Блеск и будни

— Роско, тихо, — шепнула Дулси. — Ты хочешь, чтобы услышала тетушка Лида? Если она тебя тут застанет… Она здорово отхлещет нас.

— Дулси, ягодка, почему бы тебе не пойти за меня? Тогда нам не надо будет прятаться.

— Пока что я не хочу выходить ни за кого, — ответила она, вставая с развороченной кровати и подходя к тазу, чтобы обтереться губкой. Опять стояла знойная ночь в это нескончаемо жаркое лето. — Может быть, когда закончится война, мы сможем поговорить о свадьбе. Может быть, когда станем свободными.

— Ха, свободными. Непохоже, чтобы кто-нибудь в здешних местах освободился. Я бы не стал полагаться на то, что придут янки и заявят: «Эй, Роско, ты свободен. Эй, Дулси, ты свободна».

Он растянулся на кровати и посмотрел в окно над своей головой, на полную луну. Над его вспотевшей грудью жужжали насекомые.

— Ага. Ну, я-то была свободна,пока сенатор Уитни не возвратил меня сюда насильно.

— Да, свободной и дорогой. Я слышал, чем ты занималась в Йорктауне, в доме терпимости мисс Роуз, слышал я и о том, сколько ты брала за услуги.

— Не шуми, Роско, а то я начну брать плату и с тебя. Да и вообще, я слишком хороша для тебя. Возможно, и надобрать с тебя.

Он ухмыльнулся.

— Тебе нравится это занятие, ты сама знаешь об этом.

— Имеются и другие не хуже тебя. Например, капитан Карр.

— Он-то? Белый парень, который остался без ноги?

— Угу. Впрочем, он не потерял свои рога. Когда я захожу в его комнату, то он смотрит так, как будто может боднуть. А когда я его мою губкой в ванной… — Она захихикала.

— Что же смешного?

— У него член стоит, как палка. И он этого так стыдится. Он краснеет, как мак, начинает давиться и отдуваться, так что кажется, что вот-вот лопнет. И хочу сказать тебе Роско: я скоро позволю ему удовлетворить свое желание. И это будет моя месть.

— Месть за что?

— Ты знаешь, что его тесть — один из самых мерзких рабовладельцев Юга. Я слышала разговоры о том, что он сек своих рабов до полусмерти. И был юноша Такер, говорят, он посадил его в бочку с забитыми в нее гвоздями, так что их острия торчали внутри, и столкнул эту бочку с холма. Ну, пора уже этому могучему Уитни насыпать немного за шиворот. Пора уже, чтобы мы, цветные, начали сопротивляться.

Роско сел.

— Что же ты собираешься сделать? — спросил он.

— Ты скоро узнаешь об этом.

Лизе не верилось, что в утро, когда она окончательно теряла свою любовь, может выдаться такая прелестная погода. Ожидали шторм или, по меньшей мере, моросящий дождичек, а выдался великолепный день: на небе ни облачка, в солнечных лучах сверкало море, на голубовато-зеленом шелке воды переливались блики.

— Папа, тебе обязательнонадо уезжать? — спросила Аманда, обнимая его.

— Да, дорогая, надо ехать.

— Но ты приедешь в следующем месяце и не забудешь привезти мне что-нибудь еще?

— Да, не забуду.

Он стоял перед фасадом коттеджа. Лиза застыла на пороге, провожая его взглядом. Ангус взбирался на козлы кареты, готовясь отвезти его на железнодорожную станцию в Эр. Все выглядело так привычно, так буднично, как у других. И все же Лиза не могла не думать о своем: «Я его больше никогда не увижу. Обожаемого мною человека. Никогда. Неужели такое возможно?»

— Знаешь, чего я особенно хочу? — спросила Аманда.

— Чего же?

— Котенка. Ты мне привезешь котенка, папа? Если можно, беленького. Правда, мне очень хочется беленького котенка.

— Значит, ты получишь его, дорогая моя. А теперь поцелуй меня и иди к миссис Паркер.

Адам подхватил дочку, прижал к себе. Она обвила его шею руками.

— О, папочка, ты самый хороший во всем свете! — воскликнула она. — Как бы я хотела, чтобы ты никогда от нас не уезжал.

— Да, и мне этого хотелось бы, дорогая.

Он поцеловал ее.

— Почему ты плачешь? — спросила Аманда.

Он заставил себя улыбнуться.

— Мне просто что-то попало в глаз. Ну, а теперь бегом домой. Мне надо… поговорить с мамой.

— Ладно. До свидания, папа.

Он опять поставил ее на дорожку из кирпича, обсаженную розовыми и белыми цветами, и она помчалась в дом, задела платье матери и скрылась в комнатах. Лиза прикрыла дверь, затем подошла к Адаму. Он взял ее за руки.

— Как мы будем прощаться? — шепнул он.

— Не знаю.

— Будешь писать мне?

— Да, конечно, на адрес мистера Лоуери в Лондоне.

— Куда ты поедешь?

— Не знаю. Возможно, проведать сестру, попытаюсь помириться с ней. Но пока что ни на что определенное не решилась. Должна… Ну, привыкнуть…

Она пыталась сдержать слезы, но у нее это не получилось. Вдруг она оказалась в его объятиях.

— О, Адам! — зарыдала она. — Мы правильно поступаем,не так ли?

— Ты знаешь, что я думаю об этом. Ты знаешь, что отсылаешь меня от единственного, что мне дорого в этом мире: от себя.

— Это неправда. Нельзя забывать о детях…

— Ах, знаю. Дети. Моя так называемая политическая карьера. Мое положение в обществе. Маркиз Понтефракт. Все — помпезность и показуха. Но главное-то в том, что я люблю тебя, и что мне все это без тебя? Чего стоит жизнь без любви?

— Пожалуйста, дорогой мой, не говори об этом. От этих слов на душе становится еще тяжелее.

— Ты помнишь аббатство Ньюфилд? Помнишь детей на торфяниках?

— Когда ты сказал, что будешь моим рыцарем. Ты им и был, любимый. Самый верный из всех рыцарей.

— Если ты когда-либо окажешься в беде…

— Знаю.

— А теперь поцелуй меня.

Она прижалась губами к его губам. Их поцелуй длился почти минуту.

— Ты в душе у меня, — прошептала она. — А теперь поезжай, любимый.

Он поднял обе ее руки к губам.

— Не думаю, что на этом все кончается, — сказал он. — Если не здесь, то на том свете мы встретимся опять.