Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Благородство поражения. Трагический герой в японской истории
Шрифт:

Из того, что известно о темпераменте Масасигэ и о его поздних партизанских действиях, можно сделать вывод, что, если он и был профессиональный военным, то не служил вассалом какого-то господина, а действовал более или менее независимо, расположив свою ставку в каком-либо укреплении в гористом районе провинции Кавати, где его поддерживала небольшая группа сподвижников, без сомнения походивших более на вооруженных бандитов, чем на солдат. Это совпадает со многими послевоенными описаниями Масасигэ, в которых он характеризовался достаточно непочтительно, как акуто. [260] Слово это здесь переводится, как «человек вне закона» или «головорез», и предполагает тип независимого, яростного самурая, знакомого любителям кино по ролям Мифунэ Тосиро.

260

Например, «… над Кусуноки Масасигэ тяготеет репутация акуто». Курода, Моко Сюрай, с. 457.

Среди первых документальных свидетельств о Масасигэ мы наводим донесение, датированное 1332 годом, в котором акуто Кусуноки, лейтенант гвардии Среднего Дворца, обвиняется в том, что он ворвался в некое императорское владение, где учинил акты жестокости. [261] При том, что этот инцидент и является важным в качестве одного из самых ранних достоверных фактов его жизни, в большинстве довоенных исследований он сознательно опускался. Хотя

мы располагаем немногими деталями, есть достаточно свидетельств того, что Масасигэ и его вооруженные приспешники временами занимались набегами на частные владения, чем был известен еще его отец, «светский священник из Кавати», так что в семействе Кусуноки это стало почти традицией. «Ясное Зеркало» (Масукагами) — известная историческая хроника тех времен рисует героя прямолинейным, независимым, воином-роялистом, обитавшим в горах Кавати:

261

Цитируется у Уэмура, Масасигэ, с. 44–45.

Был человек по имени Кусуноки Масасигэ, лейтенант охраны Среднего Дворца, на которого Его Величество положился с самого начала событий. Храбрый и стойкий по природе, он тщательно укрепил свое жилище в провинции Кавати [чтобы] в случае, если ставка Его Величества [на горе Касаги] станет слишком ненадежным местом, он мог бы проследовать туда [в безопасности]. [262]

Вскоре после бегства императора из столицы, силы Бакуфу атаковали его укрытие на горе Касаги и захватили его без особых сложностей. Годайго бежал из осажденного монастыря и направился в Кавати, как предполагается — в надежде достичь укреплений Масасигэ у горы Конго. Его сопровождала горстка высокопоставленной знати, с которыми он обменивался грустными стихами о трудностях путешествия и своей горестной судьбе. Как водится, маленький отряд заблудился, и вскоре император был пойман и переправлен обратно в столицу в качестве пленника Бакуфу. В момент пленения волосы Годайго были в беспорядке (крайнее унижение для любого аристократа, не говоря уже об императоре), и одет он был в простую полотняную одежду. [263] «Хроника Великого Спокойствия» следующим образом элегически описывает возвращение Годайго:

262

Умэмура, Масасигэ, с. 36.

263

«Когон Тэнно Синки», цитируется у Уэмура, Масасигэ, с. 25.

Когда группа с императором быстро продвигалась на восток вдоль Седьмой улицы и к северу по реке на пути к Рокухара, все те, кто это видел, проливали слезы, а кто слышал чувствовали боль в сердце. Увы, как грустно! Еще вчера Его Величество восседал высоко на императорском помосте, окруженный сотнями чиновников, облаченных в церемониальные одежды; сегодня же он низвержен в грубое тростниковое жилище восточных варваров и выставлен на обозрение множества охраняющих его военных. Подобна сну [жизнь человеческая]. [264]

264

Тайхэйки («Хроника Великого Спокойствия»), изд. «Нихон котэн бунгаку тайкэй» (Токио, 1960) с. 112. Рокухара — место, где располагалась ставка военного командования в Киото. Ср. сентиментальность этого пассажа с начальными строками «Сказания о Доме Тайра». Очарование (аварэ), внутренне присущее мимолетности человеческой славы, — постоянная тема в японской традиции: в час своего поражения даже самый надменный человек может стать фигурой трагической и импонирующей.

Как только беспокойный император оказался полностью в их руках, военные власти поспешили отстранить его, заменив на троне представителем Старшей линии. Им был император Когон, и ему Годайго был обязан теперь передать императорские регалии. [265] Бакуфу, которое всегда изображали в роли негодяя, на самом деле действовало в соответствии с прецедентом и правилом альтернативного наследования, которым сам Годайго столь грубо пренебрег.

Словно желая подчеркнуть законность процедуры, они должным образом назначили члена Младшей линии наследным принцем, которому надлежало в свое время сменить на троне императора Когон.

265

Вскоре Годайго стал настаивать, что те регалии (зеркало, драгоценность и меч), которые он был вынужден передать Когон в 1331 году, были фальшивыми и, таким образом, лишенными всякого сакрального значения. Вся проблема аутентичности императорских регалий остается неясной.

Счастье Годайго ушло в надир. Попытка выступить против военных окончилась неудачей, и теперь Бакуфу решило отправить его в такое место, откуда он не сможет уже причинить никаких неприятностей. В третьем месяце 1332 года его сослали на небольшой островок вулканического происхождения в пятидесяти милях от побережья Японского моря. [266] Говорят, что по пути в ссылку Годайго был впечатлен проявлениями дружеских чувств к себе и враждебности к своим военным пленителям. [267] Это вполне могло укрепить его уверенность в том, что режим Бакуфу непрочен, и что через недолгое время он сможет вернуться. Несмотря на свое поражение, Годайго упорно отказывался от предложений покинуть мир и стать монахом.

266

Дого, место ссылки Годайго, представляет из себя один из группы островов Оки. И снова Ходзё действовали, основываясь на прецеденте. Приблизительно за столетие до этого император Готоба был сослан на соседний остров Додзэн за попытку противостоять власти Камакура. Именно подобное оскорбительнейшее поведение Бакуфу в отношении императорского дома вызывало бешенную ярость у таких роялистов, как Тикафуса и Масасигэ.

267

Во времена ссылки Готоба не было и намека на подобные массовые роялистские настроения, — престиж Ходзё в стране был тогда высок.

На этом этапе развития событий на сцене впервые появляется прославленный воин Кодзима Таканори, военачальник-роялист из провинции Бидзэн. Узнав о падении укреплений на горе Касаги, он был очень расстроен, и, когда до него дошли известия о ссылке Годайго, он собрал последователей, решившись в последней отчаянной попытке спасти императора на границе провинции Бидзэн. К несчастью для Кодзима, маршрут императорского кортежа был изменен, и к тому времени, когда он со своими людьми достиг верной дороги, было уже слишком поздно. Необескураженный этим, Кодзима позже проник в сад дома, где Годайго проводил ночь под сильной охраной, и на одной из сторон большого вишневого дерева выцарапал иероглифы стихотворения. Оно было основано на эрудированном упоминании пассажа из китайской истории и аллегорически заверяло императора в преданности до смерти. Невежественные восточные стражи были не в состоянии понять написанное, однако сам Годайго немедленно понял намек и был весьма доволен, узнав, что у него в стране все еще есть такие стойкие (и образованные) сподвижники. В последующих главах «Хроники Великого Спокойствия» Кодзима появляется часто, как храбрый воин, вплоть до своего последнего поражения и смерти оставшийся верным императорскому делу. [268]

268

Хотя представляется вполне возможным, что этот достойный джентльмен не существовал вовсе, являясь плодом вымысла, придуманного для подкрепления образа неудачливого героя, Кодзима почитали на протяжении веков все японские

традиционалисты. Искренность его эмоций, выраженная в знаменитой надписи на вишневом дереве, представлялась гораздо более важной, чем какая бы то ни было практическая помощь, которую он мог бы оказать Годайго; неудача же, постигшая его план спасения императора, представала уже не просто прискорбным фиаско, но служила подтверждением его благородного облика. Кодзима Таканори был одним из героев г-на Ямагути — молодого ультранационалиста, убившего главу японской социалистической партии (г-на Асанума) в 1960 году, а после этого совершившего самоубийство в тюрьме.

После победы Бакуфу у горы Касаги и пленения императора, Кусуноки Масасигэ остался почти в полном одиночестве, продолжая борьбу с Камакура, однако он с честью принял вызов. Ему посчастливилось бежать из Касаги, и, дабы избежать плена, он распространил слух о своем самоубийстве. Это была уловка, к которой он неоднократно прибегал в своих военных действиях, чтобы сбить противника со следа. Исчезнув на какое-то время из поля зрения, он снова вышел на поверхность после ссылки Годайго и начал кампанию спорадических партизанских атак против сил Бакуфу в районе Кавати-Ямато к югу от столицы. Многие из его рейдов 1332 года проводились совместно с принцем Моринага, одним из младших сыновей Годайго, оказавшимся весьма искусным бойцом-партизаном, чье имя придавало кампании Масасигэ дополнительный блеск. Во время этих действий у Масасигэ было вероятно не более ста сподвижников, [269] однако из-за удачно применяемой тактики внезапных ударов, детального знания горных районов и поддержки местных воинов, ему удавалось брать верх над тысячами организованных и хорошо вооруженных камакурских солдат.

269

Курода, Моко Сюрай, с. 469.

Из-за подавляющего численного неравенства Масасигэ приходилось избегать прямых столкновений и других общепринятых действий, используя исключительно тактику «быстрый удар — быстрое отступление» из укрепленных позиций на холмах и в горах — тип схваток, безусловно знакомый ему уже давно, с тех времен, когда он и его соратники участвовали в нападениях гораздо менее оправданного характера. [270]

Хотя эта партизанская кампания не нанесла каких-либо серьезных потерь силам противника, она была эффективна в том смысле, что вселяла новые надежды в тех, кто симпатизировал императору во времена, когда будущее роялистов было весьма туманным: успехи небольшого масштаба, которых добивался Масасигэ и его нерегулярные силы, показывали, что, хотя император и являлся беспомощным пленником в изгнании, дело его все еще жило. Очевидно, само Бакуфу вполне серьезно отнеслось к угрозе, поскольку в конце концов послало большую армию, чтобы та вплотную занялась Масасигэ и ускользающей бандой его последователей. [271] Одновременно Камакура довольно неохотно объявила о вознаграждении рисовым наделом любого, независимо от ранга, кто сможет доказать, что убил Масасигэ, или принца Моринага. [272]

270

Курода, Моко Сюрай, стр. 482. Есть вполне резонная причина сопоставить «бандитский» (акуто) аспект образа Масасигэ с его успехами партизанской войны, однако, разумеется, это не является частью легенды.

271

По последним подсчетам — 40000 тысяч человек.

272

«Это было прискорбным отступлением от традиции, поскольку ранее Бакуфу не стало бы подкупать своих воинов столь открыто; объявлять же о вознаграждении за убийство принца, что было сделано тогда же, являлось оскорблением традиции, немыслимым для Бакуфу в первые годы его существования». (Sansom, History of Japan 1334–1615, р. 13.)

Тем временем Масасигэ, воодушевленный успехами своих набегов, решил перейти к более крупномасштабным действиям. Для противостояния растущему натиску Камакура он собрался создать небольшую армию сторонников императора в районе Акасака к западу от горы Конго. Бои роялистов и войск, посланных из Камакура проходили в основном у укреплений Масасигэ в Акасака, ставшей центром сети небольших крепостей, построенных им у горы Конго.

В этих и последовавших столкновениях силы роялистов были до абсурдного малы по сравнению с атакующими. Во время сражения за Замок Акасака (несколько претенциозное название), [273] у Масасигэ было, вероятно, не более тысячи людей, тогда как в армии Бакуфу — более десяти тысяч. [274]

273

«Слово сиро (замок) дает несколько преувеличенное представление о таких местах, как Акасака и Тихая. В действительности „замки“ того периода представляли собой скорее просто укрепленные позиции, обнесенные палисадниками и заграждениями, чем массивные, продуманные строения, служившие постоянными ставками военного командования. Важными считались прежде всего позиции, а не строения. Приверженцы Годайго… были принуждены полагаться на укрепления, где им можно было бы укрыться, чтобы избежать уничтожения, откуда можно было бы сдерживать наступление превосходящих сил противника. Такое укрепление, или замок, не было впечатляющим бастионом европейского типа. Это было прежде всего место, — место, которое можно было легко оборонять, и трудно захватить, например вершина крутой горы. Постройки на этом месте могли представлять из себя не более, чем здания синтоистского святилища или буддийского монастыря, избранные из-за их стратегического положения. Если позволяло время, защитники загромождали подходы простыми препятствиями из деревьев, срубленных неподалеку, возводили деревянные стены (иногда обмазанные грязью для защиты от стрел), копали рвы и возводили неуклюжие башни, служившие сигнальными вышками и удобными местами для лучников. В некоторых случаях роль стен играли скалы». (McCullough, The Taiheiki, p. xxxvi.)

274

«Хроника Великого Спокойствия», наш основной источник информации о сражениях при Акасака и Тихая, весьма преувеличивает силы Камакура ради того, чтобы еще более восславить деяния героя. В описании первой атаки на замок Акасака она упоминает «300000 всадников», которым противостояло около 5000 тысяч людей Масасигэ. Такие относительные сведения, которыми мы располагаем, дают основание предположить, что в большинстве сражений 1332–1333 годов силы противника превосходили Масасигэ где-то в десять раз.

В соответствии со знаменитым описанием сражения за Замок Акасака в «Хронике Великого Спокойствия», приблизившись к позициям Масасигэ, атакующие из Камакура были поражены и даже разочарованы жалким видом защитников.

Не поспев к падению укреплений у горы Касаги, они ожидали обнаружить здесь противника, стоящего на склонах Акасака, от которого можно было бы поживиться.

Пересекши равнину у реки Исикава, солдаты впервые увидели замок [Кусуноки Масасигэ]. Сдавалось, что его строили в большой спешке. Рядом с ним не было необходимого рва; фортификационные укрепления, составлявшие в периметре около двухсот метров, включали в себя всего около двух дюжин наскоро построенных башен, [275] и были окружены единственной деревянной стеной. Глядя на замок, солдаты подумали: «Ах, какой жалкий противник! Этот замок можно взять одной рукой и швырнуть на землю. Будем надеяться, что Масасигэ удастся как-нибудь продержаться хотя бы день, чтобы было время захватить трофеи и заслужить славу, которая принесет дальнейшие награды!»

275

Многочисленные ягура (башни, башенки) возводились на воротах и стенах так называемых замков, служа наблюдательными пунктами, а также позициями, с которых в атакующего противника запускались снаряды с горючей смесью.

Поделиться с друзьями: