Благодать
Шрифт:
В армии практикуется не-благодать в ее чистейшем проявлении. Обязательное звание, униформа, денежное довольствие и нормы поведения, когда каждый солдат точно знает, какое он (или она) занимает место по отношению ко всем остальным. Вы отдаете честь и подчиняетесь старшим и отдаете приказы младшим. В крупных корпорациях субординация имеет не столь жесткие формы, хотя разница не так и велика. Форд делит служащих по шкале от одного балла (клерки и секретари) до 27 (председатель правления). Вы должны достичь, по меньшей мере, девятого уровня, чтобы удостоиться приличного места для парковки автомобиля; достижение тринадцатого уровня влечет за собой такие льготы, как окно, растения и интерком; шестнадцатый уровень предоставляет частные ванные комнаты.
Каждый из этих институтов, по-видимому, имеет в своей основе не-благодать и ее постулат о том, что мы должны заслужить свое место. Система судопроизводства, система приема и
Такое заболевание, как потеря аппетита, является непосредственным продуктом не-благодати. Если поддерживать идеал красивых, стройных моделей, то молодые девушки будут морить себя голодом, чтобы достичь этого идеала. Странное порождение современной западной цивилизации, потеря аппетита никогда не была раньше известна в истории и чрезвычайно редка в таких местах, как современная Африка (где предметом восторгов является полнота, а не худоба). Все это имеет место в Соединенных Штатах, являющихся, по общему мнению, эгалитаристским обществом. Другие общества очистили свою не-благодать, пропустив ее через жесткую социальную систему, основанную на делении на классы, расы или касты. В Южной Африке каждый гражданин обычно причисляется к одной из четырех категорий расы: белой, черной, цветной или азиатской (когда поступили протесты от японских инвесторов, правительство ввело новую категорию — «достойные белые люди»). Кастовая система в Индии была настолько запутанной, что в тридцатых годах англичане открыли для себя новую касту, с которой они не сталкивались в течение трех столетий своего пребывания в Индии. Бедные существа, которым была отведена роль стирать одежду Неприкосновенным, верили, что они оскверняют более высокие касты одним своим видом, поэтому они показывались на улице только ночью и избегали любого контакта с другими людьми.
Газета «Нью-Йорк Тайме» недавно опубликовала серию статей о преступности в современной Японии. Авторы статей пытались выяснить, почему на каждые сто тысяч граждан в Соединенных Штатах приходится 519 преступников, в то время как в Японии только 37. В поисках ответа репортер из «Нью-Йорк Тайме» взял интервью у одного японского мужчины, который только что отбыл срок своего наказания за убийство. За те пятнадцать лет, которые он провел в тюрьме, его не посетил ни один человек. После освобождения его жена и сын повидались с ним только для того, чтобы сказать ему, чтобы он никогда не возвращался в их деревню. Три его дочери, теперь уже вышедшие замуж, отказались от встречи с ним. «Я думаю, что у меня четверо внуков», — печально сказал мужчина. Он никогда не видел даже их фотографий. Японское общество нашло способ обуздать силу не-благодати. В культуре, которая ценит человека, умеющего «сохранить свое лицо» нет места для тех, кто приносит с собой бесчестие.
Даже семья, где люди связаны узами родства, а не случайных симпатий, дышит отравленными парами не-благодати. Рассказ Эрнеста Хемингуэя открывает нам эту правду. Отец одной испанской семьи решает помириться со своим сыном, который сбежал в Мадрид. Уже сожалея о ссоре, отец дает следующее объявление в газету «El Liberal»:
«Пако, давай встретимся у отеля Монтана во вторник в полдень. Все прощено. Папа». Пако — распространенное имя в Испании, и когда отец приходит на эту площадь, он находит восемьсот молодых людей по имени Пако, ждущих своих отцов.
Хемингуэй знал о не-благодати, царящей в семьях. Набожные родители Хемингуэя посещали евангелический Уитон-колледж, ненавидели свободную жизнь, которую вел Хемигуэй, и через некоторое время мать запретила ему появляться ей на глаза. Однажды на день рожденья она прислала ему по почте вместе с тортом пистолет, из которого застрелился его отец. В другой раз она написала ему письмо, в котором говорилось, что жизнь матери похожа на банк: «Каждый ребенок, рожденный ею, приходит в мир, имея большой и надежный банковский счет, который кажется неисчерпаемым». «Ребенок в раннем возрасте,- продолжала она,- только снимает деньги со счета, ничего на нем не оставляя. Позднее, когда ребенок вырастает, его обязанностью становится восполнить истраченную сумму». Далее мать Хемингуэя продолжила описывать все те специфические способы, к которым Эрнест должен был прибегнуть, чтобы «сохранить капитал и содержать счет должным образом». Это цветы, фрукты или сладости, ненавязчивая оплата материнских счетов и, помимо всего прочего, готовность прекратить «пренебрегать своими обязанностями по отношению к Богу и твоему Спасителю Иисусу Христу». Хемингуэй
никогда так и не смог преодолеть ненависть к своей матери или к ее Спасителю.Подчас благодать нуждается в звуках — высоких, легких, воздушных, чтобы перекрыть монотонный фоновый шум не-благодати.
Однажды я засунул руку в карман брюк в одном фирменном магазине и обнаружил двадцатидолларовую купюру. У меня не было никакой возможности выяснить, кому она принадлежит, и менеджер магазина сказал, что я могу оставить ее себе. В первый раз я купил пару брюк (тринадцать долларов) и вышел из магазина с чистой прибылью в кармане. Я переживаю это ощущение каждый раз, когда надеваю эти брюки, и рассказываю об этом моим друзьям, как только подворачивается подходящий случай.
В другой раз я взбирался на гору высотой четырнадцать тысяч футов. Это была моя первая попытка подобного рода. Это было тяжелое и изматывающее восхождение, и когда я, наконец, ступил на ровную поверхность, я почувствовал, что заслужил право на обед с бифштексом и недельное освобождение от занятий аэробикой. Когда я проезжал один из поворотов по дороге в город, то увидел девственно чистое альпийское озеро, окруженное ярко зелеными осинами, позади которых изгибалась самая яркая радуга, какую мне когда-либо доводилось видеть. Я остановился у обочины дороги и долгое время, молча и не отрываясь, смотрел на этот пейзаж.
Во время путешествия в Рим моя жена и я последовали совету одного знакомого, который рекомендовал посетить собор Святого Петра рано утром. «До восхода солнца сядьте на автобус и доедьте до моста, украшенного статуями Бернини, — инструктировал нас знакомый. — Дождитесь там восхода солнца и поспешите в сторону собора, идя мимо статуй. Рано утром вы увидите там только монахинь, пилигримов и священников». В то утро солнце взошло на ясном небе, окрасив Тибр в красный цвет и бросая прозрачно-апельсиновые лучи на изысканные статуи Бернини, изображающие ангелов. Следуя указаниям, мы оторвались от этой сцены и направились к собору Св. Петра. Рим как раз просыпался. Скорее всего, мы были единственными туристами; звук наших шагов по мраморным плитам отдавался в базилике громким эхом. Мы восхищались образами Пиеты, алтарем и различными статуями. Затем взобрались по наружной лестнице, чтобы взойти на балкон у основания гигантского собора, построенного по проекту Микеланджело. Только тогда я заметил колонну из двух сотен людей, растянувшихся по площади. «Мы вовремя», — сказал я жене, думая, что это туристы. Однако это были не туристы, а хор пилигримов из Германии. Они вошли шеренгой и встали полукругом непосредственно за мной. И начали петь гимны. Когда звук их голосов набрал силу, отражаясь от стен собора и смешиваясь в многоголосую гармонию, полусфера Микеланджело стала не просто мастерским произведением архитектуры, а храмом, в котором звучала небесная музыка. Звук заставлял вибрировать каждую клеточку в наших телах. Он приобрел субстанцию, словно мы могли прислониться к нему или плыть в нем, как будто нас поддерживал не балкон, а сами гимны.
Конечно же, тот факт, что незаслуженные дары и неожиданные удовольствия приносят больше всего радости, имеет теологическое значение. Благодать накатывает, словно волна. Или, как утверждает автомобильная наклейка: «Благодать случается».
Для многих романтическая любовь является самым глубоким переживанием благодати в чистом виде. Кто-то, наконец, чувствует, что я — я! — являюсь самым желанным, привлекательным и общительным существом на планете. Кто-то просыпается ночью, думая обо мне. Кто-то прощает меня до того, как я об этом попросил, думает обо мне, когда одевается, организует свою жизнь вокруг моей. Кто-то любит меня таким, какой я есть. По этой причине, как мне кажется, современные писатели вроде Джона Апдайка и Уокера Перси, которые отличаются сильными чувствами, могут отводить сексуальной связи роль символа благодати в своих романах. Они говорят на том языке, который понятен нашей культуре: благодать как слух, а не как доктрина.
За этим следует такой кинофильм, как «Форрест Гамп», о ребенке с низким IQ, который говорит простыми выражениями, заимствованными у своей матери. Этот дурак спасает своих товарищей во Вьетнаме, остается верным своей девушке Дженни, несмотря на ее неверность, остается верным самому себе и своему ребенку и живет так, словно не знает, что он предмет всех насмешек. Чудесная сцена с птичьим перышком открывает и заканчивает этот фильм — знак благодати настолько легкой, что никто не знает, где она приземлится. «Форрест Гамп» был в наше время тем, чем «Идиот» был в эпоху Достоевского. Они вызывали в людях похожие реакции. Многие считали их наивными, смешными, не способными на совершение самостоятельных поступков. Другие, однако, видели в этом знак благодати, которая резко противостояла не-благодати насилия в «Криминальном чтиве» и «Прирожденных убийцах». В результате «Форрест Гамп» стал самым популярным фильмом своего времени. Мир изголодался по благодати.