в честь своих родственников; ряд африканских и латиноамериканских государств с нужными американским монополиям полезными ископаемыми. И действительно, для плановой добычи и оттока сырья нужна стабильность, поэтому правило «в сырьевых странах понижаем энтропию, а во всех остальных регулируем», по-видимому, будет и дальше выдерживаться. [124]
124
Вспомним, с чего начал президент Чили доктор Альенде. Он национализировал добывающую промышленность. Именно за это, а не за левые и социалистические убеждения его убрали. Пришедший к власти, Пиночет тут же вернул всё «законным владельцам». Неудивительно, что сейчас в Чили чилийскому народу не принадлежит ничего. И таких «стабильных стран» — полно. Это не мешает многим правым умиляться железному «команданте», который пришел и спас страну от «красной заразы». В общем, мы получили еще одного кумира для ультраправых второгодников.
Во вселенском масштабе, Бог, как олицетворение абсолютной силы по отношению (как минимум) к людям, работает на понижение энтропии, отсюда и все законы якобы им ниспосланные: не убивать, не воровать, не спать с чужими женами, поклонятся только ему одному, совершать определенные ритуалы, причем строго в заданные сроки. Т. е. всё, что ведет к понижению энтропии. Относительно долгий срок существования основных религий, дает клерикалам возможность приписывать «законы» абстрактному источнику не слишком заботясь об их обосновании, дескать «истина дана нам в откровении, она не возникла в умах людей. Истина абсолютна и постоянна; она никогда не изменяется, потому что исходит от Бога и восходит к его постулату о том, что Истина берет начало в нем самом». [125]
125
Эту цитату я выписал из католической брошюрки. С ней можно было бы согласиться или не соглашаться, но принять как данность, если бы церковь, когда была сильной, не подменила бы Бога папой. Что было дальше — хорошо известно. Протестанты выбросили из своей системы папу, но в конечном итоге закончили тем, чем и католики — начали «вещать» от имени Бога. Вспомним, что «католическая» переводится как «всемирная». Аналогии с глобальным «новым мировым порядком» слишком очевидны чтоб их не заметить. Политика США — естественный финал этого процесса.
Идеал любой из современных господствующих религий (не только авраамических, но, например, индуизма или буддизма) достижения состояния, при котором энтропия человеческого общества будет равна нулю, а как это состояние будет назваться — рай, нирвана, шамбала, коммунизм или новый мировой порядок — не имеет никакого значения.
В 1871 году Максвелл, анализируя второй закон термодинамики, предложил модель названную позже «парадоксом Максвелла» и якобы его нарушающий. Представьте себе теплоизолированный резервуар заполненный газом. Молекулы газа, как известно, будут двигаться с разными скоростями, а усредненная скорость движения всех молекул даст его температуру, которая и есть мера движения молекул. Теперь разделим резервуар на две части перегородкой с отверстием, а у отверстия поставим некое устройство которое будет пропускать из резервуара А в резервуар Б только те молекулы что имеют скорость больше усредненной. В реальности такое устройство создать, понятное дело, невозможно, но мы ведем речь всего лишь о модели.