Битва за Рим

Они сидели на балконе с видом на город; морская гладь была в тот день настолько безмятежна, что в ней, как в зеркале, отражались горы. Очарованному Марию казалось, что Никомедия повисла в воздухе, а плывущие в небе редкие облачка – это вереница осликов, ступающих по лазури залива.

– Что ты хочешь этим сказать, царь? – спросил Марий.

– Возьми для примера бесчестную историю с Луцием Лицинием Лукуллом, случившуюся пять лет назад, – начал Никомед. – Ранней весной он потребовал, чтобы я выставил два легиона для войны с рабами в Сицилии. – В голосе царя звучало раздражение. – Я объяснял, что у меня нет воинов, поскольку римские сборщики податей обращают моих подданных в рабство. «Освободи моих подданных, как того требует решение сената, дарующее свободу всем рабам из союзных Риму государств! – воззвал я к нему. – Тогда у меня опять появится армия, а моя страна снова узнает, что такое процветание». Знаешь, каков был его ответ? Мол, сенат имел в виду рабов из италийских союзнических городов!

– Он был прав, – заверил царя Марий, вытягивая ноги. – Если бы декрет подразумевал рабов из стран, заключивших с римским народом договор о дружбе и союзе, ты бы получил от сената официальное уведомление на сей счет. – Он устремил на царя Никомеда проницательный взгляд из-под кустистых бровей. – Насколько я помню, в итоге ты нашел для Луция Лициния Лукулла необходимых ему солдат?

– Не в том количестве, как ему хотелось, но все же нашел. Вернее, он сам нашел для себя людей, – ответил Никомед. – Получив от меня отрицательный ответ, он покинул Никомедию, объехал окрестности и через несколько дней заявил мне, что не наблюдает нехватки мужчин. Я пытался убедить его, что попавшиеся ему на глаза мужчины – сплошь земледельцы, а не солдаты, однако он отмахнулся и сказал, что из земледельцев получаются отменные солдаты, поэтому они вполне сгодятся. Как же мне не горевать, если он забрал семь тысяч душ – тех самых людей, на которых держалась платежеспособность моего царства!

– Год спустя ты получил их назад, – возразил Марий, – к тому же с кошельками, полными денег.

– А как же поля, пустовавшие целый год? – упирался царь. – Год неурожая, при необходимости платить подати Риму, отбрасывает нас на десяток лет назад.

– Откуда же взялись в Вифинии сборщики налогов, – молвил Марий, чувствовавший, что царь чего-то недоговаривает. – Ведь Вифиния не является частью римской провинции Азия.

Никомед начал вилять:

– Беда в том, Гай Марий, что некоторые мои подданные наделали долгов у римских публиканов из провинции Азия. Сейчас трудные времена.

– Отчего же они такие трудные, царь? – не отставал от него Марий. – Мне, напротив, казалось, что ваше благосостояние растет, особенно после того, как на Сицилии разгорелась война с рабами. Вы выращиваете много зерна, а могли бы выращивать еще больше. Рим уже давно покупает зерно по завышенным ценам, особенно в этих краях. На самом деле ни вы, ни наша провинция Азия не в состоянии дать даже половины потребного нам количества. По моим сведениям, основная часть зерна поступает из владений понтийского царя Митридата.

Наконец-то Марий нащупал больное место! Он содрал корку с нарыва, и гной хлынул потоком.

– Митридат! – Царь гневно плюнул и откинулся на троне. – Да, Гай Марий, вот кто – гадина, заползшая в мой сад! Вот причина царящего в Вифинии упадка. Я уплатил сотню талантов золотом – а это было ох как нелегко! – чтобы обеспечить себе в Риме поддержку, когда этот змей запросил статус друга и союзника римского народа! А сколько денег тратится из года в год на то, чтобы обороняться от его подлых посягательств? Во много раз больше! Я вынужден постоянно держать наготове армию, чтобы отражать атаки Митридата. Разве найдется страна, которая могла бы позволить себе такое расточительство?! А что он натворил в Галатии всего три года назад! Резня на пиру! Четыреста вождей сложили головы, съехавшись в Анкиру. Завладев Фригией, Галатией, прибрежной Пафлагонией, он взял меня в кольцо. Помяни мое слово, Гай Марий: если Митридата не остановить теперь, то вскоре Рим пожалеет о своем бездействии!

– Тут я с тобой согласен, – молвил Марий. – Однако Анатолия так далеко, и я очень сомневаюсь, что кто-либо в Риме в достаточной степени осведомлен о том, что здесь происходит. За исключением разве что принцепса сената Марка Эмилия Скавра, но он уже стар. Я собираюсь встретиться с царем Митридатом и предостеречь его. Возможно, когда я вернусь в Рим, мне удастся убедить сенат, что к Понту следует отнестись серьезнее.

– Нас ждет трапеза, – сказал Никомед, вставая. – Разговор продолжим потом. О, как приятно говорить с понимающим человеком!

Для Юлии пребывание при дворе восточного правителя было полно открытий. «Мы, римские женщины, непременно должны больше путешествовать! – размышляла она. – Теперь я понимаю, как узок наш кругозор, как глубоко наше невежество во всем, что касается остального мира! Это наверняка отражается на том, как мы воспитываем детей, особенно сыновей».

Открытием оказалась и первая в ее жизни встреча с монархом, Никомедом II. Она-то воображала, что все цари должны походить на римского патриция в звании консула – надменного, высокообразованного, исполненного достоинства. Этакий заморский Катул Цезарь или принцепс сената Скавр; ибо малорослый и плешивый Скавр, вне всяких сомнений, вел себя как некоронованный властелин.

Но Никомед II обманул ожидания Юлии. В молодости он был очень высок и, судя во всему, крепко сложен, но в свои восемьдесят с лишним превратился в сухого, согбенного и хромого старика, с дряблой шеей и обвисшими щеками. Он потерял все до единого зубы и почти все волосы. Впрочем, то были признаки физического дряхления, и римские консулы, дожившие до преклонных лет, выглядели точно так же. Взять, к примеру, Сцеволу Авгура. Разница заключалась в манере держать себя и в характере. Прежде всего в глаза бросалась женственная изнеженность царя. Он носил длинные одежды из легкой тончайшей шерсти изысканных цветов, к трапезе выходил в позолоченном завитом парике, в его ушах сверкали огромные серьги; лицо было размалевано, как у дешевой шлюхи, а говорил он высоким фальцетом. Ничего величавого в его облике не было и в помине, но при этом царь Никомед правил Вифинией уже более полувека, и правил железной рукой. Никому из сыновей не удалось спихнуть его с трона. Юлии трудно было поверить в то, что этот женоподобный человек с пронзительным голосом еще в ранней юности сверг своего отца и сумел внушить своим подданным любовь и добиться повиновения.

Оба его сына находились при дворе, в то время как жен при нем не осталось: царица скончалась много раньше (она подарила ему старшего сына, названного Никомедом), младшей жены тоже не было в живых (она была матерью младшего царевича, Сократа). И Никомед III, и Сократ были уже далеко не молоды: первому исполнилось шестьдесят два года, второму – сорок четыре. Оба были женаты, однако выглядели столь же изнеженными и женоподобными, как и отец. Жена Сократа походила на мышку: маленькая, робкая и юркая; зато жена Никомеда III оказалась большой, здоровой и веселой, любившей и пошутить, и посмеяться. Она родила Никомеду III дочку по имени Низа, которая засиделась в девицах и замуж, похоже, не собиралась. Жена Сократа была бесплодна – как, видимо, и ее супруг.

– Этого следовало ожидать, – поделился с Юлией молодой раб, прибиравший в гостиной, предоставленной в ее единоличное пользование. – Сократа, скорее всего, женщины не интересуют. А вот Низа, наоборот, очень любит молоденьких кобылок, и неудивительно – при ее-то лошадиной физиономии.

– Наглец! – молвила Юлия ледяным тоном и с отвращением выгнала молодого слугу за дверь.

Во дворце было полным-полно привлекательных молодых людей, главным образом рабов, хотя на службе у царя и его сыновей состояли и свободные люди. Здесь не было недостатка и в мальчиках-прислужниках, еще более миловидных, чем зрелые юноши. Юлия старалась гнать от себя мысли о том, в чем заключаются их основные обязанности, особенно думая о Марии-младшем, тоже миловидном, дружелюбном, общительном и как раз входящем в подростковый возраст.

– Гай Марий, приглядывай за сыном! – осторожно попросила она мужа.

– Чтобы он не стал таким же, как эти жеманные создания, отирающиеся вокруг? – Марий усмехнулся. – Не бойся за него, mea vita. Он начеку и всегда сможет узнать извращенца по филейной части.

– Спасибо за утешение – и за сравнение, – с улыбкой молвила Юлия. – С годами ты не стал изъясняться деликатнее, Гай Марий.

– Даже наоборот, – ответил он не моргнув глазом.

– Именно это я и имела в виду.