Благословение святого Патрика
Шрифт:
Переступила с ноги на ногу женщина, неловко кашлянул в кулак мужчина.
– Пойдемте, я вам санузлы покажу! – деловито произнес Герман, поворачиваясь и взглядом увлекая за собой мужчину. – Ремонт пять лет назад был, я вам уже говорил… Но там все довольно прилично…
– Простите меня за излишнее любопытство… – улыбнувшись, робко спросила женщина, – это что сейчас такое было? Вроде показательного выступления специально для вас, я правильно поняла?
– Ну… Можно и так сказать, в общем.
– Так квартира в конечном итоге продается или нет?
Она улыбнулась, пожала плечами. Умная какая
– Понятно… Ну, что я могу вам сказать, Лиза? Ничего и не могу, только посочувствовать по-бабьи. Все мужики сволочи, чего с них возьмешь? А мы покупать не станем, вы не бойтесь.
– Да я и не боюсь… Устала уже бояться.
Женщина задумчиво кивнула головой, еще раз улыбнулась, проговорила тихо:
– Ладно, мы пойдем… Простите за беспокойство. Всего вам доброго, Лиза, держитесь.
– Спасибо…
Вскоре на фоне бодрого гудения Германа захлопнулась дверь в прихожей. Она снова отвернулась к окну, приготовилась…
– Лизк… Я не понял. У тебя что-то случилось, что ли? Какая-то ты… не в себе.
Голос Германа за спиной звучал серьезно, даже немного озабоченно.
– У меня ничего не случилось, Герман, – произнесла равнодушно, не оборачиваясь, – у меня все в полном порядке.
– А чего ты – такая? Вдруг осмелевшая?
– Я такая, какая всегда.
– Хм… Ну, ладно. А пожрать чего-нибудь есть? Ты говорила, вроде картошка горит…
– Раз горела, значит, сгорела. Нету картошки, Герман.
– Слышь, Лизк… Я ж вижу, и впрямь что-то не так… Может, беда какая у тебя стряслась, ты скажи? Может, я не в курсах…
Она помотала головой, не в силах ответить. Хоть бы он ушел скорей…
– Ну, ладно. А то сказала бы, чего уж… Вроде свои люди…
Так и не дождавшись ответа, он побарабанил пальцами по кухонной столешнице, пробормотал что-то себе под нос. Потом ушел, выразительно хлопнув дверью. А она все стояла у окна, глядела в сумерки. В гостиной надрывался телефон – надо было идти, ответить…
– Лизка! Лизка, привет! А я уезжаю завтра вечером, приходи днем прощаться! – полился в трубку сочный, с хрипотцой, голос Ритки.
– Да, Рит, приду… Приду обязательно. После смены. Я успею?
– Успеешь, успеешь! У меня ближе к ночи самолет!
– Хорошо…
– А чего ты грустная такая? Прям умирающая… Случилось что?
– Долго рассказывать, Рит… А в общем, и нечего рассказывать.
– Хм… Странный какой-то ответ. Ладно, приходи, завтра поговорим…
– До завтра, Рит…
Утром она проснулась от странного предчувствия. Даже и не предчувствие это было, а мелкое дрожание организма. Сначала подумала – заболела, может? Но явных симптомов простудной лихорадки не было…
Так, с мелким дрожанием, и пришла на работу. Потом к дрожанию добавились спазмы в горле, и дыхание часто перехватывало. И сердце принималось скакать, будто ждало чего-то… Будто вот-вот, через минуту, через секунду что-то произойдет…
– Чего это ты, мать моя, словно не в себе сегодня? – участливо спросил Борис Иваныч, обливая руки антисептиком и готовясь натянуть перчатки. – Даже боязно с тобой в операционную идти…
– Да… Я и сама не знаю…
– Ладно, пусть мне Звонарева ассистирует.
А ты успокоительного попей. Опять, что ли, твой бывший тебя довел? Ладно, иди…Она ушла, немного пристыженная. А сердце в груди молотило, гнало вместе с кровью по телу тревогу. И в голове поднялся странный звон, оглохнуть от него можно… Или это телефон звонит?
– Ли-из? – плавно пропела в трубку Света Каретникова из приемного покоя. – Можешь спуститься на минутку? Тебя тут спрашивают…
– Кто? – спросила и не услышала своего голоса.
– Да мужчина какой-то… Длинный, худой, с виду интеллигентный. Так ты спустишься, я не поняла?
– Да… Да! Я сейчас… Скажи ему… Скажи… Чтоб не уходил!
– Да вон он стоит, у крыльца… Я в приемный покой его не впустила. Ждет.
Трубка так и не попала в гнездо, жалко повисла на проводе. Оглянулась… Черт с ней, с трубкой! Надо бежать… Только бы сердце не подвело, не остановилось в одночасье.
Как слетела по лестнице с четвертого этажа на первый – не помнила. Промчалась мимо удивленной Светы, дернула на себя тяжелую дверь…
Он стоял на последней ступеньке крыльца, лицом к ней. А в следующую секунду оказалось, что они обнимаются. И не просто обнимаются, как все приличные люди, а насмерть влипают друг в друга, цепляются мертвой хваткой. И почему-то трясутся, как в лихорадке. Наверное, это ее лихорадка ему передалась…
– Лиза, прости меня! – первым подал он признаки жизни, прошептав прерывисто в ухо. – Я не смог без тебя, Лиза. Прости…
– А я… Я чуть не умерла… Вернее, совсем умерла…
Надо было как-то разлепиться, унять неприличную судорогу. Все-таки интеллигентные люди, как ни крути. Тем более с улицы неслась сирена «Скорой» – сейчас к крыльцу подъедет…
– Саш, у меня смена через два часа заканчивается. Меня там потеряли, наверное…
– Ты сейчас уйдешь?
– Нет… То есть да. То есть я отпрошусь… Придумаю что-нибудь… Я быстро, Саш!
Он с трудом разомкнул руки, будто сделал над собой усилие. Лиза поднялась на ватных ногах по ступеням, поправляя съехавшую назад шапочку, потом сдернула ее с головы, обернулась, повторила хрипло:
– Я быстро, Саш…
И, задыхаясь, бегом вверх, на четвертый этаж. Что-то кому-то говорила, хватаясь за щеки, за сердце, за голову… Потом и сама не могла вспомнить, что. Переоделась, схватила сумку, опять бросилась вниз. Выскочила на крыльцо – почему-то в бахилах. Он стоял поодаль, ждал. Когда подошла, присел на корточки, стянул с ее ног бахилы, поднял голову, улыбнулся. И пошли вместе рядом, не соображая, куда. Опомнились только в липовой аллее, той самой…
– Давай сядем, Лиза. Что-то меня ноги не держат. Я сегодня с утра в какой-то лихорадке живу.
– И я…
– Представляешь, встал утром, оделся, а потом – как затмение… Опомнился уже в электричке. Понял, что к тебе еду. И так все сразу ясно стало, так четко вся жизнь определилась… Ты только не сочти меня сумасшедшим, ладно? Послушай, что я тебе скажу…
– Я слушаю, Саш. Слушаю…
– Лиза, я люблю тебя. Господи, как обыденно звучит… Нет, не то… Не то…
Он опустил голову, сильно потер ладонями лицо. Потом повернулся к ней, глянул так, что сердце зашлось счастливой судорогой. Глаза у него и впрямь были немного сумасшедшие.