Блокада. Знаменитый роман-эпопея в одном томе
Шрифт:
И я забыла, мгновенно забыла, что боялась встречи с Толей, как давала себе слово никогда не видеться с ним.
Меня охватила безотчетная радость от сознания, что Толя жив, что он рядом… Я не думала о прошлом, в этот момент для меня вообще не было никакого прошлого, ничего и никого, кроме Толи.
— Ну, чего же мы стоим здесь, на лестнице?! — воскликнул Анатолий.
— А куда мы пойдем? — спросила я, все еще ничего не соображая.
— Как куда? — недоуменно переспросил он. — К тебе! Ведь я же к тебе пришел, к тебе!
—
Но что-то удерживало меня, сама не знаю что. Может быть, просто не хотелось, чтобы кто-то третий присутствовал при нашем свидании. Не хотелось ничего объяснять. Никого, кроме Толи, видеть.
— Ну идем же, идем к тебе! — настойчиво повторял Толя и тянул меня за рукав.
Я сделала несколько нерешительных шагов вниз по лестнице, остановилась и сказала:
— Толенька, у нас же в квартире никого нет.
— Вот и хорошо! Мне никто и не нужен, кроме тебя!
— Подожди, Толя. Там уже недели три никто не живет. Отец на заводе, а мама переехала наверх, к своей старой знакомой. А в квартире у нас темно и холодно. Я сама уже давно туда не заходила…
— Ключ-то у тебя есть?
Ключ?.. Да, у меня был ключ. Он лежал в сумочке вместе с документами и карточками. Я так и не вынимала его с тех пор, как мама переехала наверх.
— Хорошо. Пойдем, — сказала я.
Мы стали спускаться вниз.
На площадке второго этажа остановились, и я попросила Толю зажечь спичку. Вытащила из брезентовой сумки маленькую кожаную сумочку, а из нее ключ и открыла дверь.
Перешагнув порог, я вдруг услышала стук метронома. Метроном стучал мерно, глухо, но почему-то мне показалось — предостерегающе. Я остановилась и протянула назад, в темноту, руку, чтобы убедиться, что Толя рядом.
Преувеличенно громко, просто чтобы успокоить себя, сказала:
— Видишь, даже радио забыли выключить.
Толя зажег спичку. Мы стояли в прихожей. Здесь все было так, как когда-то. Справа на стене — вешалка и на ней — летнее пальто мамы, толстый прорезиненный плащ отца, который он надевал только в дождливые дни, его кепка… Спичка догорела.
— Идем за мной, — сказала я почему-то шепотом и перешагнула порог столовой. — У тебя еще остались спички?
— Да, — ответил Толя. — Только они в вещмешке. Подожди, сейчас достану.
Я слышала, как Толя в темноте снимает свой мешок, шуршит чем-то.
— Вот, нашел! — сказал он наконец и тут же снова чиркнул спичкой.
Я окинула взглядом до боли знакомую комнату: обеденный стол, аккуратно стоявшие по его сторонам четыре стула, диван, на котором любил отдыхать отец, над диваном почти неразличимые во мраке фотографии: отца и матери в день их свадьбы, групповой снимок красногвардейцев-путиловцев с винтовками в руках, среди которых справа во втором ряду — мой отец… Я знала, что лицо его на фотографии обведено
красным карандашом, потому что сама это сделала, когда была маленькой… Слева у стены, как и прежде, стояла этажерка с книгами…— Слушай, да тут же печка есть! — воскликнул за моей спиной Анатолий.
Я обернулась. В углу столовой действительно стояла маленькая железная печка-«буржуйка», согнутая под прямым углом труба тянулась к отверстию, прорубленному в фанере, которой было забито окно.
Я совсем забыла об этой печке, — ее принес с завода отец месяц назад, когда мама еще тут жила.
— Все равно дров нет, — сказала я.
— Дрова?! — с усмешкой произнес Анатолий. — Да тут полно дров! Этих стульев вполне достаточно, чтобы топить всю ночь!
Мне стало как-то не по себе оттого, что Толя с таким пренебрежительным безразличием решил судьбу старых венских стульев, которые стояли в нашей квартире с тех пор, как я себя помнила. Я ничего не ответила, но он, видимо, понял мое состояние и сказал преувеличенно бодро:
— Отец уже сжег половину своего кабинета! Красное дерево.
— Ты… был у отца? — спросила я.
— Конечно, был. Старик несколько опустился, но все еще бодр, рисует плакатики, призывающие нас раздолбать фрицев! Ну, так как же? Начнем?.. Честно говоря, я порядком продрог. На фронте в землянках куда теплее!..
В темноте раздался треск ломающегося дерева. Я сморщилась, как от боли.
Сколько раз представляла я себе встречу с Толей. Но почему-то считала, что если она и произойдет, то только после победы.
А все оказалось иначе — эта дышащая холодом, темная, всеми покинутая квартира, разговор о печке, о дровах… Может быть, поэтому я сейчас и не испытывала того страха, который каждый раз охватывал меня при мысли о возможной встрече с Толей…
— Так, — деловито сказал Анатолий, — дрова есть. Теперь нужна растопка. Послушай, Веруня, я видел — тут этажерка с книгами стоит. Я сейчас…
— Нет, нет, я сама! — почти вскрикнула я, снова ощутив тревогу и боль. Не могла себе представить, что мои любимые книги сейчас сгорят в печке. — Зажги спичку, — сказала я, пересилив себя, и направилась к этажерке.
— Ах боже мой! — нетерпеливо воскликнул Анатолий. — Да бери любую!
Я с трудом вытащила окоченевшими пальцами первую попавшуюся книжку и раскрыла ее. Это был томик стихов Лермонтова.
— Давай, — сказал Толя, протягивая руку.
— Нет, не эту… — Быстро поставила книжку обратно на полку. — Зажги еще спичку…
— Послушай, у меня скоро кончатся все спички, — недовольно проговорил Анатолий, однако зажег еще одну.
Я вытащила другую книгу. Это была «История ВКП(б)». Ее я тоже торопливо поставила обратно. Следующей оказалась «Пневмония и ее осложнения». Мне было жалко и эту; едва я прочла название, как воспоминания об институте, о мирной жизни нахлынули на меня. Но все же протянула книгу Анатолию: