Блондинки начинают и выигрывают

— Все верно, — небрежно роняю я (точнее, он роняет).

От радости клерк чуть не подпрыгивает на стуле. Комиссионные у него в кармане. Остались только формальности, необременительные, но, к сожалению, обязательные формальности. На них настаивает руководство.

— Скажите, пожалуйста, только один вопрос… А почему вы решили застраховать свою жизнь (его жизнь) на такую крупную сумму?

Устало вздыхаю. Смотрю мутным взглядом на вспотевшего клерка (нет, это он смотрит). Неохотно объясняю:

— Понимаете, если со мной что-то случится, я хочу, чтобы моя семья и после моей смерти существовала безбедно…

— Но ваш бизнес…

— В нашей стране любой бизнес — это всего лишь игра, которая рано или поздно заканчивается. Но заканчивается обязательно! И редко когда с выигрышным счетом… Хочу подстраховаться, честно говоря. Кажется, страховые компании для того и существуют, чтобы страховаться?

— Да-да, конечно, вы правы. Именно для того и существуют страховые компании. — Он смеется мелким дребезжащим смешком. Смешком рядового клерка, который вот-вот отхватит крупный куш.

Когда это случится, он непременно купит море пива и гору чипсов и пригласит свою девчонку в кино. Обнимая ее в темноте зрительного зала, он будет заливать ей про свое блестящее будущее. А потом они пойдут к нему домой (она обязательно пойдет — ведь теперь все складывается так удачно!) и…

— Вынужден вам сообщить, что в случае гибели лица, оформившего полис, случай не может быть признан страховым в том случае, если…

— Да-да, вы уже говорили, — утомленно киваю я (нет, он кивает).

— Отлично. Тогда подпишите вот здесь и здесь.

— С удовольствием! — Кудрявая подпись в завитушках.

— Поздравляю вас, вы совершили очень выгодную сделку!

Клерк расплывается в счастливой улыбке…

Нет, лучше он купит подержанный автомобиль, и тогда девушка, та самая девушка из кинозала, обязательно согласится…

— Вы тоже, — улыбаюсь я.

Та же история повторяется еще в одной компании, и еще в одной… И везде одна и та же картина — строгие предупреждения, расплывчатые улыбки, подписи под договорами…

А потом, когда все это случится, начнется другая, совсем другая жизнь…

— Какое горе, мы вам так сочувствуем! Как же это произошло?

— Вы знаете, мне так тяжело об этом говорить… Автокатастрофа… Удар был такой силы, что мой брат на огромной скорости…

— А его жена?

— И она тоже…

Еще один вариант (окончательный пока не выбран):

— Она в больнице, практически парализована. Остались дети, бедные малютки… Такое горе…

— А вы?..

— Я его брат, я приехал из Сыктывкара… Я не знал, что он застраховал свою жизнь на такую крупную сумму.

Другой вариант (ведь я еще ничего окончательно не решил!):

— Мой брат… Такое горе… Кто бы мог подумать… Когда он приехал из Сыктывкара… Все складывалось так удачно для него…

— Вы единственный наследник?

— Выходит, так… Но, честно говоря, я не могу думать о наследстве, когда мой брат сейчас… Он… В могиле…

Я еще не решил! Я еще ничего окончательно не решил. Как все будет в точности, я еще не знаю. Но я скоро решу.

Все будет хорошо, очень хорошо. Но не для него — для меня. Только для меня!

Следующим вечером, абсолютно трезвый, даже, можно сказать, торжественно-трезвый, Кеша ждал меня в условленном месте, дробно притопывая ногами от пронизывающего холода. В вечернем неоновом свете его рваные тренировочные штаны с пузырями на коленях и потертая кожаная куртка выглядели особенно жалко. Лыжная шапочка, живописно украшенная червоточинами мазута, выглядела уроженкой свалки возле соседнего автосервиса. Покрасневший нос картошкой то и дело жалобно шмыгал, а узкие губы, обметанные сухостью, цветом напоминали лежалую говядину.

— Ж-ж-жду в-в-вас, ж-жду, — заикаясь от холода, пробурчал Кеша при моем появлении. В его словах внезапно зазвучало микроскопическое обидчивое достоинство. — Уже, между прочим, хотел уходить!

— Что ж не ушел? — равнодушно ухмыльнулся я, открывая машину и впуская окоченевшего пассажира в салон.

— Эта… Договорились же! — Кеша тыльной стороной рукава вытер нос и вновь обидчиво шмыгнул.

Я промолчал, сверяясь с адресом на листочке. Сначала моего подопечного следовало отмыть, накормить, дать выспаться, а потом уже решать, что делать с ним дальше. Заботу обо всем пришлось взять в свои руки.

Идеальным обиталищем Кеши, конечно, стала бы отдельная квартирка где-нибудь поблизости, но жилье в центре стоит дорого. Еще неизвестно, оправдает ли этот тип подобные расходы. Поэтому я остановился на варианте отдельной комнаты или даже отдельного угла. Хорошо, если бы хозяйкой оказалась какая-нибудь преклонного возраста и еще более преклонного разума старушка, которая, с одной стороны, курировала бы своего квартиранта в мое отсутствие, не давая ему загулять по кривой дорожке, а с другой стороны, была бы не настолько светла умом, чтобы вникать в чужие, не предназначенные для обсуждения широких масс дела.

Обзванивая потенциальных квартиросдатчиков, я убил почти два часа рабочего времени. Из целой колонки объявлений в газете «Из рук в руки» идеально подошло лишь одно. Сдавалась скромная комнатка в коммуналке в двух кварталах от моей работы, хозяйка — старушка-божий одуванчик. Правда, побеседовать с ней мне не удалось, в роли квартирного маклера выступал внучатый племянник.

— Бабуля как себя чувствует? — осведомился я осторожно.

— Лыка не вяжет, — откровенно признался «внучатый». — Наполовину с катушек уже съехала. Но ничего, она тихая. А деньги будете отдавать мне, раз в месяц стану забегать.

Сумма оказалась приемлемой, и потому я сразу договорился о переезде.

— Брат у меня из провинции приехал, — на всякий случай объяснил я «внучатому». — Хочу устроить его.

Но «внучатый» не слишком любопытничал насчет брата из провинции. Куда больше его интересовал тот скромный задаток, который я пообещал выплатить в обмен на ключ от комнаты.

Через минут пять лавирования по темным, плохо освещенным переулкам мы подъехали к облупившемуся многоквартирному дому, так сильно покосившемуся на один бок, как будто он уже несколько веков страдал от ежедневных приступов аппендицита.