Блин – сокрушитель террористов

– Прячемся, – сказала Суворова, – привстань, Блинок.

Блинков-младший почувствовал, что полка под ним приподнимается, потом – хлоп! – и Валька пропала. Сгоряча он полез в тот же ящик под полкой. Суворова зашипела и стукнула его по рукам.

А дверь трещала! Щель стала шире, и в ней так и прыгал свет фонарика.

Вытянув руки, Митек вслепую пошел от двери и через два шага наткнулся на перегородку. За ней оказалось точно такое же купе – как в железнодорожном вагоне, только здесь полки были не поперек, а вдоль.

Ящик под полкой был вместительный. Митек юркнул туда и устроился полусидя, оставив полку открытой, как танковый люк.

– Стоп! – вдруг закричал Иваныч. – Ты что имущество ломаешь?! Смотри!

Высунувшись в проход, Блинков-младший увидел, что в щели мечутся лучи уже двух фонариков.

– Черт слепой! Не посмотрел как следует – и сразу ломать! Балясину отогнул! – возмущался Иваныч.

Лучи фонариков перестали прыгать и оба уставились в одно и то же место. Даже Блинков-младший издалека разглядел в щели язычок запертого замка.

– Правда, на замок закрыта, – после долгого молчания признал Петя. – Иваныч, а вдруг, этот, кто там сидит, услышал нас и все переделал: задвижку открыл, замок закрыл?

– Что он услышал, если ты мне на ухо шептал?! И потом, я же тут все время оставался. Он, по-твоему, дух святой – перелетел и закрыл замок без звука?…

На этих словах охранника «дух святой» довольно хрюкнул в своем ящике под полкой.

– Я на тебя докладную записку напишу. Сам сломал, сам и ответишь, – заключил Иваныч. – Пошли отсюда!

– А как же следы? – не унимался служака Петя.

Иваныч молча отошел и снова застучал дубинкой по прутьям ограды. Видимо, у охранников это было привычкой, которую они сами не замечали.

– Иди-ка сюда! – закричал он.

Еще минут пять от ограды слышался Петин оправдывающийся тенорок и гневное бурчание Иваныча. Блинков-младший понял, что старик нашел вторую вмятину на газоне, там, где спрыгнула Суворова. Судя по тону Иваныча, этот второй след доказывал глупость всех подозрений служаки. Наверное, Иваныч решил, что в одном месте злоумышленник влез во двор, а в другом – вылез. Уставший спорить Петя уныло соглашался.

– Митек, я вылезаю, – сказала Валька из своего сундука.

– Погоди, вдруг они проверят на всякий случай?

Суворова громко зевнула.

– Ломать дверь из-за одних подозрений они не станут, а ключей ни у кого нет. Я думаю, эти ключи вообще в Турции. Здесь же турки жили, строители. Как они уехали, в эти вагончики никто не заглядывал.

Она завозилась, хлопнула крышка полки, и вдруг за перегородкой вспыхнул слабенький свет ночника.

– Выключай! – зашипел Блинков-младший.

– Да никто не заметит! – лениво заспорила Суворова.

– Как же не заметит? Видала, какая щель в двери?!

– Ну и что? Холоднокровнее, Блинок! Иди сюда!

Блинков-младший выбрался из ящика и перешел в суворовское купе. Валька сидела на полке, по-турецки подобрав ноги. На голове у нее была бордовая феска с кисточкой на длинном шнуре, а в руке – какая-то кривая палка. Блинков-младший не сразу сообразил, что это курительная трубка с очень длинным чубуком.

– А еще халат есть, шелковый, только прожжен утюгом, – похвастала Суворова, делая вид, что затягивается из трубки. – Говорю тебе, Блинок, сюда после турок никто не заглядывал, я первая. Знаешь, как тут было насвинячено?! Я одних объедков вынесла три пакета, чтоб тараканов не разводить, а остальной мусор по ящикам распихала. Кальсоны есть оранжевые, с перламутровой пуговкой. Хочешь, подарю?

Суворова была рада, что они не попались охранникам, и начала валять дурака. Блинков-младший сел рядом с ней и выключил ночничок.

– Темнота – друг молодежи, – заметила Суворова. – Блинок, давай поцелуемся, чем так торчать.

– Да ну тебя, – огрызнулся Блинков-младший.

– А-а Ирки боишься!

– Я не боюсь, а просто…

– «Не давай поцелуя без любви!» – дурным голосом пропела Суворова. – Блинок, объясни мне, почему все парни или мямли вроде тебя, или придурки вроде того, в парке?

Блинков-младший прекрасно знал, что Валька не считает его мямлей, а просто берет на слабо. Не поцелуешь ее – ты мямля, а поцелуешь – она завтра же доложит Ирке и вообще будет говорить, что все парни – предатели.

– Просто ты отмороженная, Валька, – серьезно сказал он, – и к тебе липнут такие же отморозки.

– Ну, положим, этот в парке прилип к тебе, а не ко мне! – уточнила Суворова. – Блинок, может, я в душе белая и пушистая. Но ведь скучно жить, как твоя Ирка! Уроки всегда сделаны, тетрадки обернуты – тьфу!

Блинков-младший не собирался доказывать, что учить уроки – хорошо, а не учить – плохо.

– Валь, а зачем Князь тебе звонил на биологии? – спросил он, чтобы сменить тему.

– Так это мы Тонюшку доводили, – оживилась Суворова. – Князь взял у отца мобильник и на уроке позвонил мне. Я раскрываю трубку, послушала и говорю: «Покупайте!». Тонюшка покосилась, но ничего не сказала. А я набираю номер Князя – естественно, под партой. У него тоже звонит, он делает вид, что слушает и говорит: «Продавайте!». Тонюшка говорит: «Голенищев и Суворова, отключите телефоны, у нас тут не биржа». Мы делаем вид, что отключаем, и я отдаю свой мобильник Надьке, а Князь свой – сестре. Надька ей звонит, и Ляля Кусачая дает указания на биржу: «Нефтяные акции покупайте, а жвачечные продавайте!»…

Блинков-младший представил себе добродушную мордаху Кусачей княжны, торгующей жвачечными акциями, и засмеялся.

– Да, весело было, – вздохнула Суворова. – Скоро эти придурки уйдут? Мне домой пора.

– Уже уходят, – сказал Блинков-младший, расслышав треск двух резиновых дубинок по ограде.

Треск удалялся.

– Ну, не скучай, Блинок, – стала прощаться Суворова. – Пойдем, подсадишь меня.

– А кто меня научит замок отпирать? – спохватился Блинков-младший.

– Двенадцатый час ночи! Влетит мне из-за тебя, – без сожаления заметила Суворова, запуская руку в волосы. – Правило номер один: шпильки не годятся, они гнучие. Заколка и только заколка – самая лучшая отмычка на свете…

За полчаса Блинков-младший освоил все премудрости: под каким наклоном вставлять заколку в замок и на что и с какой силой нажимать.

На прощание Суворова подколола его так, что Митек был готов сквозь землю провалиться со стыда.

– Спокойной ночи, Блинок. Гуд найт, Америка, – сказала она, уже стоя по ту сторону ограды. – Между нами, девочками: впервые вижу, чтобы трусы носили поверх колготок, а не наоборот.

Она убежала, а Блинков-младший побрел к вагончику. Щеки пылали, как будто натертые снегом. Проклятые трусы! Вредная Суворова!