Близкие люди

— Я не знаю, — сказал Степан ровно, — понятия не имею.

— Он понятия не имеет! — раздраженно повторил Чернов. — А кто имеет, Паша? Это тебе не шутки — вещественное доказательство на месте преступления! Наш капитан Никоненко от счастья бы умер, если бы эту зажигалку в котловане нашел.

— Ну и умер бы! Только я все равно не знаю, где, когда и как я ее потерял! А в котловане я в ту ночь не был! Я дома спал.

— Тебя кто-то подставить хочет, Павлик, — сказала Саша осторожно, — как же ты не понимаешь! И машина, и зажигалка. Все одно к одному.

— Я не понимаю, — повторил Степан упрямо, — подставить можно, только если в этом есть какой-то резон. Какой резон в том, чтобы подставить меня? Посадить меня в кутузку, чтобы завладеть моей квартирой? Движимым и недвижимым имуществом? Машиной? Ребенком? И кто станет меня подставлять? Злые люди? Конкуренты, которым самим охота в Сафоново супермаркет построить?!

Ингеборга протянула под столом руку и стиснула джинсовое Степаново колено. Он моментально сжал ее руку горячей медвежьей лапой, вытащил из-под стола и положил на скатерть. Саша с Черновым как по команде уставились на их сцепленные пальцы.

— Но мы ведь так и не узнали, кто платит Гаврилину за митинги протеста, — пробормотал Чернов, глядя на руку шефа, которая держала тоненькие бледненькие аристократичные пальчики учительницы, — может, и вправду конкуренты.

— Ты, Черный, больше на Маринину налегай. Тебе еще не то покажется. Какие, блин, конкуренты? Сицилийская мафия? Неуловимая банда Сеньки Тузика? Ты когда-нибудь от кого-нибудь слыхал про них, кроме как по НТВ?! Или ты думаешь, на наше с тобой теплое место очередь из желающих стоит? Что-то я никого не видал!

— Паша! — осторожно позвала Ингеборга.

— Ты когда последний раз в субботу на работе не был, помнишь? А домой ты когда раньше десяти приезжал? В Большой театр в культпоход ходил когда? В десятом классе? Зато что ни день — то вагоны на станции задерживают., то сваи хреновые заколотили, то окна на Профсоюзной побили, то Муркина укокошили, то Белова пополам переехали, а ты знай себе разгребай! Вот жизнь. «Баунти», блин! Сплошное райское наслаждение!

— Паш, ты о чем? — спросил Чернов весело. — Куда-то тебя совсем не туда понесло!

— Да никуда меня не понесло! Понесло! Ни у кого нет никакого резона подводить меня под монастырь. Я никому не нужен. Я не Березовский с Гусинским, главная развлекуха державы!

— Значит, — вдруг твердо сказала Ингеборга, и все опять на нее посмотрели, — дело в чем-то другом. Ты просто не хочешь признать факты. Это очень понятно, потому что они тебе не нравятся. Но тебе придется их признать и сделать из них какие-то выводы. У тебя нет другого выхода, Паша. — И она ободряюще улыбнулась.

Почему-то ее речь произвела на всю компанию большое впечатление. Они смотрели на нее и молчали.

Может, она сказала какую-то глупость? Или позволила себе лишнее? Или все дело в том, что они «свои», а она «чужая»?

— Инга Арнольдовна, а вы мне покажете, как нужно есть палочками? — вмешался Иван. — И мне правда можно снять кроссовки?

— Кроссовки нужно снять обязательно, — ровно сказала Ингеборга. Ей было очень неловко, — и есть палочками я тебя научу. В этом нет ничего сложного.

— Значит, — Степан опять подцепил ее руку. Ему хотелось подержать ее за руку так, чтобы все это видели, — что мы имеем? Мертвого Муркина, который шантажировал Сашку и кого-то еще, о ком знал Петрович и собирался мне рассказать. Петровича, который умер предположительно от сердечного приступа, так ничего и не рассказав. Зато из его сообщения явствует, что Леонид Гаврилин тоже каким-то боком нас касается. Вроде он совсем ни при чем, а оказывается, при чем. Сашка была в ночь на семнадцатое в Сафоново и видела мою машину. Утром семнадцатого Черный подобрал в котловане мою зажигалку, про которую вспомнил только сейчас. Из всего этого следует, что Муркин шантажировал меня, и я его убил. Правильно?

— А тот, второй зам? — спросила Ингеборга, напряженно ловившая каждое слово. — Ну, которого сбила машина. Или имеется в виду, что его тоже сбил ты?

— Нет, — сказал Степан мрачно и вытащил пальцы из кулачка Ингеборги, — его сбил не я. Его пыталась убить его собственная жена, которая застукала, что он ездит к любовнице. Это менты сказали. Она к ним сама пришла.

— Господи Боже мой, — пробормотала Ингеборга, — ужас какой.

Все помолчали, как на поминках.

— Каким-то образом нужно точно установить, моя машина была той ночью в котловане или не моя, — наконец сказал Степан, — и если моя, то кто на ней ездил.

— Кто только на ней не ездит! — подала голос Саша. — Как это можно установить, когда столько времени прошло?

— Не знаю, — буркнул Степан, — понятия не имею.

— А зажигалка? Как она в котлован попала? Когда ты ее все-таки потерял?

— А черт ее знает. Я их всегда теряю, эти зажигалки. Я каждый день сигареты покупаю и новую зажигалку.

Ингеборга быстро на него посмотрела. Она еще мало знала его, но, даже зная его совсем мало, она очень отчетливо расслышала в его голосе фальшь. Он явно не хотел сообщать о чем-то своему заму и драгоценной подруге.

— Я должен подумать, — сказал Степан, отвернулся и стал рассматривать рыбок в аквариуме, — Черный, оставь мне зажигалку. Может, я чего дельное вспомню. Только я еще раз хочу сказать, ребята, — я Муркина не убивал. И Петровича тоже.

— С чего ты решил, что Петровича… Петрович же от сердца умер!

— Да, — согласился Степан, — от сердца.

Им было неловко друг с другом, и это было ужасно. Степан не мог рассказать про пузырек, найденный в спецухе Петровича, Саша нервничала, а Чернов делал вид, что ничего не замечает.

Кроме того, и зама, и офисную барышню, как про себя называла платинововолосую Ингеборга, вконец измучило любопытство — появление шефа на людях с дамой, очевидно, было явлением редким и загадочным, требующим немедленного и долгого обсуждения.

Поэтому ужинать ни зам, ни барышня не остались. Чернов еще потискал Ивана, покрутил, потряс, пободал, выражая нежность, а платинововолосая напоследок оглядела Степана и Ингеборгу встревоженными оленьими глазами, и они ушли. Последний раз мелькнули белые волосы и стильная куртка «Беннетон», швейцар в «драконовом», только синем, халате распахнул перед ними дверь, и они исчезли из виду.