Благодарю за любовь

— На этот счет могу тебя успокоить: подозрений на причастность Георгия к смерти Виктора Гурнова у меня нет.

— Так это ты ведешь расследование?

— Именно я.

— Слава Богу!

— Хотя, если Жоржу что-то известно об обстоятельствах гибели Гурнова, ему придется дать показания. И это независимо от того, в каких он отношениях с Жанной Гурновой.

— А что он может об этом знать? Они почти не виделись в последнее время.

— «Почти не виделись» — это еще не алиби, моя дорогая. Ты же мне сама рассказывала, что Георгий выставил Виктора из дома как раз накануне его гибели.

— Да, это так… — упавшим голосом сказала Ирина Фаддеевна.

— Да не волнуйся ты, Ирочка! Я знаю твоего сына достаточно хорошо, чтобы быть почти уверенной в том, что к смерти Гурнова он не причастен.

— Почти?

— Прости, дорогая, но следствие есть следствие, и я обязана подозревать всех!

— Понимаю… К тому же у них тогда произошел крупный разговор, почти ссора, и в результате Виктор покинул наш дом. Кто знает, может быть, если бы он остался у нас, ничего бы и не случилось, — Тут Ирина Фаддеевна заплакала. — Это наша вина, моя и сына…

— Ира! Ну что ты выдумываешь? Ведь это не вы с Жоркой в Гурнова из пистолета стреляли. Что за вздор этот постпохоронный комплекс вины!

— Постпохоронный? — недоуменно спросила Ирина Фаддеевна.

— Я о том чувстве вины, которое у всех нормальных людей появляется после похорон. Но уж тебе считать себя виноватой, так это, извини меня, полнейшая чепуха! Ты с ним так возилась…

— Но Георгий-то его выгнал! Это так огорчительно! Я еще очень рассердилась на Георгия за его дурной характер и невоспитанность.

— Не наговаривай на себя, дорогая!

— Почему «на себя»? — удивилась Ирина Фаддеевна, утирая слезы…

— Да потому что откуда у твоего сына возьмется эта самая «невоспитанность»? Ты его, что ли, плохо воспитала? Он верующий и порядочный человек, прекрасный музыкант и в общем-то заботливый и почтительный сын…

— Именно что «в общем»!

— Просто твой Георгий человек прямой, что, согласись, еще не говорит о плохом воспитании.

Ирина Фаддеевна в ответ сокрушенно вздохнула.

— Ладно, Ирочка, не огорчайся! Думаю, что я все-таки помирю тебя с Жоржем, и очень скоро. Позвони-ка Жанне прямо сейчас и скажи, что я хотела бы с нею встретиться сегодня вечером, если она свободна. Объясни ей, что я участвую в расследовании смерти Виктора Гурнова, а потому хочу сначала поговорить с ней неофициально, пока ее и Жоржа не вызвали в полицию для дачи показаний.

— Так Жоржа все-таки могут вызвать в полицию?

— Скорее всего вызовут, он ведь виделся с Виктором накануне его смерти и даже ссорился с ним. Ты же от своих слов не отказываешься?

— Нет, конечно! Я уверена, что Жорж ни имеет никакого касательства к гибели бедного Виктора, — слезы опять покатились градом по лицу Ирины Фаддеевны, смывая ее скромную косметику — немного пудры и чуть-чуть помады и румян.

— Дорогая моя, ты бы и в противном случае не стала ничего скрывать от закона, мне ли тебя не знать!

— Ну, наверное…

— Да не «наверное», а совершенно точно! На таких, как ты и твой сын, закон и держится. У вас с Жоркой только оболочка разная, как у миндаля и абрикоса: у него сверху толстая шкура, а у тебя мягкий бархат, но внутри все то же ядро в скорлупе. Потому-то вы иногда с ним и сталкиваетесь сердцевинами, и гремите… Кстати, а недурная идея!

— Какая идея, Лизонька? — Ирина Фаддеевна недоуменно уставилась на Апраксину.

— Еще одна классификация человеческих типов — по схожести с плодами земными. Один человек похож на тыкву, другой — на плод манго, а третий на редиску…

— Вечно ты что-то несуразное выдумаешь, Лиза! — усмехнулась подруга, перестав плакать. — Про редиску уже было у большевиков: кто-то из них говорил про оппонента, что тот скрывает свое белое нутро под внешней красной оболочкой. Не Ленин?

— Не знаю, настолько досконально «этого учителя, этого вождя» я не изучала. Нет, мне определенно нравится моя новая классификация!

— Фантазерка. Вечно ты что-нибудь этакое выдумаешь, Лизонька!

— А чем моя теория людей-овощей хуже той же астрологии? Человек-рак, человек-скорпион… Бр-р! Овощи куда симпатичнее. Человек-вишня, человек-яблоко, человек-брюква… А сегодня мне встретился человек-каштан! Снаружи зеленый и колючий, а внутри у него, под скорлупой цвета мореного дуба, чудесное и чистое ядро. Конечно, я имею в виду не конский каштан, а съедобный… И знаешь, кто это был?

— Кто?

— Сын Виктора Гурнова, Иван Гурнов. — И Апраксина с удовольствием и со всеми подробностями рассказала подруге о встрече с Иваном.

— Ты должна его непременно привести ко мне! — сказала Ирина Фаддеевна. — Бедный мальчик: приехать к отцу в такую даль, найти его — и узнать, что стал круглым сиротой.

— Ну и ты, конечно, собираешься пригреть бедного сиротку! Учти, сиротка уже ростом с твоего Георгия, а сложением вдвое крепче, и, как я уже говорила, это колючий каштан.

— Ничего, у меня есть опыт обращения с колючками. И потом, знаешь, Лиза, мне просто страшно подумать, что все, с кем мальчик будет встречаться, не скажут ему об отце ни одного доброго слова…

— Да уж кое-кто из наших общих знакомых дам непременно захочет обогревать сироту. Но даже если он обогреву этому поддастся, итог будет, как в том стишке:

Наши граждане сердобольные На помойке ребенка нашли, Чисто вымыли, Сухо вытерли — И опять на помойку снесли.

— Какой ужас! — сказала Ирина Фаддеевна и засмеялась. — Ох уж этот черный юмор! Но лимерик, между прочим, составлен по всей форме: начинается и кончается местом действия.

— Вот ты и развеселилась… Ладно, мы как-нибудь сговоримся, и я приведу к тебе Ивана на ужин.

— Лучше на обед. Воображаю, как их кормят в этом общежитии для беженцев! А как у него с одеждой, ты не знаешь? Может быть, мальчика надо приодеть?

— Мальчик! — фыркнула Апраксина. — Говорю же тебе, этот «мальчик» на две головы выше тебя ростом и вдвое шире в плечах.