Битвы за корону. Три Федора

Однако освежиться у меня не вышло. Едва натаскали воды, как ко мне прибыл князь Иван Андреевич Хворостин-Старковский. Оказывается, все эти дни он вовсю строчил, не иначе, как муза посетила, и ныне, завершив свой труд о нашем с Годуновым зимнем походе, явился ко мне, дабы я оценил его творение. Прикинув в руке объем рукописи, я понял, что одолеть написанный им текст за время, отпущенное мне на сборы Годуновым, не сумею. Ладно, если б три дня в запасе имелось, но до завтрашнего вечера нечего и думать. Так откровенно ему и сказал.

Хворостинин расстроился:

– Писал-то по памяти, яко ты мне рассказывал, – пояснил он. – А ежели вдруг подвела, да какая неточность вкралась? И как быть?

– Через седмицу попробуй обратиться к Федору Борисовичу, – посоветовал я. – Он хоть и занят разными делами, но, думаю, уделит время, чтоб одолеть твой труд. Если какие неточности имеются, он тебе о них скажет.

Иван хмуро кивнул, потоптался на месте и неловко осведомился:

– А ты сам-то когда обратно?

– Когда государь опалу снимет, – коротко ответил я.

Лицо Хворостинина надо было видеть. Оказывается, он ничего не знал. Ну да, понимаю. Когда над тобой витает муза, то для иного голова уже недоступна – она ж постоянно машет крыльями, вот прочие новости и разлетаются в разные стороны. А может, никто не удосужился ему обо мне сообщить. Да и когда? Вчера же мою челобитную зачитали, да и то, чтоб меня из Малого совета отпустили, а остальное случилось за последние несколько часов. Скорость событий, что и говорить, потрясающая. Впрочем, удивляться нечему. Это вверх по карьерной лестнице взбираются, а вниз, как правило, слетают. И хорошо, если при этом не ломают себе шеи.

– А… за что тебя, княже?! – изумленно спросил он.

Я пожал плечами. Откуда мне знать, пока не услышу официальную формулировку опалы.

– Федору Борисовичу виднее, – усмехнулся я и посоветовал: – Коль интересно, когда станешь передавать ему свой труд на прочтение, заодно спроси и об этом.

Хворостинин согласно кивнул.

«А ведь и впрямь спросит, – понял я, глядя на его простодушное лицо. – Вот наивная душа. Не хватало, чтобы и он вслед за мной в Мангазею укатил. А что, воевод-то по двое назначают, значит одно местечко вакантно».

И я поспешил разубедить его. Мол, ни к чему спрашивать. Слух до него в любом случае донесется, да и мне до отъезда должны государев указ привезти, а потому я его сразу о нем извещу.

Иван вновь торопливо закивал и принялся неловко прощаться. Еще минут десять ушло на его сбивчивые пояснения. Дескать, не подумай чего плохого. Уходит не из-за боязни общаться с опальным, а потому что понимает: поторапливаться надо со сборами.

Наконец ушел. Но отправиться в душ у меня вновь не получилось – на подворье влетел Багульник. Оказывается, не далее как полчаса назад у него состоялась встреча с Докукой. Тот передал моему дворскому мешочек с какой-то корой, наказав сделать из нее отвар и подсунуть мне в питье не позднее завтрашнего полудня.

«Ух ты! – восхитился я. – Царский подарок». Получается, боярин настолько обиделся, что решил прикончить меня. Теперь я смогу ему предъявить….

Но когда выяснил обстоятельства передачи мешочка, понял, что ничего не смогу. Видоков-то, то бишь свидетелей,у Багульника ни одного. Получалось, слово моего дворского против слова Докуки. И кому из них поверит Федор? То-то.

Однако настроение оставалось по-прежнему приподнятым. Даже удивительно: меня собрались убивать, а я веселюсь. Позже дошло. Если бы Романов поставил на мне крест, он не стал бы передавать яд. А зачем? Над трупами мертвых врагов можно издеваться, глумиться, но травить их глупо. А раз боярин решился на такое, значит, по-прежнему считает меня живым, то бишь опасным. Вот и чудненько.

И вмиг возникла идея продолжить игру. К примеру, изобразить, что Багульник действительно все исполнил, то есть и сварил, и подсунул. Но вовремя вмешалась моя ключница Марья Петровна – она же бывшая ведьма и нынешняя травница, напоившая меня противоядием. Уезжать, правда, придется не на коне, а на носилках, но и тут, если призадуматься, выгода: смогу продемонстрировать Годунову свою исполнительность. Мол, хоть и захворал неожиданно, а слово держу, уезжаю, как велено.

Но само содержимое мешочка лучше показать Петровне сразу. Мне же нужно знать симптомы отравления этой заразой. Да и ей на будущее надо. Сегодня им не удалось, а завтра глядишь, опять подсунут, но сработав куда ловчее, без Багульника, а посему пусть заранее сварит контрзелье. И мы подались в ее избу.

Что за дрянь Докука вручил дворскому, травница разобралась быстро – не сходя с места, то бишь с лавки. Но выражение ее лица мне не понравилось: какое-то озадаченно-недоумевающее.

– Ты чего, Петровна? – насторожился я. – Что-то неизвестное?

Та пожала плечами и, протягивая мне мешочек, неуверенно протянула:

– Да нет, все мне ведомо, – и сама, в свою очередь поинтересовалась. – А с чего ты решил, княже, что в нем яд?

Я опешил.

– А что же еще?

Она хмыкнула.

– Таковское обычно дают, – она замялась, почему-то хихикнула, и с улыбкой продолжила. – Ну-у, тому, кто тужится, а облегчиться не в силах.

Пару секунд я вникал в смысл ее деликатного пояснения, после чего поинтересовался:

– А ты не ошиблась?

– Дак простое все. Эвон, – она извлекла из мешочка кусочек коры, – ведьмин шип [30] . Енто из того, что здесь наложено, самое сильное. Кора у него свежая, потому с него тебя и пронесет, и замутит до блевотины. А прочее…, – она пожала плечами. – Сорочьи ягоды тож сильны, но не излиха, а про бородавник с почечуйной травой вовсе молчу [31] .

30

Так на Руси называли крушину слабительную.

31

Сорочьи ягоды – народное название крушины ольховидной, бородавником называли чистотел, почечуйной травой – горец почечуйный.

– А если у человека и без того хорошо с… облегчением?

Она хмыкнула.

– Стало быть, пару-тройку дней, не меньше, в стончаковой избе просидит безвылазно. Но тут глядя по тому, какова крепость настоя да сколь много ты его выпьешь, – и она, помахав мешочком, уточнила: – Четверти этого тебе на три дня хватит.

Странно, зачем Романову рисковать… Я задумался и приуныл. Получается, этот гад хотел меня просто поднять на смех. Выходит, я для него все-таки покойник, раз он и рук об меня марать не захотел. Факт второй и тоже неприятный: к Багульнику у Докуки доверия нет. Отсюда и устроенная ему контрольная проверка: на самом деле подольет или мой дворский – засланный казачок. И если верно второе – кто поверит, что враг вместо яда подсунул слабительное?

Хотя погоди-ка. Помнится, Федор Никитич тоже был у Вознесенского монастыря в числе сопровождавших Годунова бояр. Значит, слышал, как тот грозился отправить меня в Туруханск, то есть тьфу ты, в Мангазею, если я останусь в Москве до послезавтрашнего утра.

– А меня ить к одному из тех страдальцев, коим ты вчерась рожи начистил, нынче зазывали, – прервала мои раздумья Петровна и похвалилась. – Отказывалась поначалу, уж больно далеко катить, ажно под Дмитров, в вотчину к князю Черкасскому, так чуть ли не на коленях упрашивали. И колымагу, яко боярыне какой-нибудь, дать обещали, да еще десять рублев серебром.