Блок верности
Шрифт:
Наконец, пришел день, когда меня выселили из госпиталя, и я приступил к работе. Теперь я был в полном смысле «невыездной». Умеренным бытовым авантюризмом мне пришлось заняться внутри конторы. Так, бар с электрическим барменом я велел снарядить алкоголем, а потом вообще дал волю молодому программисту стажеру. Теперь вместо пожелания приятного аппетита робариста вопил:
– Приятной ипотеки!
Молодежь веселилась, а дежурный механик захотел перевестись в гасители.
Еще я ввел во всех роботов, включая стиральную машину, функцию легкого стукачества, разрешил персоналу устраивать на
Возникала ли у меня мысль бросить службу? Не было таковой, ни разу, правда. Во-первых, потому, что люди у нас уже погибали, бывало всякое. А во-вторых… во-вторых, я никому, кроме жены родной, не рассказал об одной дурацкой мыслишке, посетившей меня в больничном бреду.
Я почему-то уверовал, что в кармане одного, мне пока не известного, чудака… нет, Чудака, Они ж все у нас с большой буквы, и даже иногда в федеральной прессе такое лизоблюдство проскакивает… в кармане неизвестного Чудака вполне может лежать флешка с надписью «Семенов».
Глава 7
Жили мы уже не в той нашей квартире, что была до публичного признания Доказательства Харитонова. Сейчас финансы позволяли жить куда шире, в новеньком доме за городом, со своим садом и охраной. Но жена как и прежде ожидала моего прихода с работы. Это было то, что мы взяли с собой в новую жизнь.
Ворота отворились, машина въехала во двор. Там, на широкой стоянке, уже был припаркован автомобиль моего сегодняшнего гостя, с которым мы договорились встретиться. Вот и прекрасно, можно сказать, что теперь все дома.
Слава Богу, у меня был хороший архитектор. Дом встречал широкой лестницей, мне даже говорили, что она слишком широка, но архитектор настоял на своем и сейчас я был ему благодарен. При виде этой лестницы у меня душа распускалась каждый Божий вечер, ведь было видно, что дом меня ждет. Я возвращаюсь каждый вечер в семью не ночь переспать, как те, что живут на работе. Я живу двадцать четыре часа в сутки, и на работе, и дома. По сравнению с миллиардами сопланетников я счастлив. Вот как-то так.
Непривычные для наших мест кипарисы, карликовый эвкалипт, рододендроны и северная пальма определяли пространство у дома. Не будь я тем, кем являюсь, был бы садовником. Друзья, занимающиеся растениями, хотят вскоре выпустить на рынок адаптированный мексиканский кактус, я уже взял обещание, что первые экземпляры будут мои. Наверное, мне, да и нам всем, не хватает дикости, недостает прямоты жизни. Так и мечемся, между запросами интеллекта, требующего своего применения в социальной жизни, и позывами души, тихо просящейся домой, в первобытность.
– Сергей Савельевич, вас завтра как обычно забрать? – спросил мой водитель.
Вот, обязали завести водителя. Он и раньше как бы был, но теперь уж прямо совсем «есть», никуда без него. Я их, верхних товарищей из кабинетов с традиционными коврами и телефонами из слоновой кости, понимаю, в принципе, ибо ответственность высока.
– Как обычно, Володя, – подтвердил я.
– До свидания, Сергей Савельевич, – вежливо сказал Володя.
– До завтра, – кивнул я ему столь же вежливо, и махнул на прощанье рукой.
Хороший
преданный парень, словно адъютант из старых книжек. Адъютант, не аналитик, но тоже нужная должность. Я знаю, у него всегда при себе пистолет. Если начнет рушиться свод метро у меня над головой, Володя его пристрелит, не задумываясь.Жена и дети, сын и его старшая сестра, были внутри, несмотря на необычную для этой поры жару. Очень было жарко, ну просто очень. Еще несколько лет назад я бы подумал, что это мы, люди, устроили парниковый эффект, озоновую дыру и вообще потепление, а сейчас могу сказать, например, что Где-то Там перегрелся сервер, или памяти не хватает – и могу оказаться прав. Прав!
Могу сказать, что:
– мы спецназовцы внутри тренажера
– мы загипнотизированные люди из коммунистического будущего, которым показывают все дерьмо капитализма
– нас здесь готовят к дерьму поддельного коммунизма, который вполне может оказаться не Городом Солнца
– в будущем полная засада, и мы отдыхаем в виртуальном мире, потому что в реальности уже даже травы не осталось зеленой
– мы космонавты, лежащие в анабиозе, а корабль на всех парах мчится к Альфе Центавра
– мы сон сумасшедшего ученого
– у каждого из нас есть оператор в шлеме
– никаких операторов ни у кого из нас не существует
– оператор всего один
– операторов больше, чем песчинок на пляже
– когда мы спим, нас бэкапят, то есть делают резервную копию
– или не бэкапят, вообще никогда
– нет, все-таки где-то есть старая версия меня, которую используют, если полетит сервер
– кто-то постоянно мониторит мои мысли
– никому мои мысли не интересны.
И так далее, по числу хоть звезд на небе, хоть сект на Земле. Могу сказать что угодно – и есть шанс, что буду прав. Ежегодно с ума сходит статистически значимая часть населения, и это уже не государственная тайна. Если мир именно таков, то все дозволено? Это я про Федора Михайловича, и его «если Бога нет, то все дозволено».
Если мир не настоящий – то все дозволено. Как вам такая версия?
Жарко. И в конторе жарко, и на улице. Наш звездолет пролетает мимо особо горячей звезды. Надеюсь, капсулы для гиперсна достаточно надежны.
Узнав меня, дверь отворилась молча. Не люблю эти дурацкие «рада вас видеть, хозяин». Многие делают хорошие деньги на тюнинге домашнего интеллекта, на его подстройке к обитателям и гостям жилища. На мне бы они разорились, я ретроград. Роботы со мною почти всегда молчат. Двери, чайники, коврики, полотенца, рубашки – все немы, как рыбы. Никто не вопит на весь интернет из стиральной машины, что порошок закончился. Впрочем, химический порошок у нас в Подмосковье тоже запрещен.
В нашем доме весьма удачно сошлись два мира: мой внутренний и внешний, обозначенный границей города и Подмосковья. Мой мир устал от технических излишеств, а заповедное Подмосковье требует снижения технофона до уровня каменного века. Я, лицемерно вздыхая, сдаюсь этим требования – надо, так надо – и, щедро размахнувшись, отправляю в помойку все многообразие гаджетов, оставляя минимум для комфорта.