Блондинки начинают и выигрывают

— Ну, убей, убей меня, брат! — слезливо завопил он, раздирая на груди истлевшие лохмотья того, что когда-то называлось рубахой. — Зарежь! Сокруши меня! Распни! — Бесцветные глаза с откровенной безуминкой выкатились из орбит.

Я оторопело огляделся. Припозднившиеся прохожие напрасно вглядывались в темень, пытаясь определить источник жутких завываний.

— Не понять тебе меня… Меня мать, может, в три года на улицу выпнула! — надрывался Кеша. При каждом вскрике из разгоряченного рта вырывались спутанные клубочки пара. — Может, меня отец избивал до синевы! Я, может, по-человечески и не жил никогда! И ты, давай, выбрось меня на улицу! В подворотню! К псам бездомным!

Я нервно заерзал на сиденье. Было неприятно.

— Люди! Люди! — Кеша повалился вновь на землю и принялся громко подвывать. — Помогите! Спасите своего заблудшего собрата! Погибаю!

Хлопнула дверь подъезда, зашумели в отдалении опасливые шаги, — кто-то внял тщетным призывам, более риторическим, чем рассчитанным на помощь. Праздное внимание сочувствующего незнакомца было мне ни к чему, скандалов не люблю. Да и злость куда-то ушла, и Кешу стало немного жалко…

— Ладно надрываться-то, — устало проговорил, выходя из машины. — Пошли!

(И зачем я тогда не уехал восвояси, плюнув на актерствующего попрошайку с задатками великого Мочалова?)

Пока мы шли к дому, я спросил у протрезвевшего бродяги, довольного произведенным сценическим эффектом:

— А ты и вправду актер… Где это так научился выкаблучивать?

Тот самодовольно осклабился.

— Эта… На зоне я лакея в постановке играл. Из дореволюционной жизни. Там и научился.

Я сделал вид, что поверил. Великой загадкой был для меня этот Кеша.

Заслышав шаги, Клавдия Митрофановна встрепенулась и, назидательно дребезжа, изрекла:

— Получишь ли утешение в любви своей, ибо тобою, брат, утешатся святые? Призревший змею познает истинную боль от ее укуса, кто ведет в плен, тот сам пойдет в плен, кто мечом убивает, тому самому надлежит быть убиту мечом. Кто имеет ухо, да слышит. — Высказавшись, Клавдия Митрофановна с чувством исполненного долга, по своему обыкновению, вцепилась беззубыми деснами в сухарик.

Но тогда я не понял ее туманных пророчеств.

Кеша рухнул, не раздеваясь, на диван и скорбно захрапел.

Безумный, безумный, безумный, безумный мир… И я сам немало поспособствовал его безумию.

Очередную встречу с Ефимычем я предусмотрительно отложил. У меня были куда более неотложные дела с моим новым другом. К тому же хотелось слегка разжечь любопытство психоаналитика.

Наконец Виктор Ефимович позвонил сам, слегка встревоженный. Впрочем, «встревоженный» — не совсем подходящее слово для данной ситуации. «Заинтересованный» — точнее. Заинтересованный, но старающийся, чтобы эту заинтересованность ни в коем случае не обнаружил чувствительный пациент.

Мы договорились встретиться вечером.

— Знаете, Виктор, вот что я подумал… — Как обычно, я развалился в кресле. — Тот случай, когда… — Выжидательная пауза.

— Какой случай?

— Ну, помните, я снимал с нее трусики, и вдруг вошла учительница. Она начала остервенело орать, что…

Его глаза поскучнели, но он мужественно спросил:

— Что именно она кричала?

— Не помню… Но мне подумалось, что этот случай может иметь важные последствия для моего подсознания. Разве не так?

— Да, пожалуй…

Пауза. Сухой шелест переворачиваемых страниц. Холодное поблескивание очков напротив…

— Скажите, Александр… Помните, в прошлый раз вы привели мне два случая неожиданной забывчивости, которая…

— А… Вы об этом… Ну, было, было…

— Подобные случаи повторялись вновь?

— Нет, ни разу.

Недоумение на его лице. Легкий оттенок разочарования. Привкус растерянности в холодном блеске стекол.

Я не так прост, как он думает. Конечно, звонить мне на работу и допрашивать Алину, не выбегал ли я с безумным видом средь бела дня, он не станет. Пока не станет. Но с Иришкой он, конечно, поддерживает негласный контакт. Ведь это она откопала его в какой-то богом забытой академии, приволокла и насильно всучила мне. Однако единственное, что она может ему поведать, — это еще раз описать разыгранную как по нотам сцену в театре.

Тогда все получилось спонтанно, но очень удачно. Накануне мы крупно поссорились. Мелкая стычка, поводом для которой послужило не то дурное выражение моего лица, не то недостаточно почтительное вслушивание в ее бесконечную трескотню. Честно говоря, меня угнетала необходимость высиживать на этом дурацком представлении, имитируя восхищение, которого я не испытывал, и я ушел. Спокойно получил пальто в гардеробе, вышел на улицу, решил прогуляться в одиночестве. Конечно, ни в какой электричке я никуда не ездил, а что касается крови… Зашел в кафе, случайно пролил кетчуп на рубашку. Не будут же они отдавать одежду на экспертизу?

Так что с этой стороны все в полном ажуре. Иришка, конечно, непременно подтвердит и насчет моего безумного вида, и насчет странного поведения. А большего мне и не надо.

Я оставил Ефимыча несколько разочарованным и вместе с тем успокоенным.

Еще несколько сеансов мы лениво перемалывали осточертевший эпизод с учительницей, обходя стороной именно то, что больше всего интересовало нас обоих.

А потом я позвонил ему в три часа ночи — пусть привыкает к сюрпризам, то ли еще будет! Голос мой истерически срывался и звенел (кажется, во мне погиб великий лицедей).

— Виктор, это опять… Опять это случилось!

— Что случилось, Александр? — послышался сонный бас. — Ради бога, успокойтесь, объясните толком, что произошло.

— Опять… Я… Я звоню вам с вокзала. Меня только что выпустили из милиции.

— Вы попали в милицию? Вас задержали? За что?

— За мелкое хулиганство. Дело в том, что я ехал домой на машине… Где теперь машина — не знаю. Очнулся уже в «обезьяннике». Вокруг — вонь, бомжи, мат…

— Что вам инкриминировали?

— Сказали, что я толкал прохожих, размахивал руками, матерился.

— Из-за чего?

— Не имею ни малейшего представления. Они нашли при мне документы, паспорт, права, но отпускать не стали, решив, что я пьян. Потом, когда я очнулся…

— Что?

— Просто выписали штраф и отпустили.

— Весьма интересный случай!

— Да, интересный…

Растерянное молчание на другом конце провода.

— Вам нужна помощь? Я могу приехать, — наконец несмело предложил он.

Я хмыкнул про себя. Любопытно, ночной вызов мозгоправа входит в прейскурант предоставляемых услуг или оплачивается по особой таксе?