Блог

И вспомнил, как один молодой и «тотально канонический» диакон совал мне в лицо желтую газетенку, в которой покойный Святейший Патриарх Алексий якобы участвовал в каком-то буддистском ритуале, чем попирал все догматические нормы. Я недалекому диакону тогда посоветовал провокационной газетенкой подтереться и больше интересоваться не тем, что другой плохого сделал, а что он сам хорошего сотворил. Много чего вспомнил, еще больше разозлился, то бишь обрел «подобающий любому православному блогеру» образ злобного гоблина и начал писать эту статью. Чуть было меня не сбило с толку выступление по радио отца Андрея Кураева, но тут же адский импульс подпитала реплика, пролаянная в эфире таким же, как я, гоблином, невесть в чем несогласного с известным православным публицистом. Злоба черной жижей булькала в моем сердце всю дорогу до самого дома, где я на свою беду включил компьютер и тут же наткнулся на статью сановитого еретика недоумка Диомида, обвиняющего здравствующего патриарха Кирилла в прямом сговоре с Антихристом по вопросу ИНН.

Боже, подумалось мне: как же мы выглядим в глазах обычных людей!? Слова доброго от нас не дождешься, спиной поворачиваться к нам опасно, а уж о присоединении по доброй воле к сатанинскому торжеству под православным лейблом и речи быть не может. И тут меня озарило: Так это не наши, наши так не могут, наши хорошие, я с нашими Богу молюсь, чтобы всем лучше было, а это духи злобы поднебесной, приличными телами овладевшие для подрывной работы. Эта мысль меня успокоила, и я вспомнил знакомого старца, человека истинно святой жизни, который на мой вопрос, много ли демонов по миру бродит, ответил: не суются они практически. Сами справляемся.

P.S. Так что, любезный читатель, если вам встретится в Сети заметка, после которой захочется руки помыть, не верьте, что ее написал православный, даже если он так подписался. Не наш это. Казачок засланный. После заметок, которые наши пишут, мир обнять хочется. Перекрестите экран монитора и скажите: «Изыди, сатана! Аминь».

Нейролептика

В лучшем случае. Но с определенного времени мне стало казаться, что мои страждущие собеседники не очень-то и торопятся исцеляться. Скорее всего, мир за стенами больницы напрямую связан у них с тем кошмаром, который им пришлось пережить, и ворошить старые тревоги они боятся. Боятся потерять то маленькое счастье, выраженное в спокойном течении жизни внутри отделения. Это мир первичной органики, пока еще способной передать словами опыт и знание. Горизонты благостных для пациентов многочасовых мыслительных пустот то и дело озаряют зарницы непостижимых истин, выявить которые при помощи логики невозможно. Чарует измеряемая долями секунды нейтральная полоса между реальностью и заповедными областями иррационального. Ее многообразие поражает самое искушенное воображение. Там есть все: пьянящее одиночество марсианских пустынь, визгливая жуть преисподней, захватывающее дух величие мирных Небес, навеки замкнутые круги одного дня или одной жизненной ситуации. Мой друг — врач, хороший человек и считает долгом обеспечить своих пациентов их маленьким счастьем. Только его непререкаемый авторитет служит мне ключом к опыту живых свидетелей запредельного. Я стараюсь не злоупотреблять их вниманием, спрашиваю, с экрана своего КПК показываю картинки, даю слушать отрывки музыкальных произведений, шумы природы, стараясь таким образом сложить пазл истинного местонахождения собеседника. Потом пытаюсь уяснить базовый сюжет его миграции на эти иллюзорные территории. По большей части всю добытую мной информацию можно изложить на одной странице, но это знание только повод коснуться истинного «я» собеседника, отгородившегося от реальности удобным набором нейролептических реакций. Каждое касание — чудо мистического порядка, несущее в себе очередное подтверждение собственного существования и почти наркотическое опьянение от этого подтверждения. Упокоенный дух, мирно резонирующий в тон исходной точке преображения идеи в материю.

Многочисленные опыты с психотропными препаратами, под наблюдением врача разумеется, ни на шаг не приблизили меня к мироощущению моих собеседников. Неинтересные, неприятные и по большей части пустые иллюзии. Видимо, реальность сама выписывает пропуск. Ничего не поделаешь — приходится руководствоваться тем что есть.

Вот решили с другом устроить настоящую елку для постоянных пациентов. Купили пластмассовую елку, хорошую, немецкую. Вместо игрушек гирлянды. Игрушки опасно — могут подавиться. Принесли диски с «Обыкновенным чудом» и «Старой, старой сказкой». Заказали загодя осетинские пироги, пиццы, напитки: «Тархун», «Ситро» и «Байкал». Я еще заварю молочный оолонг и пуэр, а друг принесет свою электрогитару и переносной усилитель «Свиное рыло». Доктор сносно играет регги. Сначала отслужим молебен о здравии, а потом гулять до полуночи.

В прошлом году праздник пришлось сдвинуть на два дня: умер один из старожилов — милый дедок, прежде служивший каким-то начальником в одном из столичных строительных трестов, пока с ним не вступил в контакт электрический разум, живущий в розетке электропитания над столом в кабинете. Дедок быстро привел в порядок бумаги, позвонил домой, сообщил, что сошел с ума и едет в больницу. Его оформлял еще учитель моего друга-врача. В больнице дедок провел почти сорок лет и зарекомендовал себя как образцовый пациент. Он мне настойчиво советовал протоколировать все свои внутренние реакции в виде художественных текстов.

— Сюжетик тоже нужен, — говорил он: Поинтересней сюжетик, можно с женщинами или погоней, чтобы тираж большой был. Придет время, и тебя он сложит заново. Только надо, чтобы тираж очень большой был. Иначе он не соберет.

Дедок даже не подозревал о существовании Интернета.

На вопрос: почему «ему» нужно будет меня заново собирать, дедок хитро щурился и шептал: ему скоро потребуется имя.

P.S. К чему я все это рассказываю!? Вот к чему: О, электрический разум! Я не участвовал в массовых расстрелах албанцев и не являюсь незаконнорожденным дитем покойного Патриарха, что бы ни писал об этом благолепный господин Ардов в Интернете. Пусть тебе электрический разум достанется, хоть и противоречивое, но честное имя.

Нечто

Делал доклад о международном положении. Имел средней руки успех, ну да хоть не опозорился. Артист речевого жанра из меня никудышный: мимический ряд убогий и половину алфавита не выговариваю. Благо аудитория собралась родная, собранная Игорем Ивановичем на обочинах и в тупиках его полувекового пути. Среди прочих я встретил и господина Макаревича. Ныне поэт улыбкой встречает действительность с высоты образа принца Амбера. И при взгляде на него мое сердце пронзило воспоминание о далеких девяностых, когда мне посчастливилось снимать видеоклип на песню «В круге света». Клип получился не ахти, и как человек благоразумный больше я клипов не снимал. Песня повествовала о гражданском неповиновении членов группы «Машина времени», внутреннем, разумеется, неповиновении всей пошлости тоталитаризма. Над клипом я работал с оператором Николаем Кривенко. С ним же на паях снимал трехкомнатную квартиру в районе станции метро «Петровско-Разумовская». Николай человек был удивительный, бесконечно работоспособный и столь же любознательный. До меня он снимал квартиру на паях с Томом — ответственным секретарем Церкви Муна. Том открыл Николаю правду о способах обретения ветхозаветного долголетия. Суть методы заключалась в серии очистительных клизм. При этом адепт должен был лежать в теплой ванне для эффективности выделения шлаков. Внимательно изучив все нюансы, я наотрез отказался принимать здоровье этим путем и отговорил Николая коротать вечера в собственных испражнениях, пусть даже это гарантирует бессмертие. В благодарность Николай научил меня не носить белые носки под фасонную обувь.

Именно тогда со мной произошла одна из историй, которые без преувеличения можно назвать страшными. Стояло сухое лето 1993 года, под окном дома третий день лежал труп хорошо одетого человека с дважды простреленной грудной клеткой. Милицию никто вызывать не торопился, чтобы не быть привлеченным в качестве свидетеля. В те времена, при неудачном стечении обстоятельств, это могло означать 80 дней тюрьмы по подозрению в соучастии. В итоге труп стали жрать коты, я не выдержал и анонимно позвонил в милицию из телефонной будки через дорогу. За исключением этого нелепого инцидента, лето выдалось неплохое и по заработкам, и по делам сердечным. Бывало, мы неделями чаевничали с ошеломительными красавицами, смешливыми фантазерками с биофака МГУ. Периодически кто-то из них забывал выключать воду в ванной и мы заливали квартиру под нами. Приходилось оплачивать пострадавшим соседям ремонт. Зато мы познакомились с ними, и они перестали вызывать милицию каждый раз, когда я, в танцевальном запале, стрелял дробью по мебели из коллекционной двустволки, подаренной мне писателем-почвенником Родионом Ребане, дядей моего лучшего но, увы, уже покойного друга Пэтэра. Позже от этой двустволки пострадал мой другой лучший друг — бывший морской офицер Роман Горелкин, списанный на берег с подводной лодки по липовому обвинению в акте содомии с младшим по званию уроженцем Махачкалы. Романа, как молодого человека, тревожила близость ядерного реактора и отсутствие перспектив по службе, и он сам инспирировал обвинение а, освободившись от уз присяги, стал риелтором. Именно по этой линии Романа настигла беда: кто-то нанес его деловому партнеру 32 колотые раны, отчего тот скончался, а у Романа при обыске нашли в багажнике двустволку, которую он отобрал, от греха, у меня накануне своего дня рождения. Пришлось-таки отсидеть ему те роковые для всех 80 суток, пока жена делового партнера не призналась в своей причастности к смерти супруга. Россия переживала непростые времена, хотя мы были уверены, что нам повезло. Вру — не были, так и было. Идеальное соответствие бытового экстрима и возраста. Упоительные времена. И не родился еще писатель, способный адекватно передать ту гамму переживаний и открытий, которые захлестнули тогда наши пылающие, ненасытные души. Время должно пройти — как минимум сто лет.

Однако вернусь к происшествию, которое отпечаталось в моей памяти как действительно страшное переживание. Не премину отметить свойственный мне с детства прагматизм, блестящее образование и еще массу врожденных предрасположенностей, каменной стеной ограждающих меня от вульгарного мистицизма. Но, тем не менее, мне пришлось стать свидетелем некоторых событий, не укладывающихся в рамки научного представления.

Господь не благоволил мне иметь по этому вопросу точного суждения, поэтому я дерзну лишь пересказать в подробностях произошедшее июльской ночью вышеупомянутого года.

Около полуночи я лег спать в своей комнате и сразу уснул. Мне приснилось некое полуподвальное помещение с запыленными окнами, сквозь которые пробивался голубой лунный свет. Рядом со мной сидела моя покойная прабабушка Софья Филипповна. Прабабушке на первый взгляд было не более восемнадцати лет. Статная, черноокая красавица нежно сжимала мою руку и влюбленно смотрела на меня. За одним из грязных окон промелькнула чья-то тень.

— В нашем районе появился ягуар, он убил пять человек, — сказала она.

— Ты не боишься? — спросил я.

— А мне-то что!? — лукаво улыбнулась она.

Тут я вспомнил, что прабабушка три года назад умерла, и в страшном испуге проснулся. Но на этом происшествие не закончилось. Первое, что я заметил, очнувшись от сна, были отблески чего-то очень яркого. Будто напротив меня, за окном висела шаровая молния и отблески ее сияния отражались на оконной раме, бликовали в хрустальных конусах люстры, мягко переливались по складкам постельного белья, но сама молния была невидима и пристально смотрела из пустоты на меня. Едва я оторвал голову от подушки, невидимое «нечто» начало движение вдоль стены, в направлении большой комнаты. Свечение поползло вслед за своим источником. Я поднялся с кровати и пошел в большую комнату. «Нечто», более не задерживаясь, миновало окна комнаты и скрылось вместе со своим сиянием за стеной. Все это время мое тело колотила дрожь, а душу наполнял ужас. Даже после исчезновения «нечто» мое состояние не улучшилось. Пришлось быстро заварить сбор из морской канавалии, карликового шлемника, маконы брава и сибирского пустынника. Я тогда увлекался гомеопатией. Полегчало только после второй рюмки.