Благую весть принёс я вам
Шрифт:
– С-сволочь мерзопакостная. Небось, с пришельцами спелась, дрянь. Оттого и упорствуешь. Думаешь, ихнее колдовство тебя спасёт? Ничего тебя не спасёт, еретичка.
Но Зольница лишь рассмеялась.
– А помнишь ли, как перед мужем моим заискивал?
Головня побагровел, крикнул охранникам:
– Бить её плётками, пока не околеет, заразу такую!
Хворост осторожно кашлянул, шагнув вперёд.
– Великий вождь, к ним туда заглядывал Жар-Косторез. Тоже хотел ворожить.
Лучина бросился на старика, схватил за соболий воротник, оттаскивая назад.
– Куда лезешь без спроса? Надо будет - без тебя разберутся.
Лицо
– Позовите-ка сюда Жара.
Лучина обернулся к нему, воскликнул:
– Да неужто поверил? Я за Костореза ручаюсь - не крамольник он.
Разволновавшись, шагнул к вождю, но на пути у него выросли охранники, закрыли Головню телами.
– Великий вождь! Жара-то за что? Он ведь - наш, - гундел Лучина.
Головня ухмыльнулся.
– Сполох тоже был наш. Если чист передо мною, отпущу без вреда, ещё и награжу за службу.
Однако, Лучина больше не верил в снисхождение вождя. Глядя на истерзанных, обмороженных баб (своих, Артамоновских!), он чувствовал нарастающий гнев, но не на вождя, а на лукавого старика, который затмил вождю разум.
Он опять бросил взгляд на несчастных женщин. Варениха уже не дёргалась, лишь слабо скребла крючковатыми пальцами по меховику, накрученному на голову. А Зольница сидела с вытянутыми ногами и, тяжело дыша, отколупывала с лица замёрзшую кровь. Смотреть на неё было жутко. Мгновенной вспышкой сверкнуло воспоминание, как угощала она их, парней из мужского жилища, когда они явились к вождю потолковать о загоне. И как приговаривала:
– Наедайтесь как следует. Слабые и себя не спасут, и общину погубят.
Головня тогда принимал из её рук кружку кислого молока и глиняную тарелку с болтанкой, взирал благодарными глазами (у мужиков-то так не покормят!), приговаривал:
– Счастья и долгих зим тебе, Зольница.
Ах, как недавно это было! А теперь - что произошло? Разве не тот самый Головня хлестал сейчас плетью заиндевевшую Зольницу? Разве не та самая Зольница посылала ему ныне проклятья? Зло пришло в общину, раскололо род, внушило людям ненависть друг к другу. Коварное колдовство разъело души, тихой сапой прокралось в сознание. Это пришельцы, чтоб им пусто было, навели морок на родичей - больше некому. Огонь и Лёд уже повержены, но остались пришельцы, алчные южане, тянущие когтистые лапы к северному краю. Это их злая воля ослепила людей, заставила раз за разом покушаться на вождя. Рдяница, Сполох, теперь эти бабы... Можно подумать, будто крамола, угнездившись в общине, перескакивала с одного на другого, сжигая им разум, наполняя сердца яростью. Но значит ли это, что надо крушить всех подряд, не разбирая правых и виноватых? Быть может, враги этого и желают?
Но с суровой невозмутимостью прозвучал властный голос:
– Приведите Жара.
И Лучина похолодел в страшном предчувствии.
Отправив одного стражника за Косторезом, Головня презрительно глянул на окостеневших от холода крамольниц. Велел охранникам:
– Накиньте на них меховики.
Зольница укуталась в одежду, непослушными лиловыми пальцами стала завязывать тесёмки на отворотах. А Варениха, когда ей размотали голову, скатилась с рук воина и упала лицом в снег.
– Кажись, всё, великий вождь, - растерянно промолвил воин, поднимаясь
на ноги.– Готова.
Головня безразлично посмотрел на неё и промолчал.
В сумеречном небе задрожало разноцветное сияние, полыхнули разноцветные завеси - жёлтая, синяя, белая. За почернелым частоколом растёкся гул голосов, послышались крики:
– Великий вождь! Покажись! Жив ли ты?
Стражник, что отправился за Жаром, вернулся, сообщив:
– Там люди собрались, великий вождь. Боятся за тебя. Косторез тоже там.
Головня медленно побрёл к калитке. За ним, неотступные как тени, потянулись два воина с копьями.
Распахнув калитку, вождь вышел со двора. Полускрытая сумраком толпа шершаво завздыхала, зашевелилась многопалым чудищем, заскрипела пушистыми, толстыми ходунами по снегу. Вместо лиц - чёрные дыры под колпаками, только бороды мерцали, слабо озарённые небесным сиянием.
– Жив вождь, - прошелестело в толпе.
– Зачем явились?
– недружелюбно спросил Головня, раздосадованный, что его отвлекли от допроса.
– Разве я вас звал?
Толпа заколебалась. Послышались голоса:
– Так это... тревожились, великий вождь... беспокойство проняло... крики у тебя... как бы чего не случилось...
Вождь надменно скрестил руки:
– Волею Науки мне открылись козни заговорщиц, поддавшихся зловредному прельщению. Обе они завтра предстанут перед судом богини. Вы же идите по жилищам и не тревожьтесь за меня.
– Слава вождю!
– выкрикнул кто-то из толпы.
– Слава благодетелю!
И люди закричали наперебой:
– Слава! Слава! Долгих зим и крепкого здоровья!
Головня поискал глазами Жара, позвал его:
– Косторез, ты там? Покажись.
Жар торопливо протиснулся вперёд. Судорожно потирая руки, промолвил:
– Я здесь... великий вождь.
Глаза его искательно смотрели из-под колпака.
– Иди за мной, - приказал Головня.
Первое, что увидел Жар, ступив во двор, - это распростёртое на снегу тело Варенихи (седые волосы известково белели в потёмках), и скорбно склонившуюся над мёртвой бабкой Зольницу. Косторез остановился как вкопанный, невольно сделал шаг назад, уперевшись спиной в тын. Зольница подняла на него лицо, усмехнулась из-под ветхого колпака - пятна застывшей крови в темноте чернели как язвы от кожной болезни. Вождь неспешно приближался к ней, поигрывая плетью.
– Слыхала?
– самодовольно произнёс он.
– Любят меня родичи. Волнуются. Среди ночи из жилищ повылазили. А о тебе всплакнёт ли кто завтра?
– Он обернулся к Косторезу.
– Знаешь, за что казню её?
Жар молчал, окаменев от страха.
– За предательство и ворожбу, - объяснил Головня.
– Порчу на меня вздумала наводить, засранка. Говорят, ты тоже там был, видел, как она колдовала. Правда ли? Я ведь верил тебе, Жар.
– В-великий вождь, - промямлил умелец, трясясь всем телом.
– С-случайно...
– Случайно?
– С-случайно заш-шёл... Н-не знал...
– Не знал? А вот мы у неё сейчас спросим.
– Он повернул лицо к Зольнице.
– Ну что, правду молвит или врёт? Знал он о твоём непотребстве? Отвечай.
Та злобно прищурилась, произнесла будто с удивлением:
– Я-то думала, ты донёс, Жар. Зря грешила, выходит. Прости.
Косторез пошатнулся, вспотев, вцепился в поясные обереги.
– Кл-лянусь... ничего не знал... ничего!
Стоявший чуть поодаль Хворост воскликнул, махнув рукой: