Битва за Оилтон
Шрифт:
– Всего лишь? Да я, по-моему, уже давно его дал! – воскликнул Тантоитан. – Зачем сто раз одно и то же переспрашивать?
– Ну, мало ли что? Война, например, кровь, ранения, стрессы и переживания.
– Для воина это не причина отказываться от своего слова.
– Отлично! – Профессор потер своими ладошками. – Да я в тебе и не сомневался. Значит, я готовлю свою клинику для операции, а ты будь готов в любое время. – Заметив мимику сомнения на лице своего пациента, он сразу поинтересовался: – Что волнует?
– Сколько в клинике придется проваляться?
– Сутки! А потом гуляй как хочешь и впитывай в себя разные секреты.
– Ха!
– Конечно. Ну… разве что придется в течение двух недель захаживать на рутинную проверку элементарного процесса усвоения. Да потом, при взаимном согласовании, выбрать через месяц время и пройти пробный допрос под воздействием домутила. Так сказать, контрольный штрих по завершению второго этапа.
Парадорский облегченно вздохнул, но тут же спросил:
– А что, есть еще и третий этап?
– Хо-хо! – обрадовался ученый. – Ты такой же, как Серджио! Готов заполучить сразу все и много.
Из чего стало окончательно ясно, что второй человек, получивший блокировку, не кто иной, как командир дивизиона. Да в этом бравый майор и так не сомневался.
Тогда как профессор продолжил свою мысль:
– Конечно, некие задумки у меня есть. Но все они настолько туманны, расплывчаты, неопределенны, что даже заикаться про них пока не стоит. Наблюдения за тобой я намерен проводить несколько лет и только потом подбирать очередных кандидатов для ИФПС. Тогда как блокировка будет проводиться только единицам и только тем, кто будет связан непосредственно с наивысшими тайнами Оилтонской империи.
– Да это понятно, – попытался кивнуть Тантоитан, но опутанная датчиками голова только дернулась. – Но ты мне так и не сказал: в какую дыру и на какую должность меня прочат? И насколько мне там будет комфортно с супругой?
Сартре опять чуть не рассмеялся, но обошелся только сердечной улыбкой:
– Сразу оговорюсь: с супругой тебе там будет очень хорошо. Но! Все остальное будут с тобой оговаривать, ставить условия, а может, даже и торговаться другие люди. То есть в компетенцию которых и будет входить творить твое будущее.
– Тут я сразу готов возразить и поторговаться. – Парадорский прекрасно понимал, что его собеседник знает все и до конца, но ни в коем случае не проболтается. Что немного напрягало и обижало: ведь в любом случае уже согласился на блокировку. Потому и хотелось сразу защитить свою внутреннюю свободу. – Творить собственное будущее может только сам человек. Так что если я посчитаю поставленные передо мной условия неприемлемыми, то сразу отвергну навязанное мне будущее. Право окончательного выбора своей судьбы я в любом случае оставляю за собой.
Ученый зацокал в восхищении языком и захлопал в ладоши:
– Браво! Как пафосно и величественно! Жаль, не велась запись на голограмму. Ты был неподражаем. Браво!
– Издеваешься?
– Нисколько! Просто радуюсь твоей наивности, молодости и житейской глупости. Потому что ты и сам не осознаешь все превратности судьбы, которые совокупно с привязанностями и мечтами иных людей влияют на твою стезю в жизни. Вот скажи, например: твоя невеста тебе дорога?
– Что за вопрос!
– И неужели ты не пойдешь ей навстречу, если понадобится вдруг твоя помощь при защите ее усадьбы, дома или имения?
– Еще как пойду!
– А если ей понадобятся твои знания при решении вопросов хозяйствования? Твои дипломатические способности при устранении трений с соседями?
Твои умения наладить сравнительно экономное хозяйство и уменьшить текущие расходы?– О чем разговор! – уверенно пробасил герой. – Для своей любимой я постараюсь сделать все, что угодно, и устроить рай в любом выбранном ею месте.
– Вот видишь! Значит, ты уже теряешь часть своей независимости. Значит, ты уже будешь обязан заниматься тем, чем совершенно не собирался. И всему этому только одна-единственная причина: ты полюбил другого человека. Но этот человек тебе близок, дорог, и ты уже сам готов поменять собственную судьбу по усмотрению, в данном случае твоей супруги.
Парадорский, хмуря брови и морща лоб, задумался. Хоть ученый и был весьма убедителен, но так полностью и сразу терять иллюзии относительно собственной свободы и права окончательного выбора не хотелось. Да и нарастающий ком тайн и секретов вокруг него нравился все меньше и меньше. Эти недоговорки, намеки, какая-то подспудная напряженность в отношениях многих людей чувствовались, но никак не прояснялись. Так и хотелось вколоть всем подряд домутил и выспросить все, что надо.
Именно с таким, чисто исследовательским интересом майор взглянул на своего приятеля ученого. Но сразу же припомнил, что никакими средствами секреты из своего собеседника не вытянешь.
Кажется, и Сартре догадался по взгляду о мыслях своего пациента. Потому что не выдержал и опять захихикал:
– Ну у тебя и взгляд! Словно хочешь меня рентгеном просветить и все мои мысли по третьему этапу выведать! Ха-ха!
– Больно надо! Понадобятся добровольцы – сам прибежишь и еще просить будешь. А вот сейчас бы лучше намекнул: что это мне с Клеопатрой светит в ближайшем будущем?
– Опять ты за свое? Нет, ну точно допросить хочет! Вот каков! Может, тебе шприц с домутилом подать?
– А поможет? – угрюмо спросил Танти.
– Над тобой поиздеваться? Запросто! Я тебе такого наговорю, что… Что мало не покажется. Ладно! Завершая разговор, еще раз тебя предупреждаю: ничему не удивляйся и будь готов к разговору на любую тему с самыми значительными людьми нашего государства. И помни о своих обещаниях!
– Склерозом еще не страдаю.
– Прекрасно, тогда за оставшийся час расскажи мне хоть немного, как вам там в Старом квартале сражалось? Поговаривают, что ты и там отличился больше всех?
Парадорский вздохнул:
– Да не так чтобы очень отличился. А вот другие – да! Полно у нас героев. Вот, например, один мальчик, Михаилом звать.
И с увлечением стал пересказывать самые яркие эпизоды недавних событий и сражений.
На тестирование своего тела майору пришлось потратить чуть ли не три часа. Поэтому пока он привел себя в порядок, пока затолкал в себя давно пропущенный обед да пока разыскал командира полигона, дело уже близилось к вечеру. Потом еще пришлось давить на весьма своенравного, слишком уж придирчивого генерала и буквально с боем выдирать у него увольнительную. Причем складывалось впечатление, что здешний «отец родной» просто банально и нагло затягивает время. То вначале он стал согласовывать отлучку Парадорского с профессором Сартре, то с лечащим врачом, которого обязали подтвердить, что рана не опасная, а перед тем еще раз провести медосмотр. Напоследок просителя выставили в приемную, и генерал долго и нудно с кем-то советовался и запрашивал какие-то данные.