Блеск жемчуга

–  Тогда то вам и потребовалось переливание крови?

Алисон утвердительно кивнула.

–  Когда врачи обнаружили, что переливание невозможно, они прибегли к инъекциям железа и пилюлям. Они еще сомневались, что пилюли смогут остановить кровотечение, но они помогли. Так что теперь я живу только на них. Но, впрочем, - поправила Алисон, - до того времени, как я решу забеременеть.

И тут Мейлин внезапно увидела в глазах Алисон твердую решимость, даже вызов.

–  Но, Алисон, ведь это небезопасно для вас, отказываться от пилюль? До того времени, как вы забеременеете, месячные могут оказаться слишком сильными.

–  Возможно… хотя мои врачи и семья больше озабочены родами. Нет доказательств в пользу того, что у меня будут те же осложнения, что у мамы, но даже из за малой вероятности повторения ее судьбы они решили, что мне вообще не следует рожать.

–  Но вы с ними не согласны.

–  Я не знаю, что говорит медицина, я знаю только то, что говорит мое сердце: я хочу иметь детей от любимого мужчины.

–  Но ведь не ценой же своей жизни!

–  Это стоило жизни моей матери, Мейлин, - тихо сказала Алисон, - однако она родила моему отцу ребенка, которого он хотел.

«Ребенка, которого он хотел». Эти слова вонзились очередным кинжалом в сердце ребенка, которого Гарретт Уитакер не хотел. Но это была старая, застарелая боль, и Мейлин не обратила на нее почти никакого внимания, она была поглощена новым страхом, представив себе, как ее сестра умирает при родах.

Алисон не должна умереть. Эта просьба, родившаяся в глубине сердца Мейлин, превратилась в вызов: я не дам ей умереть.

Мейлин Гуань принадлежала к роду Уитакеров всего лишь наполовину, следовательно, она была консервативна лишь наполовину - а на другую половину она современна. В эпоху зачатия в пробирке и суррогатных матерей не так уж трудно найти женщину, которая согласится выносить ребенка другой женщины…

«Например, такой женщиной могла бы быть я».

Это была восхитительная мысль, но тут же наступило разочарование; ведь это будет ребенок Алисон с ее золотыми генами, и ему девять месяцев придется жить с Мейлин. Сможет ли она гарантировать безопасность этого крошечного существа от злых духов?

«Это моя вина», - подумала Алисон, видя, как уже второй раз за этот вечер у Мейлин портится настроение. Это выражение уже появлялось на ее лице тогда, когда она сердито смотрела на фотографию с флотилией судов духов. Алисон и рада была бы приписать его очередному приступу месячных или каким то проблемам с «Нефритовым дворцом», но нет, на этот раз сомнений быть не могло: это была личная обида, обида на то, что сказала сама Алисон.

В первый раз Алисон собралась спросить Мейлин, не запрещено ли фотографировать лодки духов, но собравшиеся на ее лице складки разгладились, и глаза прояснились. И так же теперь: только Алисон хотела спросить, что такого она сказала обидного, как шторм снова рассеялся, словно его и не было.

Закончив ужин, присланный из сычуаньского ресторана «Дикая гвоздика», они перешли к жасминному чаю. Мейлин вернулась к теме погоды. Слегка оправдывающимся тоном, словно желая получить второй шанс - уже спокойно - обсудить эту проблему, она спросила:

–  Скажите, Алисон, почему вы так любите дождь?

–  Потому что… в общем, он и в самом деле кажется мне милым.

«Мне тоже, - вдруг поняла Мейлин.
– Но почему?» Явно не потому, что она прожила много лет в Лондоне. Моросящий лондонский дождь всегда казался ей холодным и гнетущим. Тогда, стало быть, дело в тропических дождях Гонконга? Верно. Мейлин не помнила, когда это началось, но поразительно, она поняла, что во время дождя она чувствовала себя защищенной… почти любимой.

–  Мне нравится гулять под дождем, - продолжала Алисон, ободренная мягкостью тона Мейлин.
– Правда, волосы превращаются в хаос, но зато от дождевой воды они становятся мягче.

–  Я никогда не пробовала.

–  Да? Но ведь в Гонконге такие ливни не редкость? Из той беседы на вечере в Замке я поняла, что вы родились и выросли в Гонконге.

–  Верно, - пожала плечами Мейлин. И улыбнувшись, добавила: - Но я всегда ходила под зонтом.

–  У вас есть здесь родственники? Может быть, братья или сестры?

–  У меня есть сестра, - сказала Мейлин, глядя в свою чашку с чаем, чтобы Алисон не могла прочесть в ее глазах продолжение фразы: «И она как раз сидит рядом со мной».
– Впрочем, она обо мне ничего не знает.

–  Не знает? Но почему?

–  Мой… наш отец был американцем. Он был в Гонконге ровно столько времени, чтобы моя мать забеременела. Разумеется, он говорил ей, что любит ее, но это обычная ложь. Он вернулся в Штаты и никогда больше не появлялся в Гонконге.

–  Но он знал, что ваша мать беременна?

–  О, да. Она говорила с ним всего через два дня после моего рождения.

–  Мейлин!
– выдохнула Алисон.
– Извините за неуместный вопрос.

Мейлин взглянула поверх чашки с чаем на веснушчатое лицо сестры.

–  Что бы вы сказали о таком человеке, Алисон?

–  Я… а что вы думаете?

–  Это гнусный человек, бесчестный, недостойный даже презрения.
– Эта игра становилась уже опасной. Мейлин ведь обещала себе, что будет держать на запоре врата своего личного ада, и она так и поступила бы, но у израненного сердца накопилось слишком много вопросов.
– Вы могли бы представить себе, чтобы ваш отец, Алисон, поступил так с кем нибудь?

–  Мой отец? Нет. Никогда.
– Алисон отрицательно помотала головой.
– Вы сказали, что у него есть и другая дочь… ваша сестра?

–  Да.
– Мейлин не отвела взгляда от изумрудных глаз сестры.
– Она ничего обо мне не знает, не знает даже о моем существовании.

–  Но неужели вам никогда не хотелось познакомиться с ней?

–  Я думала об этом, - призналась Мейлин, и вдруг запнулась. Но ей важнее было сейчас получить ответ на свой вопрос, чем успокоиться и взять себя в руки.
– Что бы вы сказали на это, Алисон? Хотела ли бы она услышать обо мне?

–  Разумеется! Почему же нет? Ведь она ваша сестра!

–  Да… но у нее оба родителя белые. Как вы думаете, не будет ли она шокирована тем, что у нее есть сестра полукровка, наполовину китаянка? Может быть, она и не хотела бы узнать об этом?

Алисон снова помотала своей молочно рыжей гривой.

–  Мне кажется, она была бы рада узнать о вашем существовании.

«Пожалуй, она не расистка», - подумала Мейлин. «Скажи же ей, - прошептало Мейлин ее сердце.
– В этом не будет вреда, ты же знаешь. Она никогда не скривится от отвращения. Ты же знаешь, что нужно сказать, ты тысячи раз повторяла эти слова, раз за разом в ночной тишине. Так скажи же теперь: ты моя сестра, Алисон! Моя сестра! И я горжусь тобой, я…»