Благородство поражения. Трагический герой в японской истории
Шрифт:
Эта отчаянная попытка умереть в возрасте 30 лет, очевидно, серьезно повлияла на психологическое становление характера Сайго и на его мировоззрение. [601] Тот факт, что, хотя это и проиошло не специально, он выжил после того, как договорился о совместном самоубийстве, тогда как его друг утонул, неизбежно должен был сформировать у него классический комплекс вины, преследующий остающихся в живых, и привести к дальнейшим попыткам покончить с собой самым неистовым образом. Происшедшее в заливе Кагосима безусловно связано с тем, что он позже писал в своих трудах, подчеркивая необходимость освободиться от какого бы то ни было страха смерти и быть всегда готовым к ее приходу, как ничем не заменимое условие самоотреченности (дзико футюсин сюги), что, в свою очередь, необходимо для культивирования «истинного духа» (синдзё). По мере того, как он впитывал учения Дзэн, буддизма и конфуцианства школы Ван Янмина, его отношение к собственной смерти становилось все более мистическим, и в одной из своих последних работ он заявил, что уже умер с Гэссё 20 лет назад. [602]
601
Большинство из тех, кто писал о Сайго Такамори, имеют тенденцию опускать психологическую подоплеку, которая привела к неудачному самоубийству героя, а иногда этот инцидент вообще опускается. На удивление многие в Японии не знают, что Сайго вообще предпринимал такую попытку. Для Мисима Юкио, разумеется, старания Сайго покончить с собой имели огромное значение, и в свое последнем эссе он сравнивает их значение со случаем, когда Осио Хэйхатиро чуть было не утонул в озере Бива.
602
Мисима, Какумэй-но тэцугаку, с. 43, и Кавабара, Сайго дэнсэцу, с. 96. Подобное же ощущение «уже умерших»
Сайго еще не пришел в себя от шока неудачного утопления, как новый правитель Сацума издал приказ о его ссылке на неопределенное время на остров приблизительно в 250 милях к югу от Кагосима. Это было одним из результатов чистки, направленной против противников режима Бакуфу, в числе которых были и люди, близкие к Нариакира. [603] Последовавшие 5 лет жизни Сайго — годы, на протяжении которых режим Токугава быстро двигался к своему краху — прошли исключительно в ссылке. В 1862 году он был прощен и ему было разрешено вернуться в Кагосима, где вскоре его восстановили в должности смотрителя за птицами. Однако, вскоре своим категоричным, недипломатическим поведением он рассердил Повелителя Хисамицу [604] (консерватора, сменившего Нариакира на роли главы клана), и всего шесть месяцев спустя освобождение его сослали вновь — на этот раз на маленький остров еще южнее, где условия были хуже; позже его перевели на еще более мрачный островок у Окинава. [605] Все традиционные описания говорят о спокойствии и достоинстве, которые Сайго сохранял в несчастьи. Когда в жаркий августовский день его принял на борт корабль, чтобы доставить к месту последней ссылки, он спокойно вошел в небольшую клетку, построеную для него, а когда добрый чиновник сказал, что в открытом море ему не будет нужды в ней оставаться, ответил: «Благодарю вас, но что бы ни случилось, я должен повиноваться Повелителю (Сацума). Я — осужденный, и должен находиться там, где следует осужденному… [606] » Во время путешествия по Восточному китайскому морю, когда их сотрясали шторма, он сочинил поэму, в которой призывал ветра дуть сильнее, а волны вздыматься выше, поскольку он, преданный делу императора, все равно останется невредимым. [607] Он выказал то же хладнокровие, прибыв на суровый остров, где ему предстояло пробыть несколько лет. И в мыслях не держа жаловаться на обращение с собой, он использовал свое заключение для упражнений в самодисциплине, принуждая себя сидеть прямо и неподвижно в тюремной камере по многу часов подряд.
603
Так называемая чистка годов Ансэй, продолжавшаяся с 1858 по 1859 год, была инициирована Регентом Бакуфу Ии Наоскэ, чтобы сбить растущее движение протеста в провинциях. Сам Нариакира, по всей вероятности, был бы принужден уйти с поста даймё, если бы не предупредил это своей смертью (ref. Beasley, Meiji Restoration, p. 137). Ссылка Сайго была решением сацумских властей, в частности — Симадзу Хисамицу и его приверженцев. Верно то, что основные настояния убрать приносившего одни бесокойства молодого самурая и ему подобных с арены политической жизни шли из Эдо, однако, как замечает Бисли (там же, с. 141), многие даймё только и ждали момента, чтобы посоревноваться с Регентом в распределении наказаний оппонентам Бакуфу; к тому же, между Сайго и его новым повелителем существовали серьезные разногласия.
604
Хисамицу (1817-87), младший брат Нариакира, управлял провинцией Сацума от имени своего сына (Тадаёси) с 1858 по 1868 год. В традиционных описаниях жизни Сайго Хисамицу фигурирует «плохим», контрастируя со своим добродетельным старшим братом.
605
Первое место ссылки Сайго (1859) был остров Осима. В 1862 году он был выслан на Токуносима; позже переведен на островок Окиноэрабу. Цепь островов Рюкю была территорией Сацума с начала XVII века.
606
Мусякодзи, «Великий Сайго», с. 116.
607
Там же, с. 116–117.
Остров первой ссылки Сайго был центром сахарной индустрии Сацума и он вскоре стал свидетелем страданий рабочих-рабов, живших в условиях типа Nacht und Nebel, [608] подвергавшихся жестоким наказаниям за малейшее нарушение правил. Эти несчастные были в буквальном смысле неспособны вкусить от плодов своего труда, поскольку, с жестокостью, напоминающей условия на золотодобывающих шахтах Южной Африки, рабочих, которые осмеливались хотя бы лизнуть сахар, заковывали в кандалы и били кнутами, или даже казнили. [609] Бедные урожаи никогда не принимались в расчет, когда доходило до сбора налогов. Ревностные чиновники часто арестовывали островитян и подвергали их пыткам, чтобы те открыли, есть ли у них какие-нибудь спрятанные тайные продукты. Некоторые из подозреваемых пытались покончить с собой, прокусывая себе языки, чтобы только не подвергаться пыткам. [610] Потрясенный этими условиями, Сайго (хоть он и был осужденным) попробовал убедить главного надсмотрщика, указывая, что такое жестокое и безжалостное обращение позорит имя Сацума, и что, если начальники не будут снижать налоги в неурожайные годы, они могут просто умертвить все население острова. [611] Когда инспестор, в обычной манере обхождения чиновников с надоедливыми реформаторами, приказал ему не лезть не в свое дело, Сайго стал настаивать, — ведь то, в чем замешана честь клана, является именно его делом, и пригрозил послать подробный отчет о происходящем в Кагосима. В результате его вмешательства обращение с заключенными было несколько улучшено, а какое-то количество рабов-островитян (хиса) было освобождено.
608
«Ночь и туман» (нем.) — выражение времен фашистского режима, когда люди исчезали бесследно, уводимые агентами гестапо.
609
Танака, Сайго Такамори, с. 136.
610
Мусякодзи, «Великий Сайго,» с. 88.
611
Там же, с. 88–89.
Помимо этой гуманистической деятельности, Сайго использовал годы ссылки для обширного чтения и повышения мастерства в искусстве каллиграфии и китайской поэзии. [612] Многие из его известных стихотворений были написаны в этот долгий период заключения, в том числе «День Нового года в сылке» (Токкё тоси-о мукауру) и «Чувства в тюрьме» (Токутю кан ари), в которых он указывает, что, хотя фортуна может и дальше обходить его стороной, это только подкрепит искренность его намерений. [613]
612
Отправляясь на остров Осима, Сайго, как передают, взял с собой 1200 книг, в основном труды по китайской истории и философии. В письме, датироваггом маем 1863 года, он писал другу; «Поскольку я — заключенный, многие, очевидно, думают, что я в плохом состоянии. Это не так — я полностью погрузился в книги, так что могу стать ‘достойным ученым'.» Цит. по Сакамото Мориаки, Сайго Такамори (Токио, 1971), с. 10.
613
Моси ун-о хираку наку томо и ва макото о осаму. (Сакамото, Нансю-О, с. 14) Эта поэма, которую Сайго написал в 1862 году, была вырезана на камне Кацу Кайсю, и ее можно видеть и сейчас в Токио рядом с прудом Сэндзоку.
С разрешения островных властей, Сайго использовал часть своей избыточной энергии, занимаясь любимым спортом — борьбой «сумо». Также, во время этой ссылки он взял в наложницы дочь скромного островитянина, и вскоре та родила ему его первого сына. Его новой семье, однако, не было разрешено следовать за ним в последующих ссылках. [614]
После того, как Сайго был осужден на пять лет, Окубо и другие друзья стали ходатайствовать перед правителем Сацума о том, чтобы его освободили. Сам Окубо угрожал, что сделает себе харакири, если не будет даровано полное прощение (что выглядит несколько иронично в свете той роли, которую он сыграл в дальнейшей жизни Сайго). Повелитель Хисамицу подписал приказ, но, по рассказам, его так рассердило это доказательство популярности Сайго, что он сильно сжал серебрянный мундштук своей трубки, оставив на нем след зубов. [615]
614
Старший сын Сайго, Кикудзиро (1861–1928) уехал с острова в Кагосима в 1869 году; с одиннадцати лет он провел два года за учебой в Соединенных Штатах. Во время восстания 1877 года он сражался на стороне своего отца и потерял ногу в битве при Сирояма. Позже, когда Сайго был посмертно реабилитирован, правительство наградило Кикудзиро, назначив его на шесть лет градоначальником Киото.
Сайго впервые женился перед ссылкой, однако вскоре они развелись, и мы даже не знаем ее имени. Его островная жена имела слишком низкий
социальный статус, чтобы быть признанной официально, и в 1865 году, когда он вернулся из ссылки, Окубо убедил его жениться на дочери сацумского чиновника, от которой у него родилось трое мальчиков, В целом, похоже, его мало интересовали его жены и сыновья. Одна из немногих поэм, в которой говорится о его семье, — знаменитая «Канкай» (1868), в которой он подтверждает свою целостность и единонаправленность, заявляя, что не будет, подобно большинству удачливых людей его времени, покупать хорошие рисовые поля, чтобы оставить их в наследство своим сыновьям и внукам (дзисон-но тамэ-ни бидэн-о кавадзу) (Сакамото, Нансю-О, с. 19), — решение, которое он неуклонно проводил в жизнь. Будучи типичным героем-неудачником, Сайго до самого своего конца был слишком углублен в процесс своего взлета и падения, чтобы тратить время на семейный уют. После бьющего в голову вина геройства, все остальные напитки кажутся безвкусными.615
Сакамото, Сайго, с. 16.
Несмотря на раздражительный тон некоторых стихотворений этого периода, Сайго прошел долгую ссылку с расположением духа, здоровым на удивление. Однажды он даже заявил, что собирается навсегда остаться на островах. Несмотря на все физические тяготы этих лет, вполне вероятно, что это был самый спокойный и воодушевляющий период в бурной жизни героя. Перед тем, как покинуть остров у Окинава и вернуться в круговерть государственной политики, он написал слезоточивую поэму, посвященную своему тюремщику, в которой благодарил его за доброту и говорил, что боль расставания не покинет его всю жизнь. [616] Кстати, какое бы воздействие на характер Сайго ни оказало это заключение, примечательно, что в последующие годы он периодически отходил от общественной деятельности, как бы ссылая сам себя на некоторый срок; нет ни малейшего сомнения в том, что в среде недовольного самурайства это укрепило его репутацию великого роялиста, человека, пострадавшего за Дело Императора буквально, чего стремились избежать более практичные политики. В жизни Сайго, так же, как и Ганди, Неру, Кеньятта и других национальных героев, несправедливое заключение послужило бесценным свидетельством крепости его характера и искренности его убеждений.
616
Масатэру-си-ни рюбэцу су («Расставаясь с господином Масатэру»), Сакамото, Нансю-О, с. 15. Поэма начинается так:
Как сон это расставание, как облако…Вновь я обращаю к вам свое мокрое от слез лицо,Но не нахожу слов, чтобы выразить благодарностьЗа всю ту доброту (дзинон), что вы выказали мне за эти годы ссылки.Десять лет спустя, после окончательной отставки из состава правительства, он написал поэму с такой примечательной строкой: «Находясь в темнице, я знал волю Небес; пребывая на посту, я потерял путеводную нить» (букв.: «путь сердца»).
Четыре года после возвращения Сайго из ссылки представляют собой крутой подъем в его параболической карьере и соотносимы с периодом побед Ёсицунэ над Тайра и начальных сражений Масасигэ с силами Камакура. Кульминацией этих лет стало падение Бакуфу и установление нового режима под номинальной властью императора Мэйдзи. В 1864 году в возрасте 36 лет Сайго был назначен Секретарем Сацума по военным делам, а также основным эмиссаром клана в Киото, став, таким образом, центральным действующим лицом в последних яростных усилиях по свержению режима Эдо. Много его энергии было отдано переговорам с другими «внешними» кланами, особенно милитаризированным уделом Тёсю на крайнем западе главного острова, где неприятие Бакуфу было полным. Хотя первым его реальным военным опытом явились именно удачные действия против восставшего Тёсю, Сайго всегда начинал сражения с этим упрямо роялистским кланом без большой охоты. Он настоял на том, чтобы пленным военачальникам была сохранена жизнь — редкий акт милосердия в японских баталиях, и, в конечном счете, способствовал созданию коалиции Сацума-Тёсю, которая, с помощью удела Тоса на острове Сикоку свергла ослабленное Бакуфу. [617] Одна из типичнейших ироний судьбы, которыми пронизана вся жизнь Сайго, состояла в том, что представители именно этих мощных княжеств, над созданием альянса которых он столько трудился, позже станут кликой, доминирующей в правительстве Мэйдзи, и проводящей политику, которую он ненавидел. Сайго был также задействован в дипломатических переговорах, в особенности с Англией. В 1866 году он организовал прием в Кагосима первого британского министра, сэра Гарри Паркеса, и убедил его, что будущее Японии — в руках императорского правительства, а Бакуфу больше не способно выполнять договоры с иностранными державами. [618] Позже он встретился с блестящим дипломатом, молодым английским секретарем-переводчиком Эрнстом Сатоу в гостинице в Кобэ, и вежливо отклонил переданное через него предложение британской помощи, поскольку опасался, что она может навязать Сацума нежелательные обязательства. [619]
617
У.Г.Бисли в своем фундаментальном исследовании эпохи Реставрации Мэйдзи указывает, что именно союз Сацума и Тёсю покончил с токугавским режимом Бакуфу: «Союз двух уделов, заключенный в начале 1866 года, завершил эту перестановку, символизировав брак тобаку („Уничтожить Бакуфу“) с фукоку кёхэй („Обогатить Страну, Укрепить Армию“), соединение политики, направленной против Бакуфу, со стремлением укрепить нацию.» Beasley, Meiji Restoration, p. 410.
618
Готовясь к визиту сэра Харри, Сайго писал своему другу Окубо в Киото, срочно требуя разыскать тома 1 и 2 «Истории Англии» Маколей и послать их Симадзу Хисамицу, чтобы тот лучше подготовился к встрече с иностранцем. Мусякодзи, «Великий Сайго», с. 218.
619
Предложение Сато во время встречи в Кобэ заключалось в том, что английская поддержка Сацума поможет уравнять ту помощь, которую Франция оказывала Бакуфу.
Решающий момент наступил в начале 1868 года, когда произошло сражение четырехтысячного роялистского войска (в основном состоящего из выходцев из Сацума и Тёсю) с двадцатитысячной армией Бакуфу. Их блестящая победа привела к официальной капитуляции ставки Бакуфу в замке Эдо — знаменитый момент акэватаси, изображенный во всех начальных учебниках довоенного периода, как сцена, должная пробуждать в молодых умах ревностное националистическое чувство. Сайго дополнил эти триумфы несколько месяцев спустя, разбив оставшихся сторонников Бакуфу на севере и востоке.
Традиционные панегирики, помимо прославления военного гения Сайго и выставления его в качестве незаменимой фигуры движения за Реставрацию (и то, и другое — весьма спорные утверждения), [620] подчеркивают его великодушие после победы. К этому придраться невозможно. Сайго не только потребовал амнистии для своих противников — побежденного сёгуна и высших чинов Бакуфу, но и предпринял все возможные шаги к тому, чтобы оградить ни в чем не повинное население от разгула, следовавшего обычно за подобными победоносными событиями. Хотя в битве за Эдо приняли участие крупные силы (почти то же количество людей, что и в японско-китайской войне), реальные потери были невелики. [621] Действительно, в истории было мало таких радикальных трансформаций со столь небольшим кровопролитием, и даже недоброжелатели Сайго вынуждены признать, что он хотя бы отчасти, но ответственен за столь мягкий исход.
620
К примеру, см. Утимура, Дайхётэки Нихондзин, с. 27.
621
Профессор Шелдон оценивает общее число убитых в 24 основных сражениях, из которых состояла так называемая «война Бусин», в 10 тысяч человек. «Journal of Asian Studies», Feb. 1974, p. 315.
Самой очевидной целью Реставрации было низложение военного правительства, которое в той или иной форме существовало постоянно с тех пор, как Ёритомо за семьсот лет до этого одержал победу. Восстание 1867-68 годов было первой крупномасштабной попыткой «реставрировать» императорское правление со времен Кусуноки Масасигэ XIV века. Система правления Бакуфу от имени императора держалась долго и была, особенно в эпоху Токугава, весьма эффективной. Только из-за того, что Бакуфу в конечном счете пало в 1867 году, нам не следует недооценивать его способность к самосохранению в 1850-х и 60-х, а также тот риск, на который шли роялисты, бросив ему вызов. Какова была их официальная цель? Одно из самых определенных заявлений содержится в соглашении, подписанном представителями Сацума и Тёсю (включая Сайго Такамори) в июле 1867 года:
[Наша цель] состоит в реставрации императорского правления и в осуществлении всех дел, при учете ситуации в мире, таким образом, чтобы последующим поколениям нечего было бы еще желать. Главным моментом реформы является передача административной и юридической власти в руки императора. Хотя в нашей стране сохранена непрерывная линия императорского наследования, давным давно случилось так, что, после принятия феодальной системы, бразды правления попали в руки правительства сёгунов. Присутствие Суверена, которому только и пристало руководить страной, игнорировалось, — состояние, которого не найти ни в одной другой мировой державе. Мы должны, таким образом, реформировать нашу политическую систему, восстановить привязанность правительства к императорскому двору, собрать конференцию даймё и, в согласии друг с другом, трудиться ради поднятия престижа нации среди мировых держав. Только так мы сможем утвердить фундаментальный характер нашей империи. [622]
622
Цит. у Мусякодзи, «Великий Сайго», с. 246