Благословенный

— Глупо, мам, из-за этого говна садиться в тюрьму. Да еще собралась стрелять из зарегистрированного оружия! Убери пистолет, — с шокирующим безразличием проговорил он бесцветным голосом. — Я ушиб руку.

— Сильно, сынок? — с тревогой спросила она.

— Тренер сказал, чтобы я немедленно показался врачу. Возможно, трещина в кости. Иди, мам, одевай лисят и сама, поедем.

Бросив угрожающий взгляд на Кевина, Кэрол подхватила детей и вышла из комнаты.

— Ты самый мерзкий мальчишка, которого я когда-либо встречал, — Кевин фыркнул и отвернулся. Закинув ногу на ногу, он вздохнул.

— Ты прав, — все тем же тоном отозвался Патрик, спуская с плеча спортивную сумку.

Кевин засмеялся.

— Ладно, ты всего лишь ребенок, поэтому я прощаю тебя. Я отвезу вас в больницу. Твоей маме, наверное, нелегко таскаться с тремя детьми. Чего молчишь? Присмирел от боли?

Присев, мальчик расстегнул боковой карман сумки и достал вложенный в кожаные ножны тяжелый охотничий нож.

«Когда я вырасту, я буду носить тебя на ноге, под штанами», — подумал он, с любовью погладив холодное лезвие. У него уже были ножны для голени, как у Тима и Иссы, но на его детской ноге они не держались. Он всегда носил этот нож с собой, тщательно за ним ухаживал. Именно его метнул он в Тима, разбив голову и заставив потерять сознание.

Выпрямившись, он сзади подошел к развалившемуся в кресле мужчине.

— Я еще маленький. Максимум, что мне грозит — это психиатры.

— Что? — не понял Кевин, поворачивая голову, но в этот момент Патрик схватил его за волосы, а другой, якобы ушибленной рукой, со всех сил всадил нож ему в шею. Лезвие вошло по самую рукоятку. Патрик тут же выдернул нож и снова ударил. Горячая кровь фонтаном брызнула ему в лицо. Продолжая сжимать в руке нож, он отступил назад, наблюдая, как мужчина бьется в страшных судорогах. Тогда он обошел кресло и остановился перед ним, чтобы лучше видеть, что происходит с Кевином. Но тот обмяк и застыл в кресле. Только из ран на шее все еще хлестала кровь, заливая неподвижное тело и светлое кресло.

— Слишком быстро, — разочарованно вздохнул мальчик и набросил на мужчину покрывало. Отправившись в ванную, он снял забрызганную кровью рубашку, и тщательно умылся. Потом так же тщательно вымыл нож, вытер полотенцем и вложил в ножны.

В гостиную он вышел в одних джинсах, на которые не попала кровь, и деловито присел перед телефоном.

— Привет, Нол. Это я. Узнал? Исса с тобой? Нам нужна помощь. Приезжайте, немедленно.

— Рик… что происходит? — Кэрол застыла в дверях с расширившимися от ужаса глазами.

Взгляд ее замер на покрасневшем от крови покрывале, наброшенном на неподвижного Кевина, руки которого безвольно свисали с кресла. Она заметила, как по руке его сбегает кровь и капает на пол.

— Что с ним?

— Мам, только успокойся.

Кэрол рванулась через комнату и сорвала с кресла покрывало. Сдавленно вскрикнув, она отшатнулась назад.

— Что это? Что это? — застонала она, как безумная. — Рик…

Она опустила взгляд на мальчика и увидела, что он спокоен и даже не напуган.

— Теперь все будет хорошо, мам. Он больше не обидит тебя, — Патрик сжал ее руку и улыбнулся.

А Кэрол, осознав, наконец, что произошло, со стоном безумной боли упала на пол, лишившись сознания.

Глава 10

В чувство ее привела резкая боль в носу. Открыв глаза, она увидела перед собой Тима, который держал в руке ватку, пропитанную нашатырным спиртом. На какое-то мгновение ей показалось, что ей приснился кошмарный сон. Поверить в то, что произошло, было невозможно. Потому что этого не может быть.

— Ты в порядке? — Тим заглянул ей в глаза, ловя взгляд.

— Да… Нет. Нет! — лицо ее исказила гримаса, она потянулась к нему и разразилась рыданиями.

Тим обнял ее, прижав к груди.

— Ведь это не он? Не Рик, правда? Это ужасно, что я могла подумать, что это сделал он! Мой маленький мальчик! Это ты, да? Или Исса? Вы пришли, пока я одевала малышей. И вы его убили.

— Да… да, это я, — прочистив горло, проговорил Тим хрипло.

— Почему же я вас не видела, когда вышла туда?

— Я был в ванной… руки мыл. А Исса вышел к машине.

— Но почему… таким ужасным образом? Столько крови! А его шея… — Кэрол икнула и зажала рот рукой, подавляя приступ тошноты. — Это же настоящая резня.

— Извини. Так получилось.

— Ты чудовище.

Тим напряженно промолчал.

— И ты мне врешь, — Кэрол тихо завыла. — Не было тебя. И Иссы не было. Там был только Рик. Разве возможно, чтобы мальчик такое сделал?

— Мам, прекрати истерику! — раздался раздраженный голос Патрика. — Вот уж не ожидал от тебя!

Кэрол отстранилась от Тима и посмотрела в сторону двери, на своего сына.

— Рик! Ты убил человека, Рик!

— Он был для нас опасен, потому что мог выдать отцу. К тому же, он был настоящим говном, и сам напросился.

— Ты его убил!

— Вот заладила! Ну и что?

— Как что? Нельзя убивать людей!

— Всем можно, а мне нет? Тебе можно, отцу можно, им, — мальчик кивнул в сторону Тима, — тоже можно. Моя бабка была маньячкой, твой первый муж был убийцей, твои друзья — киллеры. И не тебя ли вытащил из тюрьмы отец? А за что ты туда попала — забыла? Я уже не говорю о других смертях на твоей совести. Ты забыла, кто мы такие, мам? Мы — это смерть для других. Вспомни, скольких ты погубила, всех вспомни! А потом посмотрим, повернется ли у тебя язык упрекать меня.

Жестокие слова отозвались мукой в сердце Кэрол. Какая кровь течет в жилах этого мальчика, с кем жил он, зная их грехи? Какой пример ему подали родители, Джек со своей холодной жестокостью, она, дочь убийцы-шизофренички, влюбившаяся в сумасшедшего убийцу, сама совершившая убийство? Что после всего этого она теперь, в этой ситуации, могла сказать сыну?

Спрятав лицо в ладонях, она безутешно расплакалась, сжавшись на постели. Маленькая рука Патрика легла ей на затылок и погладила. Он вдруг обнял ее, нежно, с любовью.

— Прости меня, мам. Я не хотел говорить то, что сказал. Это само как-то вырвалось. Я преклоняюсь перед папой, я люблю тебя. Я не хотел сказать о вас ничего плохого. И о твоих друзьях — тоже, — он покосился на Тима. — Я знаю, что нельзя убивать. Но ведь мы должны думать о себе. Мы просто защитились от врага, а он был нашим врагом. Нельзя допускать, что бы кто-то ненадежный знал о нас и мог рассказать папе. Ты сама начала это, мама, так имей мужество довести до конца. Это наша война, и если мы будем размазней, она нас раздавит. Ты забыла, о чем мы с тобой говорили? Забыла о нашей тайне, о том, какие мы, что нам можно, а что нельзя, что нужно делать?