Битые козыри

28

Официальное сообщение Всемирного Комитета Бдительности о фактах, вскрытых на его последнем заседании, всполошило весь мир. И международные организации и правительства приняли согласованные меры для пресечения возможной провокации. Но по команде из Кокервиля крупнейшие станции «бастиона демократии» обрушились на Комитет с руганью и насмешками. Комментаторы доказывали, что кампания, поднятая против юбилея, нелепа и злонамеренна, а все обвинения против Кокера и Боулза высосаны из пальца. Последовательно проводилась мысль, что вопли о мнимой военной опасности лишь прикрывают агрессивные планы врагов цивилизации. Вновь подняли головы парламентарии, всегда выступавшие против разоружения. Они потребовали от президента отозвать своих представителей из комиссий, уточнявших порядок уничтожения оружия.

Только станция «КД» вела неравный поединок с дезинформаторами. Она приводила все новые и новые факты в поддержку выводов Комитета Бдительности. Вместе с другими материалами Генри Диренхэм воспроизвел свою беседу с начальником базы космополо Рони Скинертоном. Шеф космической полиции потребовал от Рони категорического опровержения. На базу ринулись репортеры. Но старый полицейский без колебаний подтвердил: «Все верно, Кокервиль готовит войну». Никто не знал, что непреклонность Скинертона питается личной ненавистью к устроителям юбилея. Когда стало ясно, что сроки катастрофы приближаются, Рони обратился к своему начальству с просьбой разрешить ему вывезти на базу семью. Ему грубо отказали. После этого он и решил выступить в открытую и быть < твердым до конца.

Хотя Скинертона сняли с поста и объявили душевнобольным, слова популярного полицейского служаки произвели сильное впечатление не только на рядовых избирателей, но и на самых высокопоставленных лиц. Президент запросил у Комитета уточненные сведения о местонахождении исчезнувших субмарин.

Милз никому не раскрывал секрет Эйба. Он боялся, что разоблачение роли супермэшин-менов в лабораториях Торна вызовет бесполезный скандал, в результате которого Эйб будет демонтирован и последний источник информации иссякнет. Все, что поступало от мими-исполнителей, попадало в Комитет только через Зюдера и Милза.

Последнее сообщение Эйба было удручающим. Мими-исполнители доложили, что они перемонтировали проводку зарядных систем с таким расчетом, чтобы любая попытка потопить лодки вызвала самопроизвольный залп из всех установок. Оказалось, что и такую возможность предусмотрел Боулз, подготавливая свою команду электронных палачей.

Комитет предупредил президента, и готовившийся штурм пиратских субмарин был отменен.

Когда неожиданно прервалась всякая связь с Ко-кервилем, смятение охватило самых беспечных людей. Но особенно тяжелые переживания достались Милзу. Он проклинал себя за то, что предложил Лайту полететь в Кокервиль и надоумил его пожертвовать своей бесценной человеческой личностью. Он все больше укреплялся в мысли, что жертва эта ненужная, что ничего Гарри сделать не сможет, что никогда больше они не увидятся. Но чем тяжелее становилось у него на душе, тем энергичней проводил он мобилизацию сил «Клубов думающих». Масса членов «КД» была уже готова к новому походу в столицу, чтобы заставить правительство принять решительные меры против заговорщиков.

В одну из самых тоскливых минут и раздался голос Лайта из диспетчерской. Милз увидел родное лицо и обрадовался ему так, как и в первый миг после перевоплощения.

Путешествие Лайта в открытом космосе, его схватка с патрульным катером, допрос Боулза — все это ошеломило зрителей. Немногие поняли, кто такой Лайт, что такое витаген, какова роль диспетчерской Кокервиля, о каких подводных лодках идет речь. Можно было принять увиденное за праздничную шутку юбиляра, но вид богатейшего человека в мире и знаменитого генерала, барахтающихся в невесомости, их бессилие и беспомощность убедительней всяких слов доказывали, что в Кокервиле творится что-то беспримерно важное. А когда адъютант Боулза пристрелил Торна и все увидели рухнувшего на пол, окровавленного «отца мими», оцепенели и закоренелые скептики. Гравитационная встряска, которой Лайт подверг, Боулза и Кокера, гибель мими-исполнителя вызвали шумное одобрение зрителей.

ДМ уже перебрала записи совещаний в Кокервиле, нашла ту, которую имел в виду Торн, и Лайт объявил: — Доктор Торн погиб. Он пал первой и, я надеюсь, последней жертвой несостоявшейся войны. Он успел дать нам ключ к событиям, свидетелями которых вы стали. Сейчас вы увидите и услышите, что делали и о чем говорили заговорщики восемь месяцев назад. Перед землянами впервые предстал главный кабинет Кокера. В проеме одной из стен медленно вращался земной шар, красуясь континентами и океанами. Его вращением командовал Боулз. Кроме Кокера и Торна здесь находились еще три человека в генеральских мундирах. Иногда Боулз останавливал планету и привлекал внимание слушателей к тому или иному району, ничем не отличавшемуся от остальных. В таких случаях Земля теряла форму шара, плоскость экрана заполнялась отчетливо видимыми городами. При желании Боулз мог приблизить любую частицу обжитого мира и рассматривать ее во всех подробностях.

Но сейчас он ничего не рассматривал. Он мог даже не смотреть на изображение, — так знакома ему была последовательность вращений и остановок, суета возникавших человеческих муравейников — вся эта пестрая и, в конце концов, очень однообразная картина перенаселенной Земли. Топким лучом он очерчивал кружок величиной в мелкую монету и тихим голосом называл мощность боевого заряда, который должен был в этом кружке взорваться. Порой такие кружки располагались целыми гроздьями, иногда отстояли один от другого на тысячи километров.

Кокер смотрел и слушал, полузакрыв глаза. Не все, что говорил Боулз, доходило до его сознания. Многие географические названия он прочно забыл и не старался вспомнить, к какой части света они относятся. Кишевшие людьми города не вызывали никакого любопытства. Так же мало говорили ему и цифры мегатонн, которые должны были превратить эти города в выжженные пустыни. Он доверял Боулзу. Это дело генералов — выбрать объекты нападения и определять силу поражения. А ему, Кокеру, достаточно было сознавать, что все делается по его воле и только от него зависит судьба надоевшей ему планеты.

Иногда Кокер засыпал. Боулз и Торн делали вид, что не замечают, как отваливается челюсть босса, обнажая молодые зубы. Впрочем, Торн действительно не замечал. Он ничего не видел, кроме вращающейся Земли и укрупнявшихся городов. И каждое слово Боулза отчеканивалось в его мозгу во всей своей полновесности.

В этот день Торна впервые приобщали к тайному тайных. Только теперь, когда более активное участие Торна в грядущей операции стало необходимым, а сам он был полностью приручен, решили раскрыть перед ним суть «Прополки». Боулз был уверен, что грандиозность операции увлечет Торна и заставит его ускорить изготовление мими-исполнителей.

Боулз не торопился. Окружив световой петлей какой-нибудь город, он сухо, но точно обозначал границы зоны поражения, предположительное количество жертв, масштабы вероятных экономических потерь. У него была отличная память, у генерала Боулза. К тому же он столько раз просматривал выкладки компьютеров, что каждая цифра стала ему так же памятна, как дата его рождения.

Торн давно свыкся с мыслью о неизбежности войны. Он знал, что погибнут целые народы, а густо населенные страны превратятся в пустыни. Но только сейчас, когда он видел эти обреченные города, видел беспечные толпы мужчин и женщин, стариков и детей, слышал их голоса, раскаты смеха и звуки музыки, он почувствовал себя как бы одним из них, обреченных, и ему стало страшно.

Восточное полушарие ушло за обрез стенда, и зеленую твердь континента сменила глубокая синева медленно скользившего океана. Торн удивился, что Боулз вдруг замолчал, а его световая указка погасла. Ведь именно в морских пучинах таились базы ответного удара противника. Правда, они подвижны и часто меняют дислокацию. Тем массивней должен был стать удар по вероятным районам их расположения. Но Боулз молчал. Ни одного кружка не вывел он ни на дальних, ни на близких подступах к своим городам. Это было очень странно, но Торн ничем не выразил своего недоумения. Он знал, что вопрос, заданный не вовремя, может прозвучать как проявление недомыслия.