Битва за Рим

«Как это так?» – спрашивал он сперва по неведению, но всякий раз слышал: «Где ты был все те тридцать лет, что минули после смерти царя Аттала?»

Пришлось сочинить историю о длительных скитаниях вдоль северных берегов Эвксинского моря, тем более что, вздумай кто-нибудь выспрашивать его об Ольвии или Киммерии, он вполне мог рассказать обо всем, как очевидец.

– В Риме, – растолковывали ему, – двое самых высокопоставленных чиновников именуются цензорами. Цензор – выборная должность (не странно ли?); до этого цензор должен побыть консулом, чтобы всякому было ясно, что это за важная персона. В любой греческой общине государственными делами ведают государственные служащие, а не люди, которые год назад командовали армиями. Иначе – в Риме, где цензоры – полные невежды по части хозяйства. Однако они держат под контролем решительно все государственные дела и на протяжении пяти лет заключают от имени государства все контракты.

– Контракты? – переспрашивал восточный деспот, озадаченно хмурясь.

– Контракты. Самые обыкновенные, но только это – контракты между компаниями и Римским государством, – ответил пергамский купец, которого угощал Митридат.

– Боюсь, я слишком долго пробыл в краях, где всем заправляют цари, – объяснял царь. – Разве у римского государства нет слуг, которые следили бы за порядком?

– Только магистраты: консулы, преторы, эдилы и квесторы, и все они пекутся лишь об одном: чтобы пополнялась римская казна. – Пергамский купец усмехнулся. – Естественно, дружище, на самом деле чаще всего главная их забота состоит в том, чтобы набить собственную мошну!

– Продолжай! Это очень интересно!

– Во всех наших бедах виноват Гай Гракх.

– Один из братьев Семпрониев?

– Он самый, младший. Он провел закон, согласно которому налоги в Азии собирают компании из специально обученных людей. Таким образом, полагал он, Римское государство будет исправно получать свою долю, не имея на содержании сборщиков налогов. Из этого его закона и вылупились наши азиатские публиканы, которые выколачивают из нас налоги. Римские цензоры объявляют соискателям условия, которые выставляет государство. Что касается налогов с провинции Азия, то они называют сумму, которая должна поступать в казну ежегодно на протяжении пятилетнего срока, а не сумму налогов, которые нужно собрать. Это отдано на откуп публиканам, а им ведь не хочется остаться в накладе, после того как они уплатят оговоренную сумму в казну. Вот и сидит туча счетоводов, вооруженных счетами, определяя, сколько денежек можно выжимать из провинции в год на протяжении пяти лет; и только потом оглашается сумма контракта.

– Прости мне мою тупость, но какое значение имеет для Рима сумма контракта, раз государство уже сообщило подрядчикам, сколько денег намерено получить?

– Ну, эта сумма, друг мой, – только минимум, на который готова согласиться казна. Выходит следующее: каждая компания публиканов предлагает сумму, значительно превышающую этот минимум, естественно закладывая немалый барыш и для себя!

– Теперь понимаю, – кивнул Митридат, пренебрежительно фыркая. – Контракт заключается с той компанией, которая обещает наибольшую прибыль.

– Совершенно верно.

– Однако какая сумма оговаривается в контракте: только та, что должна быть передана казне, или вся сумма, включая этот самый барыш?

– Только та, что уплачивается государству, дружище! – усмехнулся купец. – То, сколько компания оставит себе, – ее дело, и, можешь мне поверить, цензоры не задают лишних вопросов. Контракт заключается с компанией, пообещавшей казне наибольший доход.

– А случается ли, чтобы цензоры заключали контракт с компанией, предложившей меньше, чем та, что пообещала максимум?

– На моей памяти такого не случалось.

– Скажи мне, а предлагаемые этими компаниями суммы – насколько они реалистичны? – Задавая вопрос, Митридат уже знал ответ.

– А сам ты как думаешь? Публиканы, делая свои оценки, полагают, что у нас тут сад Гесперид, а не Малая Азия Атталы! Стоит нашим доходам хоть немного снизиться, как публиканов охватывает паника: как же, сумма, которую они подрядились уплатить казне, грозит превысить реальный сбор! Если бы они, заключая контракты, оперировали реальными цифрами, всем было бы только лучше. А так, чтобы заплатить налоги, мы должны не потерять ни одного зернышка в амбарах, сохранить всех овец и ягнят, продать все амфоры с вином, все коровьи шкуры, все меры оливок, все до последней нитки, и если мы этого не сделаем, сборщики налогов начнут выжимать нас, как белье после стирки, – с горечью растолковывал купец.

– Как они вас притесняют? – полюбопытствовал Митридат, который не заметил в провинции ни единого армейского лагеря.

– Призывают киликийских наемников из районов, где есть нечего даже выносливым киликийским овцам, и отдают наши земли на разграбление. Я видел, как жителей целых областей продавали в рабство, всех до последней женщины и ребенка, независимо от возраста. Видел, как в поисках денег перекапывались поля и сносились дома. Друг мой, если бы я поведал тебе обо всем, что вытворяют сборщики налогов, ты залился бы слезами! Конфисковывается весь урожай, за исключением самой малости, потребной для пропитания земледельца и его семьи и следующего сева, из стада забирают ровно половину поголовья, лавки и склады подвергаются разграблению. Хуже всего то, что люди, боясь таких бед, привыкают врать и жульничать: ведь в противном случае они вообще всего лишатся.

– И все эти сборщики податей – римляне?

– Римляне или италики, – сказал купец.

– Италики… – задумчиво протянул Митридат, сожалея о том, что провел целых семь лет, скрываясь в понтийских чащобах; за время своего путешествия он раз за разом убеждался, что ему недостает образованности, особенно в области географии и экономики.

– В общем-то, это те же римляне, – снова пустился в объяснения купец, который тоже не видел слишком большой разницы. – Они – выходцы из окрестностей Рима, называемых Италией. Стоит им сойтись вместе, как они переходят на латынь, вместо того чтобы взяться за ум и изъясняться по-гречески. Все они носят бесформенные туники, какие постыдился бы надеть последний пастух, – не имеющие ни одной складки, которая придала бы им изящества. – Купец самодовольно указал на собственную тунику, полагая, что ее покрой подчеркивает все достоинства его тщедушной фигуры.

– А носят ли они тоги? – осведомился Митридат.

– Иногда. По праздникам, а также в тех случаях, когда их вызывает к себе наместник.

– И италики тоже?

– Чего не знаю, того не знаю, – пожал плечами купец. – Наверное.

Из таких вот бесед Митридат и черпал сведения, то и дело на него изливались целые потоки ненависти к публиканам и их прислужникам. В провинции Азия процветал и еще один вид деятельности, которым также заправляли римляне: ростовщичество – под такие чудовищные проценты, на которые, казалось бы, не должен соглашаться ни один заемщик и которых не должен взимать ни один уважающий себя кредитор. Как выяснил Митридат, ростовщики, как правило, были служащими собирающих налоги компаний, хотя последние не входили с ними в долю. Митридат пришел к заключению, что для Рима его провинция Азия – дойная корова, из которой тянут все соки, не проявляя к ней иного интереса. Они наезжают сюда из Рима и его окрестностей, носящих название Италия, грабят население, а потом возвращаются домой с туго набитыми кошельками, и им дела нет до бед местного населения, народов дорийской, эолийской и ионийской Азии. И за это их ненавидят!

Из Пергама царь отправился вглубь территории, не тратя время на мало интересовавшую его область под названием Троада, и очутился на южном побережье Пропонтиды, подле Кизика. Отсюда он направился вдоль берега Пропонтиды в процветающий вифинский город Прусу, раскинувшийся на склоне огромной заснеженной горы, именуемой Мизийским Олимпом. Заметив лишь, что местному населению нет никакого дела до интриг их восьмидесятилетнего царя, Митридат проследовал дальше, в столицу Никомедию, где находился двор престарелого правителя. Этот город тоже оказался зажиточным и многолюдным, а в маленьком акрополе возвышались святилище и дворец.

В этой стране Митридата подстерегали опасности: ведь на улицах Никомедии он вполне мог столкнуться с человеком, который узнает его, будь то жрец богини-матери Ма или богини судьбы Тихи – или просто путешественник из Синопы. По этой причине Митридат предпочел остановиться на зловонном постоялом дворе, расположенном вдали от центра, а выходя в город, всякий раз тщательно заворачивался в плащ. Ему хотелось одного – узнать настроение здешнего люда, понять насколько преданы они царю Никомеду и готовы ли отдавать жизни за своего государя в нескорой, правда, еще войне против царя Понтийского.