БИТВА ЗА ХАОС

После этого статус раба был повышен — он перестал быть формальной собственностью, превратившись сначала в колона, а затем — просто в зависимого крестьянина. Арийское представление о свободе, при котором подразумевалось что в принципе все люди (тогда под людьми понимали только представителей своей расы) должны быть свободными, встретилось с христианским идеалом, отрицающим какую либо систему, разумеется, кроме системы связи с Богом. Но и статус рабовладельца был повышен: из подчиненного интересам государства звена, он сам стал по сути маленьким государем на своей территории, а центром политической жизни стали замки — центры базирования феодалов. Так, после крушения Рима, на много сотен лет пришлось забыть что такое централизованное государство. Европа погрузилась в пучину бесконечных войн, а вполне единая тогда католическая церковь по полной программе пользовалась ситуацией, стремясь не допустить создания крупных политических образований, ибо лидеры этих образований почти всегда «поднимали рога» против религиозной верхушки.

Церковь, впрочем, слабела, а среди россыпей феодальных уделов неизбежно должны были возникнуть базовые элементы организации. И вот уже объединяются Испания и Франция, возникает мощная империя Габсбургов, Англия подминает под себя все Британские острова. Феодализм достигает своей вершины — абсолютной монархии. Я знаю с каким пиететом относится к ней большинство населения, видя в ней залог стабильности и государственной мудрости, тем более что арийцы именно в монархический период своей истории по сути захватили весь мир, сделав его большой сырьевой базой Европы и ареной сброса произведенной в метрополиях энтропии, в виде пассионарного элемента — от преступников высылаемых в Австралию или Новую Каледонию, до простых искателей приключений, превратившихся из свинопасов и бродяг, в белых господ сколотивших огромные состояния. Нет, абстрактно все выглядит очень и очень привлекательно. Верховная власть принадлежит монарху. Монарх олицетворяет интеллект великого ученого соединенный со стратегическим замыслом величайшего полководца. Монарх концентрирует абсолютную власть — суровую государственную мудрость, а не дешевку коррумпированных депутатов в парламентах, лоббирующих интересы своих спонсоров, продажность судей и госчиновников, мелочность президентов-однодневок смахивающих на лакеев и живущих по принципу «нам бы день простоять, да ночь продержаться». Монарх неподкупен. Монарх может жить в роскошном дворце, но никто не станет ему завидовать, ибо он — государство, он его символ. Не может ведь символ жить в блочной пятиэтажке или американском домике из пенопласта и гипсокартона разваливающегося от легкого тропического циклона. Все его действия подчинены одной цели — повышению качества собственного народа, видящего в нем лицо вписывающееся в божественный закон и согласующее свои действия с ним. Монарх после смерти передаст власть своему сыну, которого специально будет готовить с первого дня жизни. Отдельный индивид не перегружает свой мозг поиском решений сложных государственных задач в которых он все равно ничего не смыслит. Он доверяет их решение монарху, ибо монарх не ошибается. Монарх мыслит глобально, на много лет вперед. Монарх может быть жестоким, но он всегда справедлив. Рядовой индивид знает, что монарх поступит правильно и за это он готов без колебаний отдать за него свою жизнь. Монарх — высочайший авторитет в любых вопросах. Его слово — первое и последнее. Вот в таком ракурсе видят монархию её адепты. Во всяком случае, мне другие схемы встречать не приходилось. Но мы имеем и реальный факт — от монархий отказались все белые страны. Остались т. н. «конституционные монархии» — государства, где монарх «царствует, но не правит». Не верите? Думаете, что он где-то реально правит? Вспомните, когда был убит последний монарх. Николай II в 1918 году и король Югославии Александр в 1934-ом. И всё. Добавим, что Николай к моменту расстрела уже полтора года как отрёкся. О чем это говорит? Да о том, что монархи не имеют никакой реальной власти, о том, что монарх перестал быть звеном в битве за власть. Этим он отличается от лидеров партий, министров, бизнесменов, которых периодически отстреливают в разных странах. Они — неизменные составляющие репертуара киллеров. Как говорил спонсор Маркса Энгельс: «Слово «король» это — суть государства, как слово бог означает сущность религии, хотя оба слова ровно ничего не значат». [96] Поразительно, но формулой «царствует, но не правит», еще и бравируют! Но конституционная монархия — это суррогат. Это и не монархия и не республика. Монарх там избыточен, уберите его, и никто ничего не заметит. Посмотрите на современных «конституционных монархов», на американского Бурбона Хуана Карлоса, на будущего короля Англии принца Чарльза, на не имеющих вообще никакой реальной власти королей Бельгии и Дании и т. п. По виду и действиям — типичные менеджеры среднего звена. Но даже ими они не являются. Их реальный статус куда ниже — они паяцы в дешевой опере. Буржуи позволили им жить, только для легитимизации своего статуса. Александр Барт и Ян Зондерквист описывают деградацию монархии как института, и тех, кто должен был служить ей опорой, в просто таки убийственных выражениях.

96

Антон Менгер писал: «Правильнее всего признать, что государь является сувереном лишь в том случае, если соотношение сил в государстве таково, что он, в случае нужды, может с успехом произвести государственный переворот (coup d'etat), народ же является суверенным, если он в силах произвести успешную революцию». А другой буржуазный писатель пишет еще более современно: «Уже сегодня король, может быть, бессознательно, царствует не милостью божиею, но только милостью капитала. Но вскоре все содержание государства улетучится, и не останется ничего, кроме дикой (brutale) исполнительной власти на службе действительной, т. е. денежной, внутренней и иностранной плутократии».

«В момент, когда капитализм совершал прорыв, аристократия занималась своими поместьями вдали от банков и городских рынков. Аристократы были вскормлены на отвращении к торговле и финансам. Старый господствующий класс был целиком занят защитой своих фамильных прав наследования титулов и земли, невзирая на то, что ценность геральдических символов в обществе быстро снижалась. Но нобли все так же были увлечены полировкой своих регалий и сочинением легенд о великом, давно ушедшем прошлом /…/ До сих пор феодальные поместья никогда не выступали предметом купли-продажи. Их ценность заключалась в геральдических символах, либо определялась близостью к резиденции короля. В новой парадигме эти же самые поместья оценивались по совершенно другим принципам — принципам открытого рынка. Каждое получило ценник. Их ценность стала определяться по целому набору параметров, как-то: размеру и качеству лесных и пахотных угодий, а равно и пожеланию покупателей ассоциировать себя с прежними владельцами посредством приобретения их традиционных символов для подчеркивания статуса покупки. Потребовалось не так уж много времени, чтобы старые добрые феодальные символы власти в какой-то момент обратились не более чем в милые и забавные безделушки, ценность которых была по большей части ностальгической. Буржуазия сполна получила своё с атрибутов и пережитков аристократии: монархии, двора, наследственных титулов и придворного этикета. Смещение парадигмы стряхнуло с них весь метафизический флёр, а буржуазия продемонстрировала, что все теперь имеет свою цену, покупая и продавая звания и титулы, просто за деньги или путем женитьбы. Аристократии ничего больше не оставалось как проглотить обиду, расслабиться и получить удовольствие —ведь нужно же было как-то зарабатывать деньги! Острейшая нужда в деньгах со стороны аристократии и буржуазное стремление к роскоши сплошь и рядом соединялись в беспрецедентных по беспринципности коммерческих сделках /…/ Величие символов сохранилось, но функция их изменилась, превратившись из придворного платья для официальных церемоний в модный наряд». [97]

97

Бард Александр, Зодерквист Ян «Нетократия»., 2003

Почему же именно при монархиях был достигнут наибольший темп арийской экспансии? Почему именно монархические режимы оставили нам целую планету, которую нынешние буржуи сильно рискуют вдребезги проиграть? Почему при монархиях мы легко захватывали целые континенты, а сейчас не можем навести порядок на территориях в несколько квадратных километров когда там буянят цветные? [98]

Дело в том, что по большому счету и монархия, и глобальная экспансия арийцев, — это реакция, следствие. Это концентрация силы и организации второго поколения, а значит и концентрация власти. Так было в Риме, так было в новое время. Да, в Риме самые масштабные захваты были сделаны в эпоху Императоров, но какой качественный материал получили эти императоры! Они получили государство-оружие, доказавшее свое право на существование, победившее всех внешних врагов, а теперь готовое к реализации любых внешнеполитических задач. По сути, монархия растрачивала то, что получила от предшественников, но всегда и везде в белых странах монархии заканчивались нехорошо. Монархов либо убивали, либо изгоняли, либо оставляли в качестве антикварного инвентаря, вроде негра у ночного клуба где играют «этническую музыку» или американского индейца с перьями у супермаркета. А после низвержения монархического государства массы были готовы пойти за кем угодно, так как не были способны думать самостоятельно. Повезло Франции — там оказался Наполеон. А вот Германии меньше, там сели Эрцбергер и Ратенау. России — еще меньше, там обосновался Ленин с большевиками. Мелкие страны, вроде Австрии или Румынии, пережили закат монархии легче. В заключение можно сказать, что в монархии видят идеал только индивиды со слабым, неустоявшимся и отсталым мышлением.

98

Вопрос силы арийских монархий средневековья и нового времени связан с таким понятием как «уровень системности». Подробнее о нем в главе «Коллективная Реализация»

7.

Наиционал-социализм, во всяком случае в той трактовке какой явила его Германия 30-40-ых годов ХХ века, часто рассматривают как некий откат к язычеству, или вообще массовый выход наружу «первобытного язычества», «темных сил», точно не определенных. Никто, однако, не обозначает признаки «язычества» или «темных сил», а в доказательство приводят кинохроники ритуальных празднеств СС, руны, которые наносились на всё — от детских кроваток, до надгробных плит, древнеримские приветствия, факельные шествия, культ древних героев и гигантские костры, тоннами пожирающими порнографическую литературу. Да, это все имело место, но было лишь внешним антуражем, призванным усилить внутреннее содержание. Сила национал-социализма состояла в том, что он затронул такие струны арийского миросозерцания, который никакой другой строй не затрагивал, которые боялись трогать и цари, и буржуи, не говоря о коммунистах. Сейчас ведь тоже повсюду возрождаются псевдоязыческие секты. Кто-то водит хороводы вокруг Стоунхенджа в день летнего солнцестояния, кто-то прыгает через костер и купается в речке на Купалу (я и сам не прочь попрыгать и покупаться), а кто-то просто распевает пеаны на месте разрушенного храма Аполлона на территории бывшей Эллады. Про древний ирландский праздник «Хеллоуин», превращенный американцами в попсовую бесовщину, я вообще молчу. Нет, все это конечно очень хорошо, но это — не главное, далеко не главное. Можно ведь тут же вспомнить, как другая часть населения (как правило, т. н. «белые воротнички», «мажоры») собирается на воскресные фестивали «этнической культуры», где эти трясущиеся солдаты и ефрейторы современного капитализма переодеваются в негров, индейцев и ямайских креолов, пляшут рэгги под тамтамы и спят в вигвамах. Иногда, для колорита, туда приглашают живых негров. Некоторые белые энтузиасты «этнической культуры» тоже перекрашиваются в черный цвет. А после возвращаются в свои офисы, где корчат из себя чопорных «бизнесменов» и «бузнесвуменов», свято выдерживая неписаные иерархические правила и отрабатывая свое рабское призвание. Но что же такое язычник? Язычник — это психология. Язычник — это человек, сознательно мобилизовавший последние резервы своей культуры, причем те, что присутствовали на самой заре его первобытного существования, те, что позволили выделиться из животного мира, уничтожить неспособных к эволюции конкурентов, а ныне соединивший их с самыми передовыми достижениями науки. Такая сознательная мобилизация не дает нам права квалифицировать его как психбольного, наоборот, он нормальный, ибо естественный. Он безграничен, так как имеет максимальную степень свободы. Главная составляющая этого резерва — агрессия, беспредел, но не следует понимать под агрессией только механические действия, нет. Агрессия может носить и чисто интеллектуальный характер. И если кто-то позиционирует себя как язычника и одновременно не являет собой обозначенный тип агрессора-беспредельщика, внутренне отрицающего всё что олицетворяет современная буржуазная система, можете в душе посмеяться и послать его куда подальше. Можете в него даже плюнуть, он такой же язычник, как вы — прима-балерун Большого Театра. Вы скажете что такой человек опасен? А я скажу, что он опасен только для нашей недочеловеческой системы. Для нас он гораздо менее опасен, нежели типовая сытая свинья, урчащая от пивного перепоя впялившись в телеящик, где транслируют футбол или очередной сериал, где напудренные визажистами ребята, на мордах которых явно запечатлено счастливое сытое детство и забота мам и пап решавших им примитивные задачки по тригонометрии, а также бабушек водивших их в школу и вытиравших им сопли до седьмого класса, изображают тертых жизнью мужиков, без раздумья бросающихся на пули или мгновенно реагирующих убойными ударами. Так формируется образ смазливого зализанного виртуального псевдогероя, «брутального городского мачо». Но почитайте древнескандинавские легенды. Именно безбашенные агрессоры становились героями и получали гарантированное бессмертие в Валгалле. Становились потому, что были встроены в правильную систему. Она не была национал-социалистической, тогда просто не было понятий нации и социализма, но были в ней элементы и того и другого. Встроить таких потенциальных сверхлюдей в систему обеспечивающую арийский рост и был призван национал-социализм. У не совсем сознательной и информированной части населения он ассоциируется с совершенно второстепенными вещами, не имеющими никакого отношения к реальным делам. Вот почему т. н. «честных граждан», которые на самом деле есть смесь рабов и кельнеров, шокируют разного рода свастики и кельтские кресты нарисованные на стенах, древнеримские приветствия и репортажи об очередном «акте вандализма» на очередном «памятном месте». Кто более информирован, знает, в каких количествах расходятся книги о разных аспектах жизни Третьего Рейха. Кто постарше, знает, что когда коммунистическая литература издавалась суммарным тиражом в сотни миллионов экземпляров и стоила копейки, ее никто не покупал. Никто. Она распределялась по библиотекам, общественным организациям и кабинетам начальников. Бесплатно. Не тянуло народ к коммунистическим доктринам. И к «монументально-научной» коммунистической литературе — тоже не тянуло. И сейчас, в эпоху тотальной мазохической ностальгии по временам Сталина-Брежнева-Суслова, она никому и бесплатно не нужна. А вот к нацизму почему-то тянет. Причем куда больше чем к античности, феодализму или глобалистским концептам вместе взятым. Почему тянет? Да потому что в каждом бессознательном индивиде, пусть и полностью интегрированном в убивающую его недочеловеческую систему, где-то глубоко-глубоко сохраняется обозначенный нами пласт изначальной культуры, безумной, но правильно ориентированной, что вполне естественно, ведь он — потомок именно таких предков. Он может сознательно глубоко презирать национал-социализм, но бессознательно его все время будет к нему тянуть. Или наоборот, он может разделять типовые нацистские представления, но никогда не скажет вам, что он — нацист. Кто не разделяет национал-социалистические представления ни сознательно, ни бессознательно, вряд ли может считаться полноценным арийцем, хотя этот вопрос еще требует дополнительного исследования. Нам опять могут заявить, что современный человек слишком далеко ушел от первобытных предков. На первый взгляд, это так. Но как мы говорили выше, этот процесс легко обратим. Поэтому-то для гармоничного встраивания его в современный социум и обеспечения поступательного роста социума нужна была идеология. Мы говорили и еще будем говорить, почему она появилась именно в Германии, но сейчас это неважно. Главное — она появилась. И мир (ну, тот отстойник, традиционно понимаемый под этим словом) содрогнулся. Содрогнулся так, что за ношение нацистской символики в ряде стран сейчас можно загреметь в закрытые и охраняемые места, хотя это никакой не криминал. А ведь символика — это просто информация. Но этой информации боятся. Боятся потому, что она активизирует энергетические пласты колоссального потенциала. А поскольку мы знаем (они тоже знают) что любое массовое действие стремится к наиболее вероятному для себя состоянию, то совсем несложно спрогнозировать вероятное состояние масс движимых идеями национал-социализма. Вот почему у него так много врагов, много, как ни у какой другой концепции. Вот почему именно против национал-социализма идет самая мощная пропагандистская атака.

Сам облик типового «идейного антинациста» тоже весьма показателен, но разбор его мы оставим профессиональным дегенерологам, как говорится «имеющие глаза, да увидят». Типовой облик норвежского антинациста дает нам всё тот же Варг Викернес, а норвежцы, как известно, один из наиболее чистых арийских народов. «Осанка людей говорит о многом. Уже по этому единственному признаку мы знаем много о разных группах в так называемых антирасизме и национализме. Дети из общества «Блиц» и другие предатели страны ходят, наклонившись вперед, и смотрят в землю. Их руки висят, как у глупых обезьян. Да, они немного похожи на обезьян с тем небольшим отличием, что у обезьян нет такой плохой осанки! Типично слабую осанку можно найти в так называемых антирасистских обществах в нашей стране, — красных обществах». [99]

99

Мы ни в коем случае не утверждаем что все нацисты «хорошие», а антифашисты «плохие», тем более что нацистом сейчас быть как бы «модно», что служит приманкой для несистемного энтропийного мусора. Но то что у антифашиста (при условии что он арийец) границы личности размыты гораздо больше — можно считать доказанным фактом. Вот у них и утрачивается градация «свой-чужой» даже на таком фундаментальном уровне как уровень расы. Размытость личности массово распространена и среди арийских интеллигентов, с этим вполне согласуется факт, что они все — антинацисты.

Национал-Социализм следует четко классифицировать от обычного национализма, ставшего анахронизмом уже во времена Наполеона и характерного даже для самых зачуханных племен, о которых не только не встретишь никаких исторических упоминаний, но и не способных самостоятельно сказать о себе что-то внятное. Сам по себе национализм непродуктивен. Более того, он смешон. Он способствует сохранению нации или просто этнической группы, но на развитие не влияет никак, здесь причина и феномен т. н. «гордости» отсталых народов. Они могут в той или иной мере подчинить более развитый народ, но потом очень быстро вернуться на исходный уровень вместе с этим народом. В национал-социализме слова «национал» и «социализм» совершенно равноценны. Мы должны помнить, что социализм — чисто арийское изобретение, в отличие от марксовского коммунизма, который суть библейский парадиз адаптированный к экономическому веку. Социализм — это динамика, это общество равных возможностей для людей имеющих одинаковый расово-интеллектуально-биологический статус. Вот почему нацисты, придя к власти, устраняли влияние не только инородных групп, но и чисто немецкий дегенеративный элемент работающий на увеличение хаоса, что для обычного национализма было бы немыслимо. Опять-таки для оптимизации потребовалось уничтожение. Для националиста — нация высшая ценность сама по себе, для национал-социалиста высшая ценность — качество этой нации, т. е. тот самый интеллектуально-биологический статус. Как писал фюрер национал-социалистической Германии Адольф Гитлер: «В один прекрасный день мы создадим союз с новыми людьми в Англии, Франции, Америке, если они включатся в огромный процесс реорганизации мира и добровольно согласятся сотрудничать с нами. Из национализма в общепринятом смысле останется очень немного даже у нас, у немцев. Вместо этого будет достигнуто взаимопонимание между говорящими на разных языках нациями, принадлежащими к одной и той же добротной расе». И еще: «Сознательно выступая как немецкий национал-социалист, я хотел бы заявить от имени национального правительства и движения национального возрождения в целом, что именно нам, в нашей молодой Германии, глубоко понятны такие же чувства и обоснованные притязания других народов. Нынешнее поколение этой молодой Германии, которое раньше знало только бедствия, нищету и горе своего народа, слишком страдало от чужого безумия, чтобы вознамериться устроить такую же жизнь и другим. Испытывая безграничную любовь и верность нашим собственным национальным началам, мы уважаем национальные права и других народов, руководствуясь тем же сознанием, и всем сердцем хотим жить с ними в мире и дружбе. Поэтому мы не знаем такого понятия, как германизация» (“Фёлькишер беобахтер”, Мюнхен, 18 мая 1933 г.)

Это не было пропагандистскими заявлениями. К концу войны примерно половина высшего отдела СС — Ананербе — составляли выходцы из других стран. А ведь германские национал-социалисты сделали лишь первые шаги на этом пути. Сейчас сложно фантазировать на каком уровне был бы белый человек, если бы мировая война закончилась в его пользу. Наверное, заводы и концлагеря давно покрыли бы не исторические области Европы, но Марс и Луну, а сама Европа уж точно не была бы заполнена десятками миллионов цветных. Если отбросить всю наносную идеологическую шелуху, можно сказать так: национал-социализм — это метод и путь. Я скажу больше: Национал-Социализм — это Любовь. Любовь к своей нации, которая есть раса. Это — социальная солидарность, клановая суперорганизация, работающая на улучшение качества нации, а в общем случае — расы, через оптимизацию системы. Но здесь работают принципы амбивалентности — любовь к своей нации-расе (она здесь — всего лишь орудие, средство) должна адекватно уравновешиваться ненавистью, той самой формально-беспричинной агрессией к ее врагам, ибо любовь к большим группам населения, а к таковым относится и нация, и раса, всегда рискует выродиться в такие формы общечеловеческого (читай — общенедочеловеческого) юродства, по сравнению с которыми самые отвратительные интеллигенты выглядят верхом эстетики. И кто говорит вам что «это не так» — либо дурак, либо лжец. Здесь понятие «лжец» сходится с понятием «трус» — индивид врет потому, что боится признаться что он — национал-социалист, само собой при условии его расовой полноценности. Ясно, что чем больше любишь своих, тем больше ненавидишь их врагов, здесь 100 % отрицательная обратная связь, а кто знаком с теорией автоматического управления, знает, что только такой тип связи обеспечивает максимальную устойчивость системы, при минимальном быстродействии и низкой чувствительности (еще в начале ХХ века это показал А.А. Богданов). Кто очень сильно ненавидит чужих, вряд ли будет стремиться делать пакости своим, не разделяющий своих и чужих, почти всегда отказывается работающим против своей расы. Именно такой вариант с разделением по градации «свои — чужие» и полезен. Аналогом низкой чувствительности является консерватизм общества, а в расовых вопросах мы консерваторы. Минимальное быстродействие предохраняет нас от резких скачков. Такая мировоззренческая модель и есть язычество XXI века. Движение, направленное на сращивание интеллектуальной и биологической элиты не сдерживаемое никакими энергетически невыгодными обязательствами по отношению к тем, кто не вписывается в новую систему.

8.

Как мы видим, все «общечеловеческие концепции» даже с технической точки зрения элементарно обесцениваются в ноль. Можете теперь поразмышлять о типовом морально-нравственно-интеллектуальном облике общечеловека, пусть он и окончил престижный университет и пытается казаться умным. Те категории населения что он защищает, при первой возможности покажут ему что он — дурак, причем с большой буквы. Параллельно будем иметь ввиду, что к своим предателям относятся хуже, чем к чужим врагам. Теперь переведем все это на общенаучный язык. В апреле 1945 года, когда на Эльбе обнимались желтые и черные солдаты, разорвавшие арийскую Европу, русский ученый Илья Пригожин сформулировал важнейшую теорему показывающему по какому принципу в открытой системе производится энтропия. Он доказал, что линейная диссипативная (т. е. открытая) система находящаяся в стационарном и устойчивом состоянии будет стремиться к минимально возможному (при заданных начальных условиях) производству энтропии. Теорему Пригожина еще называют теоремой о минимуме производства энтропии. За исследования в этой области он в 1978 году был удостоен Нобелевской премии, нас же его выводы интересуют в плане оценки будущего Европы как центра белой расы. [100]

100

Формулировка теоремы Пригожина звучит так: «Состояние линейной системы соответствующее минимальному производству энтропии, стационарно и устойчиво». То есть, в линейной области в линейной области система с наложенными на неё граничными условиями эволюционирует к стационарному состоянию характеризующемуся минимальным производством энтропии. Суть теоремы заключается в том, что стационарное состояние, к которому необратимо стремится линейная термодинамическая система, должно отличаться тем, что в нём перенос энтропии в окружающую среду настолько мал, насколько это позволяют наложенные на систему граничные условия. Теорема о минимуме производства энтропии отражает своеобразную инерцию системы: если граничные условия мешают системе достичь состояния термодинамического равновесия, она стремится к состоянию, настолько близкому к состоянию равновесия, насколько это ей позволяют обстоятельства.

В том же апреле 1945-го, Адольф Гитлер писал свое политическое завещание, в котором однозначно прогнозировал триумф цветных рас в случае ослабления белых, причем особенно подчеркивал, что «цветные будут действовать используя те же аргументы, что и белые приходившие завоевывать их земли». Улавливаете, куда мы клоним? Конечно, войну проиграла не Германия, войну проиграла Европа. И Англия, и Франция, и нейтральная Испания. Гитлер предчувствовал такой исход, потому еще в 1943 году заявил: «Как некогда греки защищали от Карфагена не Рим, римляне и германцы от гуннов — не Запад, германские императоры от монголов — не Германию, испанские герои от африканцев — не Испанию, а всю Европу, так и Германия сражается сегодня не за себя, а за весь наш континент».

Германцы не защитили. Европейские страны потеряли колонии, но остались открытыми системами, посему массовое нашествие цветных было вопросом времени и оно состоялось, но в отличие от древних времен и средневековья шло постепенно, но всегда по нарастающей. Как обычно поначалу на них не обращали внимания, но несколько позже они стали фактором, который игнорировать было нельзя. И теперь буржуазная система, пытаясь сохранить максимальную стабильность, как раз и вынуждена была стремиться к «минимуму производства энтропии», проще говоря — компенсировать амбиции цветных, в то время, как сами белые слабели, а черные непрерывно усиливались.