Black & Red

Тот эпизод на их свадьбе, так разгневавший и шокировавший ее отца…

До знакомства с Леной у него были женщины. Много женщин. Их всегда вокруг него было много, хотя он вроде никогда особо не ухаживал, не добивался, не давал никаких авансов и обещаний. Но они вились вокруг него роем. Что-то в нем их притягивало как магнитом. До знакомства с Леной он жил с некой Жанной – богемного склада девицей, которая до этого была подружкой одного известного на всю Москву рокера. Гай и представить себе не мог, что эта Жанна, которая меняла мужиков как перчатки, так на него западет. Начнет закатывать такие сцены ревности, изображать суицид, грозя покончить с собой, если он к ней не вернется.

Все это было мороком и самообманом. В конце концов Жанна прекрасно сумела прожить и без него. Сейчас, например, она всем довольная рыхлая дебелая тридцатилетняя домохозяйка. У нее муж и двое детей, собака, попугай, дача. А тогда… тогда она давала ему жизни… Точнее, пыталась сломать эту его новую, только-только завязывающуюся, наклевывавшуюся, как весенняя почка, жизнь с Леной.

Жанна явилась к ним на свадьбу – прямо в ресторан. И, выкрикивая проклятия, матерясь, понося и жениха, и невесту, полоснула себя бритвой по венам. Она и прежде такое устраивала: надрез чуть-чуть, а крови – лужи, а еще больше бабьего визга, суеты и слез.

Она прокляла их свадьбу. Гай до сих пор помнил слово в слово то, что она выкрикивала там, в ресторане, в истерике. ПОЧЕМУ ИМЕННО ЭТО? КАК ОНА ДОГАДАЛАСЬ? ОТКУДА УЗНАЛА? ИЛИ, БЫТЬ МОЖЕТ, КТО-ТО ЕЕ НАДОУМИЛ?

Отец Лены отчего-то тогда решил, что девица беременна от него, Гая. И пришел в ярость. Но ни о какой беременности речь не шла. Жанна была не прочь залететь от него, чтобы потом женить. Лена тоже все эти пять лет жаждала иметь ребенка. Но ничего не получалось. И, кажется, не по ее вине. Да, как-то в запальчивости во время одной ревнивой ссоры, которую она устроила ему из-за позднего звонка его верной секретарши Надежды Петровны, она выкрикнула ему: мол, не очень-то о себе воображай, мачо, сволочь. То, что у нас нет ребенка, – это вовсе не моя вина, а твоя, можешь спросить у врача!!

То, что она в гневе часто называла его сволочью и подонком, ничего в принципе не меняло. Он знал, что она любит его. И любовь эта была подобна болезни, возможно смертельной.

Сам он ребенка, их ребенка, а может, от какой-то другой женщины, например от его теперешней любовницы Лолы – темпераментной и горячей, как печка, и желал и страшился одновременно. Если бы ребенок, его потомство появилось на свет, он бы… он бы принял его, конечно, принял бы – любым. Вообще очень хотелось бы узнать, ЧТО МОГЛО ПОЯВИТЬСЯ НА СВЕТ ОТ НЕГО.

Но ребенка не было ни у одной из его бесчисленных женщин. И причина действительно крылась в нем самом. А может, это было и к лучшему, возможно, в этом проявлялось к нему какое-то высшее милосердие. Ведь как угадаешь, ЧТО или КТО родится от того, на кого родная мать дважды покушалась задушить во младенчестве. Кому она кричала, пытаясь добраться до его горла, как разъяренная бешеная фурия: убейте его! Убейте ублюдка! Убейте зверя!

Что-то похожее про ублюдков вопила и Жанна там, в ресторане, щедро угощаясь острой бритвой, заливая алым крахмальные скатерти. А еще она кричала о ВОЛКАХ и о свадьбе – проклятой волчьей свадьбе.

Ее тогда вывели из зала силой, вызвали «Скорую», отправили в больницу. Лена как-то все это сумела пережить, превозмочь. Даже его успокаивала: бывают такие психопатки, что поделаешь.

Он и за это ей был благодарен безмерно. Он нес ее на руках до машины. Они уезжали на медовый месяц в арендованный на территории Истры Холлидей-коттедж для молодоженов.

Что же случилось с ним там? Он так и не понял. Натура ли его была тому причиной? А может, это проклятие? Или, возможно, то, что они с Леной до свадьбы не жили вместе, бок о бок, а только встречались, занимались любовью, а потом расходились, разъезжались до новой встречи?

Ночь их была бурной. У него всегда был какой-то бешеный болезненный неистовый секс со всеми его пассиями. Они потом – измочаленные, счастливые, притихшие, потерянные – смотрели на него как-то странно. Что-то появлялось в их глазах животное, преданное, собачье. Он понять этого не мог, да и не старался. Они просто прилипали к нему, прикипали кровью и плотью. Так было и в ночь после свадьбы. Лена даже плакала потом. Шептала: ничего, ничего, это от счастья…

Затем они завтракали и снова занимались любовью, потом, кажется, гуляли. Он катал Лену на мотоцикле. У него тогда был еще не такой роскошный «Харлей-Дэвидсон», модель попроще, но он и на нем умел показать себя перед любимой женщиной, женой.

Он и относился тогда к ней как к любимой и жене. И ничего такого не чувствовал.

А потом он испытал шок. Вернулся в коттедж с бутылкой вина из гостиничного бара. Вернулся и ощутил зловоние. Его накрыло словно волной. В туалете горел свет. И он сразу понял, что Лена, его жена, была там в его отсутствие, воспользовалась его уходом, чтобы… Это было совершенно обычное житейское дело. И к этому предстояло привыкнуть, раз уж они стали жить вместе, одной семьей.

Но этот ужасный, дикий смрад, запах чужой утробы, чужого дерьма, смешанный с вонью туалетного ароматизатора…

Он выскочил за дверь. Он был в панике. Он не ощущал ничего, кроме отвращения и гадливости. Такого отвращения, что из-за него можно было убить, прикончить, только бы не чуять носом по-звериному этот ужас, эту вонь…

Он был сильным, и он справился тогда с собой. Вернулся, заставил себя вести как ни в чем не бывало. И потом все последующие пять лет…

Лена ради него, не требуя никаких бумаг, обязательств, обещаний, продала квартиру своей покойной матери. Он всегда хотел иметь что-то вроде спортивного клуба или тренажерного зала. И она позволила ему осуществить его мечту. Он был благодарен ей и никогда этого не забывал. Он по-прежнему относился к ней как к любимой, как к своей жене.

Но каждый раз, возвращаясь домой, в их квартиру, которую Лена превратила в такое стильное уютное современное гнездо, он чуял… по-звериному чуял все эти ее запахи: пот, слизь, вонь несвежих чулок, грязного белья в критические дни, лак для волос, лак для ногтей, духи, крем для тела, крем для лица, желудочную отрыжку, оливковое мыло, мочу…

Она была живым существом, и пахло от нее, как от живого существа. И не ее вина была в том, что он чуял, как волк, то, что нормальный обычный человек учуять бы не мог.

Эта вот мятная паста. Она была своеобразным противовесом. Или наркотиком.

– Гай, ты где?

– Я в ванной.

Она проснулась, подала голос. Она всегда была чуткой и заботливой, всегда спала вполглаза, словно карауля его…

– Тебе что, плохо?

– Мне хорошо.

– Сейчас еще так рано…

– Спи, Лена.

– Ты точно в порядке?

– Я же сказал тебе.

– А те таблетки… ты их принимаешь?

– Да.

– Деметриос говорил мне, что курс нельзя прерывать, иначе никакого эффекта не будет.