Блуда и МУДО
Шрифт:
«А язык, необходимый для изображения такого вранья в виде правды, – это пиксели, – подумал Моржов. – Точнее, даже не так… Формат изложения, при котором все интересы будут соблюдены, – это формат Пиксельного Мышления. Ведь язык не бывает сам по себе. Язык обслуживает коммуникации. А какие коммуникации в разгар KB? He обмен ценностями, а товарообмен. В отличие от пиксельной, в формате обычной логики волкам зубов не спрятать».
– Борис… – негромко сказал Костёрыч, – я не перестаю вам удивляться… Может, вам пойти в политику?
– Не могу, – вежливо посожалел Моржов. – Там я проворуюсь неприлично быстро.
Моржов не сказал ещё двух вещей – тоже, в общем, определяющих.
И второе – что Манжетов в любом случае что-нибудь теряет. Моржов это понял интуитивно – во время разговора с Манжетовым в кафе, а потому и обнаглел там. Задача Манжетова – минимизировать потери. Если Манжетов вскроет моржовский трюк с сертификатами и американцами, то потеряет и МУДО, и Антикриз. Ему придётся подписывать приказ об увольнении педагогов – и Милена не простит ему такой несправедливости. А вот если Манжетов сделает вид, что Троельга полна детей и американцев, то он сохранит все свои замыслы – кроме, опять же, Милены, которую уведёт Моржов. И выбор Манжетова – терять всё плюс Милена или терять одну лишь Милену. Собственно говоря, для Манжетова тут и вовсе нет выбора.
Моржову же терять было нечего. Что бы ни случилось, он сможет, как и прежде, закрашивать свои пластины, работая где попало. Короче, в этой битве побеждает тот, кто без обоза. Македонский, Дарий и Гавгамелы…
– Получается, что мы должны просто организовать для ревизоров возможность реализовать их желание быть обманутыми, – подвёл итог Моржов. – Больше ничего.
– Демагогия! – с отчаянием прошептал Костёрыч.
– Думаю, теории на сегодня достаточно, – не ответив, деловито переключился Моржов. – Что нам надо? А надо нам, господа, приготовиться к отчётам. Надо сварганить результаты бурной деятельности. Говоря проще, тебе, Щёкин, и тебе, Розка, вам, Константин Егорович, и вам, Милена, надо съездить в Ковязин и привезти из МУДО всё, что можно. Старые стенгазеты, дневники, коллекции, гербарии, поделки… Как будто бы всё это за прошедшую смену смастерили шестьдесят детей.
– Это мешок целый всего! – возмутилась Розка. – Как я дотащу?
– Берите тачки. Я оплачу.
– А если ревизоры увидят, что это старые экспонаты? – предположил Костёрыч.
– Боже мой! – с пафосом ответил Моржов. – Они что, стенгазеты смотреть сюда едут? Или ваших трилобитов? Им же не суть нужна, а форма! Что-то висит, что-то валяется – значит все были при деле!
– Какое жульничество!… – затосковал Костёрыч.
– И ещё одно жульничество надо совершить, – добавил Моржов. – Заполнить журналы и всякие методические планы. Писанину всю эту отчётно-педагогическую. Причём это жульничество совершать вы должны и без меня. Я просто напоминаю, что надо.
…Спать все расходились какие-то подавленные, заранее уставшие. Но Моржов был доволен. Он остался за столом один, допивал чай, курил, смотрел на луну и думал, кого ему сейчас разбудить и потащить в кусты – Розку или Милену? Или же никого не надо?… Луна сияла своей откровенной наготой, привычная к наготе, как русалка.
Сзади вдруг очутилась Сонечка, и Моржов даже всполошился.
– Ты чего, Соня? – удивлённо спросил он. Сонечка мялась, не глядя ему в глаза. Она была босиком.
– Боря… вы… вы обижаетесь на меня?… Ну… как бы за Диму?…
Моржов еле сообразил, что речь идёт о Щёкине.
– Ну… такие вещи, они… что я не с вами…
– Да с чего ты решила, дитя моё? – с облегчением спросил
Моржов, поняв, о чём речь.– Ну… вы всем дали задание, а мне… Я без задания…
– Сонечка, господь с тобой. – Моржов встал, приблизился к Соне и погладил её по голове. – Какое тебе задание? Ты же только что устроилась на работу. Тебе и привезти-то нечего. Зачем же тогда гонять тебя в город? Вот и вся причина.
– Поняла… – пролепетала Сонечка, но Моржов был уверен, что поймёт она только часа через полтора. – А то я… Ну, Дима, он…
– Я не обижаюсь на тебя, моя милая, – наклонившись, прошептал Моржов Сонечке в ушко. – Правда. Честно-честно. Я очень рад за тебя, что ты счастлива. Всё получилось очень хорошо. Иди спать. Простудишься же, горе ты луковое.
– Открой окно, – попросила Милена.
Моржов выбрался из постели, подошёл к окну и отволок сразу всю створку. В комнату дохнуло горячей пылью и запахом лип.
Милена сгребла все подушки с кровати к стене и села, навалившись спиной на мягкую груду. Одеяло она подтянула до подмышек. Моржов закурил, разглядывая город Ковязин с верхнего этажа гостиницы. Ковязин деликатно отворачивался от зрелища голого Моржова в окне, и Моржов среди зелени скверов видел лишь кирпичные затылки чердаков и красные жестяные лысины крыш. Моржов подумал, что он всё равно любит город Ковязин. Любит за эту соразмерность человеку – и в доброте, и в свинстве.
Моржов дождался Милену в кафе, где его без сахара поил кофе таджикский полуавтоматический трансвестит, а потом повёл Милену в гостиницу. За кофе Моржов заплатил как за сладкий, в гостинице сунул взятку, чтобы ему дали номер (с местной пропиской в гостиницу не селили), потом сунул взятку, чтобы Милену пустили без паспорта (Милена не хотела называть себя), потом ещё дал денег уборщице, чтобы она убралась из номера вон, а не пылесосила ковёр полтора часа в присутствии постояльцев. Моржову страшно надоело переплачивать. Он хотел цены фиксированной и адекватной. Вообще хотел адекватности. То есть соразмерности. В облике города она была. А в поведении людей её не было вовсе.
Моржов выбросил окурок в окно и вернулся на кровать, стащил с Милены и кинул на пол одеяло. Голая Милена сидела, обхватив колени. Моржов нежно расцепил её руки и положил вдоль тела, нажал на колени ладонью и заставил Милену вытянуть ноги. Теперь Милена была покорно открыта его взгляду.
– Хочу наглядеться на тебя, – пояснил Моржов.
– Ещё наглядишься много раз, – тихо пообещала Милена.
– А вдруг нет?…
Моржов медленно вёл ладонью по её едва выпуклой груди, по узкому животу. Милена закрыла глаза.
– Ты не имеешь права меня оставить, – сказала она. Теперь Моржов знал, какова Милена настоящая.
В постели не было бизнес-вумен, успешной леди, эмансипированной феминистки, страстной и агрессивной женщины-вамп, опытной, жадной, охочей и самоуверенной красавицы. Моржова поразил этот контраст преображения. Сонечка была послушной, а Милена – покорной. Моржов даже не понял, хочет ли она его. Милена была как зеркало и отражала всё, что было в его желании. Он хотел – и она хотела; у него лопалось сердце – и она задыхалась.
Он понял, что сказала ему Милена. Он не только снял с неё одежду, а словно убедил её ещё и бросить оружие. Мол, вдвоём они и голые сильнее врага. И теперь, покинув Милену, он не просто оставил бы её одну, а оставил бы одну и без возможности самозащиты. А это уже предательство.
– Я ведь совершенно не знаю тебя, Боря, – сказала Милена. – Кто ты такой? Чего тебе надо? Просто секса?
– Мне надо, чтобы не было конца света, – повторил Моржов свою старую шутку, но Милена даже не улыбнулась.