Блондинка с загорелыми ногами (Скажи утке "нет"!)

– Простите, пахан, это совсем свежий блок, – виновато пробубнил телохранитель. – Получен на днях. Поставка прямая, непосредственно из Англии. Если прикажете, я этих поставщиков... – Он сжал кулаки, багровея. – Позвольте, я заменю. – Он протянул было пятерню к пачке, но пахан неожиданно шлепнул по ней ладонью, словно маленького ребенка за обеденным столом, еще не съевшего первого и потянувшегося сразу за сладким.

– Подожди, Череп, подожди, – с неожиданно миролюбивыми, почти отеческими интонациями проговорил пахан. – Он с интересом присмотрелся к сигаретной пачке, взял ее в руки, посмотрел на свет. – Экая интересная хуйня... – Он покачал головой, приблизил пачку к носу, принюхался. Затем колупнул плесень тщательно отполированным ногтем, осмотрел палец, принюхался теперь к нему...

– Вам плохо, пахан?

Сатана, не открывая глаз, раздраженно отмахнулся, не желая шевелить раковинами век. Он чувствовал, что сейчас произойдет нечто важное, сейчас его наверняка посетит какое-то озарение – так уже было однажды, очень давно, когда его осенила гениальная идея брать с ресторатора Шустера двойную ставку оброкообложения, потому как тот все равно еврей, а значит, человек, не в пример другим развивающимся кооператорам, куда более денежный просто по факту своего происхождения.

– Есть! Есть, твою мать!

Череп вскочил вслед за паханом и, запустив руку под объемистый пиджак, на всякий случай нащупал рукоятку пистолета.

– Что-то случилось?

– Случилось, Черепок, очень даже случилось! – радостно подтвердил пахан, с наслаждением ступая босыми ногами по любимому ковру. Он приблизился к телохранителю и игриво шлепнул ладонью теперь по глянцевому укрытию его сероизвилистой массы. С удовлетворением кивнув сочному звуку двух плотно соприкоснувшихся поверхностей, он одернул расшитый золотом халат, прошел к барчику, звякнул стеклом, самолично плеснув себе щедрую дозу виски... – Слушай меня сюда, сынок, – сделав несколько энергичных движений острым кадыком, сопровождающихся аппетитным бульканьем, сдавленно сказал пахан. Затем, продышавшись, продолжил уже окрепшим, смазанным спиртным голосом: – Немедленно обзвонить строительные фирмы... Запиши, мудак, запиши, иначе уже через минуту все забудешь, я тебя знаю... – Он терпеливо дождался, пока Череп извлечет из кармана блокнот, приноровится держать в пальцах-сардельках непривычный для них инструмент – ручку, – затем наморщит лоб, вспоминая, как пишутся те или иные буквы... – Далее. Выбрать из них самую толковую. Срочный заказ – сказать. Пиши, мудак, пиши, говорю... Денег – сколько запросят. И чтоб использовали самые лучшие и дорогие материалы. Пиши, пиши. Далее... – Он на секунду задумался. – Обзвонить всех наших. Конечно, не самому – не по чину будет. Скажи, чтобы Живоглот обзвонил. Срочный сходняк. Будем решать вопросы насчет... – Он задумался еще на секунду, затем нетерпеливо махнул рукой. – Неважно. Просто решаем вопросы. Все. Выполнять.

– А... это... ну, насчет сходняка. Когда, в общем, его собирать?

– А сходняк сразу после выполнения той фирмой работ. Ясно?

– Ясно, – неуверенно подтвердил Череп. – А что за работы такие? Ну, что той фирме заказывать-то?

– Говорить с ними буду я сам, лично, – ничуть не рассердившись на его бестолковость, пояснил пахан. – Ты, главное, обзванивай, обзванивай. Чтоб через час у меня был представитель лучших строителей города. А наши чтоб готовились к важному толковищу. Все. Работай.

Он подошел к барчику, звякнул стеклом, плеснул себе еще. Произвел привычные движения кадыком, крякнул. Затем взял пачку сигарет, с вернувшимся интересом повертел ее в руке, опять осторожно приблизил к носу, понюхал столь притягательную плесень. Отдалил от себя пачку, посмотрел... Подумал. Приблизил. Осторожно понюхал еще...

Глава 6. Монголы

Прежде чем открыть глаза, Богурджи, еще не ощущая боли, заранее застонал в ее преддверии. Жалобно, протяжно, наперед зная, что ничего хорошего новый день ему не принесет. Все будет как вчера, неделю назад, год – как всегда... Голова вскоре начнет разламываться от боли, дальше будет еще хуже, а кумыса для опохмелки нет, и, самое страшное – не предвидится. Ведь в долг тоже наверняка никто больше не даст.

– Богурджи, ты жив?

Голос Таджибека заставил его разомкнуть веки. Откуда здесь взялся Таджибек? И, собственно, где – здесь?.. Богурджи приподнял голову. Потрепанная серая ткань старой юрты, грубый черный войлок, на котором вповалку лежат они с Таджибеком, давно потухший, а возможно и неразведенный, очаг...

– Мы где, Таджибек? В моей юрте или в твоей?

– Не знаю... А какая разница... – Таджибек закряхтел, пробуя подняться. Он встал на четвереньки и на какое-то время замер, копя силы для решительного подъема на ноги. – Лучше скажи мне, где мы вчера кумыса достали?

– Как! Вчера мы получили аванс от Субудая за перегон скота на южное пастбище.

– Это я помню, – кряхтя ответил Таджибек. – Мы посидели у Тулена-Джерби, отметили так удачно подвернувшуюся работу, потом тугрики закончились, мы стали просить у него в долг...

– Но Тулен-Джерби нам ничего не дал, – подхватил Богурджи. – Тогда мы вышли из пивной юрты, пошли к Джагатаю. А потом... потом...

– У Джагатая ничего не было и мы двинули к Угедею, – припомнил Таджибек. – У Угедея тоже ничего не оказалось и мы... мы... Дальше не помню.

– Вот и я дальше Угедея не помню, – подтвердил Богурджи. Он помолчал, размышляя, попробовать ли ему встать или сначала закончить разговор с Таджибеком. Ему казалось неприличным разговаривать, стоя на четвереньках с опущенной головой, как делал тот. В том же, что, попробовав встать, и он надолго застынет в этой заманчивой позе, дающей приятный прилив крови к голове, Богурджи не сомневался. – А скот на южное пастбище мы погоним? – не зная, о чем говорить дальше, спросил он.

– Ты что, спятил? – подивился Таджибек. – Делать нам больше нечего. Лучше думай, где достать кумыс. Голова раскалывается.

– А как же Субудай? Он же нам аванс выдал. Надо гнать скот на южное пастбище.

– Это скот не Субудая, – заметил Таджибек. – Он посредник, а значит, нечестный человек. На нас нажиться хочет. Пусть сам гонит свой скот.

– Это не его скот, – возразил Богурджи, – Субудай всего лишь посредник. – Он закряхтел и тоже встал на четвереньки. Теперь их головы находились рядом, и можно было говорить тише. Это принесло некоторое облегчение – собственные слова не так сильно отдавались в голове. – А может, это Бастурхан нам вчера налил?

– Шутишь! Откуда у этого босяка кумыс? Откуда у него тугрики?

– Тогда я ничего не понимаю, – слабым голосом сказал Богурджи. – Где-то же мы напились...

Они постояли на четвереньках. Помолчали.

– Пошли к Тулену-Джерби, – предложил Таджибек. – Может, он сегодня добрый, может, нальет в долг.

– Пошли к Тулену-Джерби, – эхом повторил Богурджи. – Может, он добрый.

Они закряхтели, поднимаясь на ноги...

– А ну, подожди, Богурджи, – внезапно проговорил Таджибек. Он остановился и придержал приятеля рукой. – Там что-то неладное...

Пивная юрта была оцеплена нехорошими людьми. Невдалеке паслись кони с цветными – милицейской окраски – гривами и седлами, возле входа стоял взволнованный Тулен-Джерби. Он размахивал руками, его внушительный живот колыхался в такт резким движениям. Рядом стоял долговязый милиционер в форменном, прошитом золотыми нитями халате с красными погонами, который слушал юртмена и записывал что-то на листочке бумаги, белеющем в распахнутом кожаном планшете – милиционер держал его в руках. Двое в гражданских стеганых халатах – очевидно, криминалисты, – стояли на коленях возле стены юрты, обращенной на север, и что-то вымеряли складным, ломаных линий, деревянным метром. Еще два милиционера проводили розыскные мероприятия: они стояли, приложив руки ко лбам козырьками, и бдительно осматривали окрестности. Рядом крутилась собака, которую держал на поводке человек в очках. Судя по погонам на прошитом серебряными нитями халате, это был сержант. Он подбадривал собаку; та, поджав хвост, бегала из стороны в сторону и жалобно поскуливала. Периодически останавливаясь, чтобы в очередной раз принюхаться к земле, она затем поднимала морду и, виновато заглядывая хозяину в глаза, опять принималась скулить.