Благословение святого Патрика
Шрифт:
– У меня телефон разряжен был. А зарядное устройство я дома оставил, наверное.
– Хм… А это что?
Она наклонилась к его дорожной сумке, потянула из внешнего кармашка провод от зарядного устройства.
– Это что, Иваницкий? Выходит, ты его не забыл?
– Выходит, не забыл.
– О господи… – устало опустилась она на диван, перебирая провод в руках. – Вот объясни мне, как я живу с тобой столько лет… Знаешь, иногда мне кажется, уж лучше бы ты пил… По крайней мере, мои страдания были бы хоть чем-то оправданы. А так… Живем вроде, спим в одной постели, а будто
Он промолчал, по-прежнему глядя в окно. В сумеречном небе, раскрашенном последними закатными сполохами, всплыла бледным ликом полная луна. Глядела ему в глаза, усмехаясь. Здравствуй, дружок. Смотри, смотри теперь на меня, я человеческую тоску уважаю. Я верная подруга любой тоски…
Каким длинным, растянутым может быть время. В сутках – аж двадцать четыре часа. В часах – вязкие никчемные минуты… Пустое время, туманно-ватное. И надо его жить как-то. Кажется, уже год прошел, а на самом деле – всего неделя…
Зря она не оставила ему свой номер телефона. Он же просил… По крайней мере, можно было бы жить от звонка до звонка. Слышать голос. Говорить о чем-нибудь, хотя бы о пустяках. А так… А так – нет ничего. Пустое кружение по квартире, уборка, обед, постирушки… Даже читать нельзя. Ушло обаяние чтения, не принимает душа, обиделась. Будто она предательница какая. Она ж не виновата, что приходится носить в себе эту гулкую пустоту…
Борис Иваныч вчера сказал, что ей надо срочно в отпуск. Что глаза стали тусклыми, как у дохлой рыбы. А зачем отпуск, не надо ей отпуска… Что она там будет делать? По квартире кружить целыми днями? По улицам бродить, как медведь-шатун?
Можно, конечно, у Жени номер телефона попросить… Придумать, соврать что-нибудь. Да, это мысль… Не такая уж и спасительная, но мысль.
– Мам, я пошла, приду поздно! – заглянула на кухню Машка, нарядная, благоухающая, как цветок. – Ты меня не жди, спать ложись! Мы с Женькой сегодня в клубак намылились!
– Что, одни?
– Да нет… С ребятами из нашей группы.
– А ребята потом вас по домам развезут?
– Ой, мам, ну что ты со мной, как с маленькой…
– Дело не в возрасте, Маш. Дело в ночных опасностях. А Женя… Вы вместе потом приедете?
– Не-а. Женька теперь у бабки под особым контролем. Та требует, чтоб она только дома ночевала. Говорит, помереть боится.
– А что, она плохо себя чувствует?
– Да прям… Это она из вредности. Да ты ж сама ее видела… Хотя, знаешь, у них отношения в последнее время наладились вроде. Женька говорит, бабка не так уже зверствует…
– Что ж, я за нее рада. Привет ей передавай от меня.
– Хорошо, передам… Ну все, я пошла, не скучай. А то ты в последнее время совсем как-то завяла… Где твоя романтичность, мам? И глаза непривычно грустные…
– Ладно, иди уже. И пусть ребята вас потом по домам развезут, иначе я стану не только романтичной, но и ужасно вредной, непонимающей и злой матерью! И в следующий раз никуда тебя не пущу!
– Ладно, ладно… Испугалась, дрожу вся…
Она слышала, как захлопнулась дверь за Машкой. Задумалась, глядя в окно, опять провалившись в свою маету. И очнулась, услышав, как поворачивается ключ
в замке…Поначалу подумала – Машка вернулась, забыла чего-нибудь. Но в прихожей уже звучал голос Германа – громкий, хозяйский:
– Прошу, заходите! Обувь можно не снимать! Заходите, осматривайтесь… Квартира хорошая… Правда, ремонта давно не было, но вполне все пристойно выглядит, жить можно!
Она двинулась в прихожую, как сомнамбула, на ходу развязывая тесемки фартука за спиной. Так и не развязала – запуталась дрожащими пальцами в узелке. В узком коридорчике столкнулась с Германом, вернее, с его торжествующим взглядом – ну что, мол, обещал я тебе неприятности? А ты не верила? На вот теперь, получай…
– Сюда прошу, проходите! – повернув голову, зазывно кликнул он в сторону прихожей.
– Да, да, идем… – пророкотал в ответ ему глухой мужской баритон.
Она отступила на шаг, повернулась, молча пошла обратно на кухню.
– Э… Ты что, не поняла? Я покупателей привел… – немного растерянно проговорил ей в спину Герман.
– Почему? Поняла… – ответила равнодушно, полуобернувшись. – У меня там картошка на плите подгорает…
Не было у нее на кухне никакой подгорающей картошки. На кухне осталась маета, из которой она так и не выбралась. Такая маета, по сравнению с которой Германова эскапада – всего лишь цветочки…
Встала у окна, сложив руки по-бабьи кралькой. Из гостиной слышались голоса – густой мужской и веселый женский. Потом голоса стали глуше – наверное, в Машкину дальнюю комнату ушли. Вот по коридору в сторону кухни раздалось легкое цоканье каблуков…
– Простите… А можно, я кухню посмотрю?
Обернулась от окна, столкнулась взглядом с умными веселыми глазами потенциальной покупательницы, улыбнулась ей равнодушно:
– Да, конечно. Смотрите, пожалуйста.
– Мгм… – обвела женщина взглядом кухню. – Все понятно… – И вдруг задала совершенно неуместный для случая вопрос: – А вы, наверное, разводитесь, да?
– Нет. Мы давно разведены.
Женщина чуть подняла бровь, кивнула понимающе головой, снова обежала взглядом кухню.
– Ну, что тут? – шагнул в кухонный проем мужчина, и впрямь довольно солидный, под стать своему баритону.
– Да ничего… Кухня стандартная, в общем… – пожала плечами женщина. – Хорошо, что квадратная. Мне нравится.
– А сколько здесь прописанного народу числится?
Это уже к ней, видимо, вопрос. Не успела ответить – Герман опередил, высунув голову из-за плеча мужчины:
– О, об этом не беспокойтесь! Вообще-то здесь двое прописанных… Но ведь это… Мне юрист объяснял, как там по закону звучит, сейчас вспомню…
– Вы хотите сказать, если собственник продает квартиру, то право пользования для членов семьи прекращается? – вежливо подсказала ему женщина.
– Ага! Точно! Для членов семьи право прекращается!
Мазнул по ее лицу быстрым взглядом, подмигнул, произнес с довольной улыбкой:
– Слышала, Лизок, что это значит? Все поняла или нет?
Она ничего не ответила, лишь отвела взгляд. В наступившей неловкой паузе стало слышно, как звонко шлепают капли воды в раковину из плохо закрученного крана.