Блондинка с загорелыми ногами (Скажи утке "нет"!)
Шрифт:
Таким образом, простые монгольские воины послужили славному делу обогащения простых латвийских граждан и повышению узнаваемости образа Латвии в мире, с чем на протяжении более чем двадцати лет независимости не смог справиться специально созданный для этих целей Институт...
Едва армия Угедея сгинула бесславно в морской пучине, его памятник был снесен в торжественной обстановке с присутствием высших государственных лиц, недавно его открывавших, освободительная армия монголов была объявлена оккупационной, а открытый при командарме «Музей монгольской славы» был переименован в «Музей монгольской оккупации», благо что в табличке следовало заменить всего одно слово, что не потребовало больших вложений бюджетных средств…
Когда латвийскому президенту доложили об окончании операции, он вздохнул с облегчением и позвонил в колокольчик, вызывая секретаря.
– Пиши, – приказал Бунтис Пулманис, и молодой человек со скошенным подбородком, склонившись подобострастным морским
Глава 48. Олигарх. Монголы
На огромном поле, где встала лагерем непобедимая армия Повелителя вселенной, негде было ступить шагу. Огромный муравейник, состоящий из бессчетного числа воинов и боевой техники, находился, как и полагается муравейнику, в постоянном движении. Монголы разбили походные палатки российского производства, некогда добытые своим ловким, находящимся во всероссийском розыске снабженцем, развели костры, и сейчас десятилетиями покрытое бурьяном пространство в одночасье приобрело обжитой, усугубляемый ароматом варящейся в котлах баранины, вид, а бурьяна нельзя было найти и травинки. Таким образом монголы колесами своих мотоциклов и подошвами зэковских кирзовых ботинок за один день решили проблему очистки некогда предназначавшейся под запашку зерновыми территории, с чем когда-то не смогли справиться советские хозяйственники и за десятилетия своей бурной деятельности.
Бастурхан вышел из полководческой юрты, разместившейся в самом центре лагеря, набрал в грудь начинающий сыреть вечерний воздух, остановил взгляд на озаряемом закатывающимся светилом горизонте.
– Хорошо, – тихо сказал он, и свита, состоящая из десятка высших военных чинов Орды, почти синхронно кивнула. – Визирь тоже должен это видеть, – вдруг сказал он, и начальник охраны, дюжий монгол лет сорока в кроссовках, спортивных штанах и кожаной куртке турецкого производства, сделал знак подчиненным. Через минуту трое подтянутых монголов в кожанках вывели из юрты, слегка подталкивая в спину, упирающегося Подберезовского. Телефонную трубку визирь был вынужден прижимать к уху плечом, потому что руки были заняты – ими он отбивался от окруживших его монголов.
– Бастурхан Бастурханович, это беспредел! – возмущенно закричал он, едва ступив в вечернюю прохладу. – Да это я не вам... – бросил он в трубку, поморщившись. – Нет, ну как прикажете это понимать! Сидит человек, ведет важные для Орды переговоры, в поте лица кует, можно сказать, ее военный успех и экономическое благосостояние, а тут какие-то немытые босяки... Да не трогай меня, сказано! – заорал он, зло отпихнув приблизившегося к нему вплотную охранника. – Бастурхан Бастурханович... – его голос приобрел плачущие нотки, – да что ж это такое! Ваши люди не чистят, что ли, зубы... Вон, эта лошадь как на меня дыхнула, – он покосился на высокого худого монгола, которого только что оттолкнул, и едва удержался от искушения дать ему пинка, – так у меня все важные мысли вылетели из головы... А я, между прочим, человек государственный, второе, можно сказать, лицо в великой Орде и вообще... Да не вам я это! – яростно прокричал он в трубку и в следующее мгновение все же дал пинка охраннику с вытянутым лошадиным лицом: – Жри «Тик-так», немытая твоя морда! Ты, конечно, еще не в Европе, но уже и не в своей засраной... – Он покосился на стоящего неподвижно, любующегося закатом Повелителя, и прикусил язык. – Это, к твоему сведению, Россия. Тоже, между прочим, не хрен собачий. Знаешь, какие здесь рестораны... Тебя ни один фэйс-контроль и за километр бы ко входу не подпустил... Бастурхан Бастурханович, но ведь это и впрямь невыносимо. Они у вас что, не проходили медицинскую комиссию? Разве в ваших военкоматах нет зубоврачебных кабинетов или хотя бы просто соответствующих специалистов, без кабинетов... Как вы, простите, призывали их в армию!
– Прекрати кричать, склонный к немотивированным истерикам человек, – не оборачиваясь, спокойно сказал Бастурхан.
– К немотивированным? Ну, знаете ли! Я...
– Молчать, я сказал.
– Но зачем вы меня позвали? Точнее, не позвали, а самым хамским образом выдернули меня из юрты, когда я вел важные переговоры с деловыми партнерами, которые, между прочим...
– Свой гешефт сделаешь потом, – все так же спокойно сказал Повелитель. – Успеешь... А сейчас просто постой и помолчи.
Посмотри, какой красивый закат...– Так вы что, – пораженно начал Подберезовский, – из-за какого-то паршивого заката выдернули меня из... – Повелителю стоило только едва заметно шевельнуть плечом и он осекся. – Все. Молчу. Смотрю. Смотрю, Бастурхан Бастурханович, еще как смотрю... Красиво, просто нет слов. Нет, правда, очень здорово. Аж дух захватывает. Так бы, наверное, целый век стоял и любовался... Только где, простите, закат?
Повелитель вздохнул.
– Небесное светило поспешило укрыться от твоей истерики, – сказал он, поворачиваясь. – И если бы оно могло зажать уши, чтобы не слышать твоих причитаний, оно бы давно...
– Простите, Бастурхан, Бастурханович... – спрятав телефон в карман, осторожно перебил его Подберезовский, – у нас, позвольте поинтересоваться, начался поэтический вечер? Нет, вы только, ради бога, не подумайте, что я имею что-то против этих ваших образных монгольских виршей, всех этих трогательных сочинений про луну и звезды... Да что там! Само Небо подтвердит, что я готов слушать их ночами напролет, до крика самых ленивых, злоупотребляющих сном петухов, но, однако же, учитывая мою занятость и, без преувеличений, некоторую...
– Короче, – приказал Повелитель вселенной.
– Если короче, то вы сорвали мне важные переговоры! – пожаловался российский олигарх и монгольский визирь в одном хитром лице. – Нет, я, конечно, маленький человек, и ни в коем случае не собираюсь делать вам замечаний, да я и не посмел бы на такое решиться, просто хотелось бы, чтобы вы как-то уяснили – каждая минута моего времени стоит таких денег, что вся ваша Орда не смогла бы оплатить ее без того, чтобы... То есть, извините, я, конечно же, хотел сказать, наша Орда... Да-да, именно так. Наша Орда! – с преувеличенной гордостью провозгласил Подберезовский, словно наслаждаясь этим словом. – Так что, если вы позвали меня, чтобы полюбоваться закатом, то можете сами посчитать, в какую сумму обошлась Орде эта малость, которая, конечно, готов согласиться, необходима для поднятия боевого духа, и общего интеллектуального развития, наконец, но, однако же, если посмотреть на это дело с другой стороны, положа руку на кошелек... То есть, простите, я, конечно же, хотел сказать не про кошелек, а про наши монгольские идеалы, которые я никогда, ни при каких обстоятельствах не посмел бы предать, потому что они для меня просто святы и...
– Ты закончил? – осведомился Повелитель, воспользовавшись короткой паузой – у визиря, кажется, закончился набранный в легкие воздух. – Тогда скажи, почему у тебя работает трубка?
– Вы имеете в виду телефон? – Расценив молчание Повелителя как подтверждение, он пожал плечами. – Он работает только в определенном радиусе. – И поймав требующий более подробных объяснений взгляд, опять пожал плечами. – Происки хана Подпутина. Обычное дело. Типичный образчик гэбэшного юмора. Обрубил дальнюю связь, оставил ради смеха кусочек эфирного пространства... Что толку, если вы имеете возможность говорить в пределах всего нескольких километров. С вашими друзьями вы по-прежнему не сможете связаться при всем своем желании. Ох, Бастурхан Бастурханович, как я вам сочувствую, как я вас понимаю. Конечно, у вас есть возможность обмениваться новостями по рации, этими шпионскими точками-тире, но... Как, небось, вам хотелось бы услышать голоса друзей вживую – такие милые, такие родные... Ну, Богурджи, Таджибека, и этого... как же, черт, его... ну, он еще на Сталина здорово похож... – Визирь заметил, что Повелитель недовольно поморщился, и поспешил умолкнуть. – Да вам, наверное, и самому все прекрасно известно, ваши радиоэлектронщики, небось, давно вам обо всем подробно доложили. Ох и светлые же они у вас головы, – уважительно сказал он, – ох и светлые! Никогда б не поверил, что какие-то немытые узкоглазые... – Олигарх вдруг очень бурно и откровенно искусственно закашлялся, исподтишка следя за Повелителем внимательным взглядом. – Э-э-э... что-то еще? – в итоге угодливо спросил он. – Вы, Бастурхан Бастурханович, конечно, извините, я, конечно, привык без лишних слов считывать с вашего светлого лика все эти ваши мимические вопросы и указания, но, знаете ли, чтобы исключить возможность ошибки, потому что даже малейшая ошибка в нашем – таком непростом – государственном деле может вызвать просто катастрофические последствия для нашей победоносной... – Бастурхан опять поморщился и он опять умолк.
– Однако ты с кем-то говорил. И очень оживленно, пусть даже и в столь невеликом радиусе, дарованным нам склонным к шуткам русским ханом.
– А-а-а, так вы про это... – беззаботно начал олигарх, но вдруг потерял веселый тон, напрягся. – Уж не собираетесь ли вы, Бастурхан Бастурханович, чего доброго, пришить мне шпионаж или, тем паче, измену моей монгольской Родине? Ничего плохого, разумеется, я сказать не хочу, но зная эту вашу – кстати, ничем не обоснованную – подозрительность, которая имеет место в отношении меня, что меня, как человека честного и принципиального, очень обижает, и вообще... Только знайте, Бастурхан Бастурханович, я, верите ли, любому глотку перегрызу. Ну, за нашу Орду, я имею в виду. Я, не поверите, даже почку отдал бы, лишь бы только наши монгольские идеалы не подверглись со стороны злопыхательских сил хоть малейшему... Что, простите? Вы что-то сказали?