Битва за смерть

— Всё! Довольно! — произнес старшина. — Ложитесь-ка спать!

И с этими словами он прислонился спиной к стволу березы. Калинин с пришибленным видом остался возле догорающего костра. Он некоторое время отрешенно смотрел на пламя, теряясь в неожиданных предположениях, сделанных только что. Затем тряхнул головой и повернулся к старшине:

— Скажите, Семен Владимирович, почему вы недолюбливаете Штолля?

— Разве? — спросил старшина, не открывая глаз.

— Мы вместе попали в переплет. Одна беда нас объединяет. Нет смысла делиться на своих и чужих.

Старшина открыл глаза.

— Видишь это? — спросил он, показывая самое обычное треугольное письмо. Сложенный тетрадный лист, исписанный родной рукой, с указанием номера части и фамилии. Самый простой способ без всякого конверта отправить письмо на фронт. — Пока у меня в кармане это письмо, пока я жив — я не смогу есть с фашистом из одного котелка! Это письмо всегда зовет меня в бой. Это письмо, прочитав которое я пойду в атаку без грамма спирта! Это письмо от моей жены…

Калинин напряженно смотрел на старшину.

— Что же там написано? — спросил он.

— Читай! — Старшина вдруг начал разворачивать треугольное письмо, протягивая его Алексею.

— Я не читаю чужие письма. — Семен остановился.

— Жена пишет, что, когда она и мой трехлетний сын Володя эвакуировались в октябре из Москвы, эшелон попал под обстрел «Юнкерсов».

Он горько усмехнулся:

— Они прокладывали углы вагона подушками, надеясь остановить пули… Очередь прошила вагон через крышу. Мой единственный сын Володенька был убит.

Калинин беспомощно уставился на старшину, не в силах произнести ни слова. Напрасно он затронул эту тему, расшевелив в душе Семена терзающую его, но тщательно скрываемую боль.

— Не может психически здоровый летчик расстреливать поезда с беженцами, — говорил старшина. — Не может нормальный солдат вешать жителей захваченной деревни. Немцы — это садисты, они — нация больных!

— Не все… — начал Алексей.

— Не пытайся меня переубедить, — резко оборвал его Семен Владимирович. — Для меня фашисты навсегда останутся существами, недостойными называться людьми. Ты не представляешь, как я был счастлив, когда мы обнаружили в снегу трупы немцев!

Считая разговор оконченным, старшина отошел от костра, и Калинин больше не видел его гневного взора. Алексей отрешенно поглядел на тлеющие угли.

Вирский и Смерклый быстро пробирались по темной просеке. Фрол не ведал, что творилось в душе подельника, но сам был смертельно напуган. Ранее мертвый лес теперь наполнился странными звуками. Слышался скрип деревьев, раздавались непонятные шорохи. Один раз до ушей Смерклого донесся короткий звериный вой. Вирский словно не замечал всего этого, упрямо двигаясь вперед и вперед.

После того как они оставили роту и отдалились от нее на полкилометра, по лесу прогремел страшный грохот и утопающий в нем треск деревьев.

Вирский остановился и посмотрел на Фрола.

— Что там произошло? — с ужасом спросил крестьянин.

Вирский ухмыльнулся. Он уже забыл, что такое шапка. Его шинель неизвестно когда в последний раз застегивалась на пуговицы.

— Он был прав! — ухмыльнулся Вирский.

— Кто?

— Зуд в руках уменьшился, но не прошел совсем.

— Что там случилось? — съежившись от страха, снова спросил Смерклый.

— Значит, кто-то остался жив, — не слушая, продолжал горбоносый солдат.

— О чем ты говоришь?! — закричал Фрол. Вирский неспешно перевел взгляд на крестьянина:

— Твои обидчики мертвы. Почти все. — Смерклый отпрянул от сумасшедшего:

— Ты брешешь! Я отомстил только поганому хохлу! — Вирский захохотал:

— Ты отомстил всем, кто смеялся над тобой!

— Я не хотел этого! Что там случилось?

— Какая разница! Неужели ты недоволен?

Они двинулись дальше, прочь от того страшного места, где Смерклый заманил Приходько в колдовскую западню.

В какой-то момент стало чуть светлее. Фрол поднял голову и увидел, что над просекой висит темная луна, изнутри лучащаяся непонятным черным светом. Вирский едва взглянул на нее и, нисколько не удивившись, продолжил путь. Фрол же с изумлением и страхом разглядывал странный черный шар на небе. Может, он зря так поступил, что оставил роту и отправился в лес за безумным солдатом?

Он вдруг спросил то, что нужно было узнать с самого начала:

— Куда мы идем?

Вирский, шагая впереди, промолчал. Фрол сжался. Может, вернуться обратно к красноармейцам? Никто же не знает, что Приходько погиб по его вине. Но ведь Фрол не виноват! Приходько сам напросился. А Смерклый лишь постоял за себя.

Впрочем, куда возвращаться? Ведь, как сказал Вирский, от роты почти ничего не осталось. Кто составляет это «почти»?

— Куда мы идем? — снова спросил он Вирского.

— Мы должны добраться туда раньше Калинина.

Значит, молодой лейтенант выжил. Но откуда Вирский знает об этом? Смерклый втянул голову в плечи.

— Куда мы идее-е-ем? — жалобно протянул он.

Вирский вдруг обернулся. Шинель распахнулась, воротник гимнастерки был раскрыт. В темном матовом свете странной луны Фрол с ужасом обнаружил, что шея и грудь Вирского покрыты таким же черным мазутным пятном, что и запястья.

Солдат посмотрел на Смерклого оценивающим взглядом и, ничего не ответив, отвернулся.

ГЛАВА 6

Проснувшись на следующее утро, Калинин почувствовал жуткий голод. Казалось, что его желудок за неимением пищи вознамерился всосать сам себя. Если не удастся сегодня найти еду, то весь день будет тошнотворно сосать под ложечкой.

Рядом поднялся Ермолаев и стал с удивлением разглядывать разбитые руки. Старшина спал, прислонившись спиной к стволу березы. Штолль свернулся калачиком возле черного пятна в снегу, которое еще вечером было костром.

Калинин с Ермолаевым подошли к обрыву.

Пропасть образовалась гигантская. Ширина провала на глаз составляла не меньше ста метров. Он рассек лес на две части, разорвав поперек просеку, по которой двигалась рота. По его краям свисали огромные снежные шапки, грозящие в любую минуту обрушиться вниз. Серые скалистые стены терялись во мраке глубины.

— Да-а, — озадаченно протянул Ермолаев. — Здесь мы не переправимся.

— Ты уверен, что просека ведет прямо к Черноскальной? — спросил Калинин.