Благословение

Знакомый голос секретарши был как-то слегка неуверенным или смущенным, или холодным; что бы там ни было, Дженни сразу поняла, что ей солгали. Нет, мистер Вулф не приходил. Его, вероятнее всего, совсем не будет сегодня. Нет, она действительно не знает, когда он вернется и где он сейчас. И это от дружелюбной седовласой женщины, у которой всегда находилось несколько слов для Дженни и которой даже обещали приглашение на свадьбу!

Было три часа. Три – это как напоминание: дети пришли из школы. «Конечно, – подумала она, – вот что я должна сделать. Эмили и Сью скажут мне, если он дома». Ее рука легла на телефон. А если он там, что она ему скажет? Как начать? О, мой дорогой, мой любимый, выслушай меня. Выслушай что? Ее пальцы уже набирали номер.

– Это ты, Сью?

– Нет, это Эмили.

– Как ты, дорогая? Это Дженни.

– Я знаю, – ответила девочка.

– Скажи мне, папа там?

– Я не знаю.

– Дорогая, что значит, ты «не знаешь»? Ребенок что-то невнятно пробормотал.

– Я не слышу, тебя, Эмили. Что ты сказала?

– Я сказала, что няня не хочет, чтобы я разговаривала по телефону сейчас.

– А няня знает, что ты разговариваешь со мной?

– Я думаю, да.

Вот так Дженни узнала, что произошло. Никогда, никогда Джей не скажет своим детям ничего плохого о ней; он определенно никогда не позволит им грубить ей. Он, должно быть, просто сказал няне, что не хочет разговаривать с ней, и няня сказала что-то об этом детям.

И она представила Джея в библиотеке, где он обычно звонил по телефону, стоявшем на столе рядом со статуэткой Линкольна на подставке. Большое кресло было обтянуто темно-зеленой кожей с медными шляпками гвоздей. Он наверняка сидит сейчас там, одинокий и разочарованный.

Она представила себе Эмили, отвечающую по телефону в холле. Эмили всегда любила подбегать к телефону, что злило няню. Эта женщина была такой строгой, что Дженни уже подумывала о том, как после свадьбы она очень тактично убедит Джея подыскать кого-нибудь другого.

– Я соскучилась по тебе, дорогая, – сказала она теперь.

– И я тоже соскучилась, но няня говорит, чтобы я не разговаривала больше.

– До свидания, Эмили, – спокойно произнесла Дженни, повесив трубку.

Вдруг она услышала свой стон; это был жуткий крик боли и отчаяния. Такие крики раздаются, когда режут ножом или умирает ребенок. Она прижала руку ко рту, чтобы сдержать рыдания, которые сотрясали ее тело так, что она согнулась от боли.

Прошло очень много времени, пока рыдания прекратились и перешли в глубокий тяжелый вздох. Она поднялась, подошла к серванту и из коробки для крупы достала коробочку «Картье» с кольцом. Потом прошла в спальню и взяла бархатную коробочку из-под стопки свитеров. Кольцо никогда не подходило ей. Его холодный бриллиантовый глаз казался таким чужим. Жемчуг, гладкий, как шелк, скользил по ее рукам; пусть он вернется назад, чтобы украсить шею той женщины, которая привыкла носить его. На кухне она упаковала обе коробочки в маленькую картонную коробку и перевязала крепко, как только смогла. Все это время у нее стучали зубы, но она поняла это, только когда позвонила по телефону в почтовое отделение.

Надписав дрожащей рукой адрес и имя Д. Вулф, она подумала, что это она пишет это имя в последний раз.

На почте она отдала почти все деньги, которые оставались у нее дома, чтобы застраховать посылку.

Когда она протягивала посылку почтальону, ей показалось, что чувствует себя как после хирургической операции: боль и облегчение, что все уже позади.

Обратного пути нет, решительно подумала она. И тут у нее закралось сомнение. Когда я говорила это раньше? И ответ пришел сам собой: «Ты сказала это после рождения твоей дочери. Неужели не помнишь?»

«Может быть, я должна куда-то переехать», – думала она по дороге домой. Все кругом слишком напоминало о нем. Этот магазин, где они любовались ангорскими котятами и чуть не купили одного, их итальянские обеды, магазин пластинок, где они покупали компакт-диски… неужели она будет вспоминать все это каждый раз, когда будет проходить мимо?

Уже начало смеркаться, и ветер усиливался. Рваные клочки бумаги летали по грязным улицам серого железобетонного города. «Я должна держать себя в руках, – сказала она про себя. – Нельзя поддаваться таким настроениям. Можно легко впасть в депрессию». Она вспомнила эти мрачные недели перед рождением Джилл, когда она сидела, уставившись в окно; проходили дни, похожие на этот, серые, ветреные и морозные.

У входной двери в свой дом она столкнулась с мужчиной, спускавшимся вниз по лестнице. Она подумала, что его взгляд задержался на ней на несколько секунд дольше положенного, словно он пытался узнать ее. Она посчитала, что, вероятно, видела его где-то и ей показалось, что он был похож на того мужчину, с которым она едва не столкнулась сегодня у витрины магазина. Да, это определенно был он. Чепуха. В таком состоянии она могла вообразить все, что угодно. Но, может, это был он. Пленка, неожиданно подумала она. О, конечно, нет.

Поднявшись по лестнице, она обнаружила, что оставила дверь незапертой.

– Нервы, – произнесла она громко и уверенно. – Ты никогда не делала этого раньше. Ты просто ни о чем не думаешь. – Она снова начала дрожать. Температура, должно быть, упала очень низко. Нет, не может быть. Это снова нервы. Она уговаривала себя: – Выпей немного горячего чая и поешь. У тебя во рту не было ни крошки после завтрака.

Грея руки о чашку, она сидела, глядя в холодное небо.

Тонкие облака проплывали над бледным, заходящим солнцем. В окружающей ее тишине и пустоте раздавалось громкое тиканье кухонных часов. Выпив чаю, она встала и начала ходить взад и вперед по гостиной. В памяти проносились события сегодняшнего дня. Было еще что-то, но что? – о чем она собиралась подумать.

Да. Она собиралась подумать о Джилл. «Она так молода, – сказал Питер. – Ее детство кончилось только вчера».

Это правда. «И сейчас она страдает из-за меня. Почему она, такая молодая, должна страдать? Для этого будет время и позже, когда она станет старше. Достаточно времени… Больше нет той причины, по которой она не могла приходить сюда. Никакой причины совсем».

Дженни едва уловимо начала ощущать, какая произошла перемена: любовник, муж потеряны, а дочь найдена. Планы смешались и были изменены, словно по указанию кого-то свыше, будто бы свободной воли и вовсе не было. «Не так ли, Дженни? Все надежды утрачены, ушли в песок! Каждый создает себе образ другого человека, как я – образ Джея, но насколько он соответствует истине? Да и в самом деле, может ли даже образ самого себя быть правдивым?»

Через некоторое время решение было принято само собой. Она подошла к телефону и позвонила Питеру в отель.

– Я подумала о том, о чем ты просил меня, – сказала она ему. – Передай Джилл, чтобы она не переживала и приходила на ужин – ты называешь это обед – завтра.

– О! – воскликнул Питер. – Не к тебе?

– Нет, сюда, ко мне, не в ресторан. Мы все втроем, в шесть.

– Дженни, с ним все кончено? Она ответила твердо и спокойно:

– Да, и я не хочу говорить об этом.

– Сочувствую тебе, Дженни. Я искренне сочувствую тебе, поверь. Но я не могу не чувствовать и небольшую радость тоже. За Джилл. И она будет так счастлива, когда я скажу ей. – Он был тронут почти до слез. Дженни представила улыбку, собравшую морщинки возле его глаз. – Господь благословит тебя, Дженни. У меня было предчувствие, что мы сможем убедить тебя в конце концов.

Она положила трубку на стол рядом с телефоном, где лежала стопка деловых бумаг, принесенных из офиса.

Тебе бы следовало просмотреть их, сказала она себе. Приступай к работе. Возвращайся к привычным вещам. У тебя нет другого выбора.

Но боль лежала на сердце камнем.

ГЛАВА 12

Благодаря усилиям Питера маленький ужин, который начался так напряженно, стал в конце концов оживленным. Он добавил бутылочку вина к несложному меню Дженни, состоявшему из салатов, цыпленка и фруктов. Он принес небольшой букет цветов в прозрачной обертке. Широкий жест, так характерный для него, заставил ее почувствовать легкое раздражение; он поступал так же, как и раньше, как помнила она, словно цветы действовали, как лекарство, как своего рода бальзам. Однако они очень украсили простой стол.