Black & Red
Шрифт:
Врач-психотерапевт всегда остается самим собой даже за границей, даже на отдыхе. Профессия, которой столько отдано, ставшая твоим призванием, всегда берет свое даже над сугубо личным. По крайней мере у Игоря Деметриоса это всегда было так.
От неприятного инцидента на выставке их отделяло уже три дня. Они сидели в пабе, расположенном в двух шагах от отеля: Игорь Деметриос и его новые знакомые – он и она, Евгений и Евгения Ермаковы. Именно так они представились ему. Оказалось, что и в отеле они остановились в одном и том же. Базовых отелей в этом туре было всего три. Этот, на Стренде, вполне приличный и расположен прекрасно, оттого и выбрали.
Было
Ермаков сидел напротив него рядом с женой, пил пиво. Деметриос вспомнил, как они вывели Евгения из Британского музея. Какое-то время он был не совсем адекватен, правда, это быстро прошло. С охранниками музея и полицией, слава богу, все как-то удалось замять тогда.
– Много успели посмотреть? – спросила его Женя Ермакова.
– Весь день бродил. Этот город как воронка, затягивает, околдовывает.
– А мы в номере просидели до обеда. Я телевизор пыталась смотреть. Так, тоска… Новости сплошные, нас все за Грузию полощут.
– Наподдали грузинам. – Ермаков стиснул бокал с пивом. – Мало еще, я б не так поступил.
– Вы служили в армии? – спросил Деметриос.
– Служил. Как все, срочную когда-то.
– Ну положим, служат сейчас не все, – Деметриос усмехнулся. – А насчет военного конфликта… Война в любом своем проявлении ужасна, гибельна. И вообще разве не комфортнее, не разумнее быть неотъемлемой частью всего этого, – он повел рукой, словно обнимая паб, где за тесными столиками локоть к локтю сидели вперемешку туристы, англичане, – ища компромиссы, избегая конфронтации? Здесь, в Лондоне, как-то все по-другому. Мне вот, не скрою, очень нравится старая Европа, я хочу, чтобы мы были с ней, в ней, а не отторгались. Всегда и для всех быть чужаками – удел скучный.
– Какие еще, к черту, компромиссы, когда они…
– Вы первый раз в Англии? – быстро перебил его Деметриос.
– Мы в отпуск сначала во Францию хотели ехать, ну а потом на Лондон быстро переиграли, – встряла Женя. – У нас после свадьбы толком ничего такого не было пафосного, никакой поездки, вот и решили устроить себе.
– Вы давно женаты?
– Уже полтора года.
– Поздравляю вас, – Деметриос поднял бокал. – Ваше здоровье.
– Нет, ваше здоровье. – Женя покачала головой. – Так выручили вы нас. Если бы не вы, его, наверное, в полицию бы забрали, а там доказывай, что он не пьян был. Что это… господи, что же это было-то?
Деметриос посмотрел на Ермакова. Тот напрягся, на скулах заиграли желваки.
– Ничего подобного никогда? – спросил Игорь.
Ермаков покачал головой.
– Но это была просто выставка. Разные экспонаты, этот император, его смазливый мальчишка, эти посетители, в общем-то весьма забавные безобидные люди… Что же вас так напугало там, а?
– С чего вы взяли, что я испугался?
– Ну не напугало, потрясло… Может быть, что-то напомнило? Какая-то ассоциация возникла?
– Ничего
не было.– Не хотите об этом говорить? Совсем-совсем? – тихо спросил Деметриос.
Ермаков молчал.
– Молчание не всегда золото, Женя. Некоторые вещи лучше отпустить на волю, не копить в себе. Иначе до нового взрыва недалеко.
– Вам до меня какое дело, Игорь?
– Ну, я еще там тогда вам говорил, я психотерапевт, у меня пациенты в Москве, приходят на консультацию, за советом. Ваш случай, мне кажется, в чем-то уникальный. Пока, правда, я не разобрался.
– Я не псих.
– Конечно, нет.
– Вы дорого берете за свои консультации?
– У меня много весьма обеспеченных клиентов. С кого-то я беру больше, с кого-то могу взять по минимуму, если случай меня как врача интересует.
Ермаков пил пиво.
– Может быть, мы поговорим в Москве? – вкрадчиво спросил Деметриос. – Вы ведь оба москвичи?
– Женя ко мне из Питера переехал, мы на Профсоюзной живем, – ответила Женя.
– А у меня офис в центре, в Калашном переулке, сразу за Театром Маяковского. Вот моя визитка, – Деметриос подал карточку Ермакову. – Тут телефоны, и мобильный и рабочий.
Женя выхватила карточку у мужа. На румяном личике ее была написана решимость. Деметриос понял, что пациент придет к нему на прием. Она – жена, она заставит. Жабик ты мой прекрасный…
Профессиональный долг был исполнен. Игорь Деметриос ощущал прилив бодрости. Теперь можно и расслабиться. Расплатиться в пабе, голоснуть такси и смыться со Стренда. И закончить лондонскую ночь, конечно же, в Сохо на какой-нибудь Олд-Комптонстрит в самом отвязном и безалаберном на свете заведении, куда не преминула бы заглянуть, живи она сейчас, сладкая парочка – Адриан и гей его императорского величества.
Реклама Apple…
Нескончаемый поток машин…
А где-то там, в пелене дождя, мост Ватерлоо, перекинутый через священный Нил, и прямо по курсу – кремлевские башни с рубиновыми звездами.
Глава 3
«Зенит – Манчестер Юнайтед», или ответный ход
– Что он делает? Нет, что он делает?! Бить надо, бить по воротам! Удар! Го-о… Убью, мазила!
«Павел Погребняк запускает мяч выше…»
– Какой момент коту под хвост!
Катя Петровская, капитан милиции, криминальный обозреватель пресс-центра ГУВД Московской области, едва не оглохла. Муж Вадим Андреевич Кравченко, именуемый на домашнем жаргоне «Драгоценный В.А.», вопил так, что в баре дрожали стекла.
Нелегкая занесла их в этот спортбар на Таганке после театра. В театр Катя завлекла Драгоценного почти насильно. Ей хотелось посмотреть любимовское «Горе от ума». Драгоценный поначалу согласие приобщиться к искусству дал. Он вообще старался угождать Кате, идти у нее на поводу. Всего несколько дней отделяли их от долгой разлуки. Драгоценный должен был сопровождать своего работодателя Чугунова, у которого вот уже сколько лет являлся и начальником личной охраны, и главой безопасности, и чем-то вроде топ-менеджера по всем вопросам, в Германию. Старый Чугунов страдал от диабета, и в Германии ему предстояла операция на ногах. Драгоценный отправлялся вместе с ним, и в перспективе на несколько месяцев вперед у него не было ничего светлого, кроме госпиталей и реабилитационных клиник. Между ним и работодателем с годами установились совершенно особые отношения. У старого Чугунова был солидный капитал, но не было детей. Начальника своей личной охраны он называл «сынок» и, старея, страшась болезни и смерти, цеплялся за него, порой капризничая как ребенок, беспрестанно требуя сочувствия и внимания.