Блондинка. Том I
Шрифт:
Она судорожно рылась в обломках прошлого. Как нищий роется в мусорном контейнере в надежде отыскать что-то ценное.
Чуть раньше тем же вечером она была на вечеринке, что проходила у бассейна в Бель-Эр, и вдруг взмолилась и стала просить, не одолжит ли ей кто свою машину. И тут же несколько мужчин, стремясь опередить друг друга, протянули ей ключи, и она, как была, босая, бросилась к воротам. Если «ягуар» будет отсутствовать слишком долго, одолживший сообщит в полицию Беверли-Хиллз, но этого не случится, ведь блондинка не пьяна, она никогда не принимала наркотиков, и вообще ее состояние можно понять.
Но зачем? Я не знаю, зачем я туда помчалась, может, просто обменяться рукопожатием, сказать привет и прощай, если ты считаешь, что все это ни к чему. У меня своя собственная, отдельная от твоей жизнь. Во всяком
Блондинка в «ягуаре» могла просидеть и прождать так всю ночь, если бы не полицейский, проезжавший в это время в машине по Эль-Каньон-драйв, он решил подъехать и выяснить, в чем дело. Должно быть, кто-то из обитателей погруженного в темноту особняка, что стоял на вершине холма, сообщил о ее местонахождении. Коп был одет в темную униформу и имел при себе карманный фонарик, которым бесцеремонно посветил в лицо девушке. Ну, прямо сцена из фильма! Впрочем, не было музыки, подсказывающей, что ты должна чувствовать в этот момент — тревогу, напряжение. Или же рассмеяться, глядя ему в глаза. Да и реплика копа прозвучала слишком нейтрально и неопределенно, чтобы в ней можно было угадать подсказку.
— Мисс? Что вы здесь делаете? Это частные владения, и заезжать посторонним сюда нежелательно.
Девушка быстро заморгала, точно смахивая набежавшие на глаза слезы (хотя никаких слез не было и в помине). И прошептала:
— Ничего. Извините, офицер.
Ее вежливость и какая-то детскость в манерах тут же обезоружили копа. И еще он увидел ее лицо. О, это лицо! Я сразу понял, что девушка не простая, что она должна быть известна, даже знаменита. По кто она? Ион сказал, рассеянно почесывая щетинистый подбородок:
— Что ж, в таком случае вам лучше развернуться и поехать домой, мисс. Вы еще слишком молоды, чтоб… — Тут он запнулся и умолк, не в силах сформулировать мысль.
Блондинка завела мотор и сказала:
— Нет. Вы ошибаетесь. Я не молода.
То было накануне дня рождения, и ей должно было исполниться двадцать три.
«Мисс Золотые Мечты». 1949
— Прекрати эти шутки, Отто. Я тебя умоляю!
Он расхохотался. Он был просто в восторге. То было местью, а все мы знаем, как сладка бывает месть. Он ждал и наконец дождался, когда Норма Джин вернется к нему, приползет на коленях. Он ждал подходящего момента, чтобы снять ее обнаженной, ждал с той самой первой минуты, когда увидел ее в грязном комбинезоне и с канистрой аэролака в руках. Ишь чего вообразила! Будто может от негоспрятаться.
От глаз Отто Эсе, вернее, от объектива его камеры, ничто и никогдане могло спрятаться или укрыться.
Скольких женщин раздевал в своей жизни Отто Эсе, заставлял сбросить вместе с одеждой все эти глупые претензии и так называемое «достоинство». А ведь каждая из них когда-то клялась: Я?! Да никогда!Вот и эта девушка, вообразившая, что может перехитрить судьбу, тоже клялась: Никогда! Ни за что не буду этим заниматься! О, никогда!
Словно девственница. В глубине души, конечно.
Словно неприкасаемая. Да в капиталистическом обществе, построенном на законах потребления, нет ничего неприкосновенного. Ни тела, ни души.
Словно из чувства самоуважения отчаянно цеплялась за разницу между достаточно откровенным снимком в журнале и «обнаженной натурой»,словно она существовала, эта разница.
— Рано или поздно, детка, все равно прибежишь ко мне.
И однако она упорно и долго отказывалась от всех его предложений, пока была жива надежда сделать карьеру в кино. Пока была новым и свежим личиком на экране. Егооткрытие. В каждом дамском журнальчике, в некоторых толстых солидных изданиях и даже в нескольких высококлассных журналах для избранных, типа «Ю-Эс камера». Егоработа. Исключительно благодаря Отто Эсе стала она клиенткой мистера Шинна, одного из ведущих голливудских агентов. А потом получила работу по контракту на Студии и снялась в этой безвкусной «городской комедии» с Джун Хейвер в главной роли и парочкой подобающих ослов-мужланов, и должна была мелькать на экране всего какие-то жалкие четыре минуты, которые впоследствии, уже на стадии монтажа, безжалостно
урезали до нескольких секунд. Да и то за эти секунды белокурая старлетка по имени «Мэрилин Монро» мелькала где-то вдалеке, на заднем плане, плыла в одной лодке с Джун Хейвер. Да никто, в том числе и сама Норма Джин Бейкер, не узнал бы себя в этом фильме.То был дебют «Мэрилин Монро» в кино. Вот вам и Ура! Ура!1948 год.
С тех пор прошел год, даже больше. С тех пор она снялась в еще двух или трех малобюджетных и низкокачественных картинах на той же Студии, в маленьких проходных рольках, для которых требуется только быть блондинкой да иметь хорошие формы. (В самом дурацком из них «Мэрилин Монро» кокетливо убегает от Граучо Маркса, который пялится на ее задницу.) А потом ее грубо и без всяких объяснений просто вышвырнули со Студии. И не возобновляли контракта вот уже год.
Всего за несколько месяцев «Мэрилин Монро» превратилась в ничто.
По городу ходили слухи (вранье, конечно, как подозревал Отто, но в каждом слухе есть доля истины, и потом они всегда служили неким знаком сверху), что, отчаянно стремясь продлить карьеру в кино, она подобно другим старлеткам переспала со всеми продюсерами со Студии. В том числе и с известным женоненавистником мистером Зет. Поговаривали также, что «Мэрилин Монро» спала со своим карликом-агентом И. Э. Шинном, и уж точно — со многими его голливудскими друзьями, которым он был чем-то обязан. Ходили слухи, что так называемая «Мэрилин Монро» сделала по меньшей мере один аборт, а может, и больше. (Отто страшно развеселился, узнав, что согласно одной из версий ему не только приписывались хлопоты по организации этой подпольной операции в Санта-Монике, но и само отцовство. Словно он, Отто Эсе, станет так бездумно разбазаривать свою драгоценную сперму!)
На протяжении целых трех лет Норма Джин вежливо, но твердо отклоняла все предложения Отто сниматься обнаженной. Но в таких журналах, как «Янк», «Пик», «Сэр!», и некоторых других платили куда больше, чем те жалкие пятьдесят долларов, которые она получала, позируя для «Козырного голливудского календаря». (Сам Отто получал девятьсот долларов за снимок, и еще у него оставались негативы, но он предпочитал не говорить об этом Норме Джин.) Она уже задолжала за квартиру, она уже не жила в квартире, субсидируемой студийным клубом, а снимала какую-то жалкую меблированную комнату в Западном Голливуде. Ей пришлось купить подержанный автомобиль, чтоб добираться до Л.А. И не далее как на этой неделе у нее изъяли машину за недоплату, все те же пятьдесят долларов. Агентство Прина тоже собиралось с ней расстаться — только потому, что рассталась Студия. Отто не звонил Норме Джин несколько месяцев, ждал, когда она позвонит ему сама. Да какого, собственно, дьявола должен он ей звонить? Она ему не нужна! Девушек в Калифорнии, слава Богу, хватает.
Затем как-то утром в студии Отто Эсе зазвонил телефон, и это была Норма Джин, и сердце у него так и екнуло. И чувство, которое он испытал, услышав ее голос, просто не поддавалось определению. Голосок ее звучал бездыханно и неуверенно:
— Отто? П-привет! Это Н-Норма Джин. Нельзя ли к т-тебе заехать? Я хотела спросить… нет ли у тебя для меня какой-нибудь р-работы? Я надеялась…
В ответ Отто лениво и небрежно протянул:
— Ну, не уверен, детка. Ладно, позвоню кой-кому, поспрошаю разных людишек. Хорошеньких новых девушек в этом году в Л.А. просто пруд пруди. Кстати, я как раз занят сейчас с одной, можно перезвоню тебе попозже? — И он, злорадствуя, повесил трубку и только позже тем же днем вдруг почувствовал себя виноватым. И еще к чувству вины примешивалась почему-то радость. Впрочем, радость была вполне объяснима, ибо Норма Джин была очень милой и порядочной девушкой, которая помогла ему заработать немало денег, снимаясь в прозрачных коротеньких топах и шортиках, а также в плотно облегающих свитерах и купальных костюмах. Так почему бы ей не поработать на него в голом виде?
Я вовсе не бродяжка и не какая-нибудь там шлюха. Однако всем почему-то хотелось видеть меня именно таковой. Наверное, иначе меня просто невозможно было продать. А я понимала, что меня надо продать. Ибо только тогда я буду желанна, буду любима.
Он говорил ей:
— Пятьдесят баксов, детка.
— Всего… п-пятьдесят?
Она рассчитывала на сотню. А то и больше.
— Всего пятьдесят.
— Но мне показалось… ты вроде бы говорил…