Благодарю за любовь

— Черт! Вот это повезло так повезло! Так отец в больнице лежал, пока я его отлавливал?

— Нет, он умер у себя дома.

— Внезапная смерть?

— Можно сказать и так.

— Что-то вы темните, графиня! То вы говорите, что отец вас нанял следить за мной, а теперь он вдруг оказывается мертвым… Что-то не связывается!

— Незадолго до своей смерти ваш отец обратился ко мне за помощью. Он подозревал, что кто-то хочет его убить, охотится за ним. К сожалению, его успели убить до того, как я взялась за расследование. Но теперь, как вы понимаете, моя задача найти убийцу и передать его в руки закона. Не скрою, Иван Викторович, что вы один из главных подозреваемых.

— Ну да, я же оставил ему письмо на дверях… Но только это ерунда — я его не убивал. Зачем он мне мертвый? Я ведь рассчитывал на него… Так я и матери обещал, что разыщу его и попрошу мне помочь. Я не хотел этого делать, но она взяла с меня слово перед смертью. Моя мать ведь тоже умерла, год назад…

— Я знаю.

— Понятно — прочли мое письмо.

— Да.

— Так отец, конечно, ничего мне не оставил…

— Нет, фактически ничего. Остались, наверное, какие-то личные вещи, и я не думаю, что его бывшая жена будет претендовать на них.

— Так он успел за границей жениться?

— Дважды. И оба раза брак оказался недолгим.

— Ого! Умел папаша пожить, хоть и не нажил ничего. Да он и в России был большой ходок по этим делам, мать от него натерпелась, бедная. Старый козел! Доходился… Чей-нибудь ревнивый муж его пришил?

— Убийца пока не найден, я же вам говорила.

— Ах, ну да! Вы ведь и меня подозреваете, как это я сразу не догадался… Но тут я ни при чем! И с полицией мне связываться, сами понимаете, тоже ни к чему. Скажите, а вы можете сделать так, чтобы обо мне в полиции не узнали?

— Нет, этого я не могу. Но я могу вывести вас из-под подозрения, если сама буду убеждена, что вы невиновны и действительно не успели встретиться со своим отцом. Поэтому будет хорошо, если вы мне все расскажете о себе, об отце и о вашей покойной матери. Я ничего не могу обещать заранее, но, возможно, удастся избежать вашего привлечения к официальному следствию в качестве подозреваемого. Но не в качестве свидетеля: как близкого родственника вас, конечно, вызовут дать показания.

— И все это зависит от вас?

— В большой степени.

— Так вы серьезная особа, выходит!

— Очень серьезная. Итак, вы ответите мне на вопросы, а я запишу на магнитофон ваши ответы. Потом я сделаю перевод ваших показаний, официально заверю его, а вы мне его подпишете.

— Идет.

— Вот и ладно. — Апраксина достала из сумки магнитофон и приготовилась записывать. — Итак, когда вы в последний раз видели своего отца и при каких обстоятельствах? Отвечайте по возможности подробно.

— Ладно. Я видел в последний раз моего отца…

— Имя, пожалуйста.

— Моего отца, Гурнова Виктора Николаевича, в мае 84-го года, когда провожал его на Запад.

Я был десятилетним пацаном и мало что соображал тогда: я даже гордился тем, что вот мой отец будет теперь жить на Западе, станет оттуда помогать нам с матерью, а потом, когда она поправится, мы тоже уедем к нему. Помню, я как дурачок все какие-то заказы ему делал: пришли мне джинсы, пришли мне «Монополию», пришли крутые кроссовки… У матери был рак груди, обширный, с метастазами. Одну грудь ей отрезали и выписали, то есть списали домой умирать. Тут ей кто-то посоветовал лечиться дальше голоданием. Она поверила и принялась голодать. Она голодала сорок дней по системе Николаева. Слыхали о таком методе?

— Да. Юрий Сергеевич Николаев, «Голодание ради здоровья». Я даже знаю, что автору сейчас около девяноста лет, и он все еще сохранил интеллект и здоровье благодаря своей методе. А вашей матери голодание помогло?

— Помогло, и еще как! Метастазы рассосались, наступила ремиссия, как сказали врачи. Она бы и сейчас жила, если бы не предательство отца. Он ведь морочил ей голову, врал, что выедет на Запад, заработает денег на лечение и вызовет нас. А потом он, сука, не только вызова не прислал — он ни одного письма нам не прислал за все эти годы и ни разу не позвонил! Сначала мать все ждала и надеялась. Она даже помолодела и похорошела. Она такая красивая была, моя мама. Знаете, ее ведь и с одной грудью замуж звали — это потом, когда надежды на отца уже не осталось. Бабушка, она к нам переехала, чтобы за матерью ухаживать — между прочим, мать отца! — так вот, бабушка ее уговаривала забыть отца и снова замуж выходить. За ней ухаживали, предложения ей делали… А она не пошла ни за кого, хранила верность этому придурку…

— Иван Викторович, ну зачем же так? Он ведь мертв.

— А я ему ни живому, ни мертвому не прощу того, что он сделал с матерью! Да вы не думайте, убивать я его не собирался… Ну разве что сразу после похорон мамы были у меня такие мысли. Она ведь тяжело умирала и умерла прямо у меня на руках.

— К ней вернулась болезнь?

— Да. Когда она второй раз снова пережила его предательство. Понимаете, она со временем поняла, что отец нас бросил и не вернется, но у нее были всякие успокаивающие фантазии на его счет: вдруг он ужасно бедствует и стыдится из-за этого нам писать? Или тоже заболел? Ну всякое такое, что там женщины придумывают, когда любят безответно… А знаете, когда к ней вернулась болезнь? Когда через пять лет после его отъезда один знакомый был в командировке в Западном Берлине и случайно встретил отца на просмотре нового советского фильма в Доме дружбы при нашем посольстве. Этот наш знакомый подошел к нему, заговорил, и отец сказал ему, что у него теперь новая жизнь, новая семья, а нам он, конечно, станет помогать, но только тогда, когда ему позволят обстоятельства. У таких, как мой отец, обстоятельства почему-то всегда складываются в их пользу… Он тут хоть пособие получал, а мы там чуть не голодали втроем. Мать работала дома, на машинке печатала: день и ночь этот пулемет стучал, нам хлеб зарабатывал. Матери нужно было усиленное питание, витамины, фрукты, а она беспокоилась только о том, как бы успеть меня на ноги поставить. Думаю, она из чувства долга жила — ради меня. Дотянула меня до окончания школы — и все, силы у нее кончились, за три месяца сгорела. Бабка моя, та покрепче оказалась. Ух как она хлопотала, чтобы выставить меня за границу, к отцу! Мать с нее тоже слово взяла, что она постарается отправить меня к отцу.

— А ваша бабушка жива?

— А чего ей сделается, живет! Отец все ждал, когда ему «обстоятельства позволят» матери помочь, а вот вы взгляните-ка! — Иван пошарил во внутреннем кармане куртки, достал из него какие- то бумаги и кинул их через стол Апраксиной. — Мои «обстоятельства» вы знаете, а это вот моя помощь бабушке! Обстоятельства ему мешали…

Апраксина взяла в руки пачечку небольших бумажек, скрепленных канцелярской скрепкой: это были почтовые квитанции на бандероли, отправленные в Ленинград, СССР.

— Знаете, сколько нам дают на карманные расходы? Восемьдесят марок в месяц. И хоть приходится каждую «марковку» экономить, а вместо сигарет окурки под платформами собирать, но бабке своей я еще с Вены каждый месяц посылку или бандероль посылаю. Лучше бы, конечно, деньги посылать, но с этим пока не выходит. Деньги у меня в основном на почтовые расходы уходят. Зато с продуктами все гораздо проще…

— Почему с продуктами проще? Они ведь тоже денег стоят.

— Выключите на минутку ваш магнитофон. — Апраксина послушно нажала кнопку. — Нас в общежитии хорошо кормят. Основную еду выдают в готовом виде, в таких коробках из фольги, чтобы можно было у себя в комнате на плите разогреть. Это приходится самому съедать. А вот чай, кофе, сахар, разные джемы, масло, мед, печенье, плавленый сыр, иногда даже шоколад — это все выдают в коробочках, пакетиках, баночках. И я все эти пустяки никогда не ем, а коплю для бабушки. Да еще свои йогурты, колбасу, творог и молоко меняю у соседей на кофе, чай, печенье и шоколад. Ко дню выдачи карманных денег у меня скапливается продуктов примерно на одну небольшую коробку, я их в супермаркетах беру. В общем, остаются только почтовые расходы. Один раз я еще сумку шмоток ей послал с немецким туристом. Он работает в Красном Кресте, куда я ходил за ними. Рассказал ему откровенно, что мне нужна одежда не для себя, а для моей бабушки. Этот немец приличным оказался, не выставил меня и не заложил начальству, а наоборот, помог мне сумку новых вещей отобрать, все с этикетками, чтобы бабка плохого не подумала, и сам же вызвался отправить эту сумку со знакомым туристом. Так вы представляете, этот турист мне от бабки письмо привез и банку малинового варенья! А знаете, что она в письме написала? Самые нужные и дорогие для меня слова. Если хотите, мы можем в общагу потом вернуться, я вам ее письмо дам прочесть.

— Какие же это были слова?

— «Ванечка, ты совсем не похож на твоего отца!» Это бабка внуку про своего сына так написала. Вот такие дела.

— Да, дела невеселые, — вздохнула Апраксина.

— Может, я все это во вред себе говорю? — вдруг опомнился Иван Гурнов. — Я же подозреваемый, а я тут жертву последними словами поливаю…

— Да, пожалуй, следователю все это так подробно рассказывать и не стоит. Его интересуют голые факты. Можно включать? — Она поставила палец на кнопку. — Пускаю.