Блудные дети
Шрифт:
– Не бойся их, – сказала она про страшных ос. – Они первые не тронут.
Точно это не осы, а собаки, существа ей подвластные и знакомые по именам.
Наконец мы вышли из леса и оказались на краю котловины, похожей на огромную пиалу. На дне пиалы дремала гладкая сине-зелёная вода. На секунду я даже усомнился: точно ли это вода, не выложил ли кто атласом дно котловины?
– Вот, – кивнула Зилка на озеро. – Нравится?
– Очень, Зилка!
Довольная, что сумела угодить, Зилка хихикнула.
– Пойдём к нему? – спросила она.
– Конечно.
Зилка вприпрыжку
– А почему оно в середине чёрное, Зилка! – крикнул я, не поспевая за прыткой Зилкой.
– Там дна нет, – она остановилась, повернулась ко мне и, наклонив голову к плечу, сощурилась.
– Как это? – не понял я.
– Ну нет дна, – она дёрнула плечиком, удивляясь моей бестолковости.
– Ну как же без дна, Зилка! Даже у моря есть дно.
– А у нас нет, – объяснила Зилка и поскакала дальше.
Ну, нет, так нет.
– А купаться можно? – спросил я у Зилки, когда мы спустились вниз.
– Купайся... Здесь вода как в море.
– А ты?
– Нет, я не хочу, – нахмурилась Зилка и отвернулась от озера.
Наверное, побоялась измять или намочить своё платье.
Что ж, Зилка! В другой раз я бы составил тебе компанию и проявил солидарность. Но только не теперь. Ты ещё войдёшь в ложе молчаливого озера, хранящего какую-то тайну. А я, быть может, никогда больше не увижу его. Так позволь мне, Зилка, навсегда сохранить в памяти ласку бирюзовой озёрной воды.
Коварную ласку.
Я заплыл на середину озера, к тому самому месту, что манило сверху слепой чернотой. И опустил вниз лицо.
Не знаю, как меня не парализовало от ужаса. Вошёл бы в историю Вайермосо как ещё один пропавший утопленник.
Подо мной была бездна. Чёрная дыра, пустота, ничто. Только что в толще голубой прозрачной воды я видел, как покачиваются водоросли и суетятся рыбки. И вдруг обрыв, пропасть – врата ада!
Никогда ещё не плыл я так быстро. Я удирал, спасался бегством. Мне казалось, что задержись я ещё немного, и тьма обымет и поглотит меня.
Выскочив на берег, я спешно стал одеваться, натягивая одежду прямо на мокрое тело.
– Страшно? – голос маленькой Зилки успокоил меня.
Я взглянул на неё. Щуря глаза и морща нос, она внимательно наблюдала за тем, как я одеваюсь. Мне стало неловко. К тому же второй раз за день она пеняет мне за мою боязливость.
Я ничего не ответил и отвернулся от Зилки, сделав вид, что хочу отряхнуть этюдник.
– Мы туда на лодке плаваем, чтобы страшно было, – кивнула она на озеро.
– Зачем? – не поднимая глаз на Зилку, спросил я.
– Так... интересно.
Наверху, когда мы уже поднялись из котловины, я сделал два картона и один рисунок. Оба картона не удались. Не передал и сотой доли того, что хотел и мог бы передать. Сколько ни бился, улучшить не сумел. Разозлился и хотел порвать их, но передумал и подарил Зилке. Зилка осталась весьма довольна.
Привёл Зилку домой и поддался на уговоры Николь остаться на ужин. И тут же пожалел, потому что семейный будничный ужин оказался невыносимо скучным.
Поспешил к себе. Скинув этюдник и приняв душ, расположился на террасе. Сидел и всё ждал чего-то. А ничего не происходило.
Стало вдруг тоскливо и одиноко.Ничего не остаётся, как идти спать.
Хорошо бы уж и не просыпаться.
Дождь, дождь, дождь.
Весь день провёл в постели.
Кажется, я влюбился.
О Боже! Только этого мне не хватало!
Теперь по порядку.
День начался для меня с церковной мессы. Как правоверный католик, я отправился к одиннадцати часам на службу. Я решил, что возьмусь за картины для крестильной комнаты. Правда, пока не знаю, как быть с Христом. Думаю, этот образ мне не под силу. Может быть, получится обойтись и вовсе без Христа?
Во дворе церкви уже собрались прихожане, преимущественно дети, несколько молодых девиц и пожилые дамы. Все улыбчивые и трогательно-нарядные. Пришла и Зилка. Чинно поздоровалась со мной и присоединилась к подружкам, шушукавшимся о чем-то в сторонке.
На днях я спросил у Клауса, будет ли он на службе. Но Клаус объяснил, что они с Николь вышли из лона католической церкви ещё в Германии.
– Теперь у нас Зилка за всех молится, – смеялся Клаус.
– Постой... как это? – не понял я.
– Налог высокий...
– И что?
Оказалось, что любой католик, не желающий платить церковный налог, может официально выйти из лона католической церкви. Всё равно, что отказаться от членства в клубе. Я никогда раньше не слышал, что такое бывает. Мне очень хотелось узнать подробно, но неловко было расспрашивать Клауса.
Может быть, молодые католики предпочитают тратить деньги как-то иначе, нежели отдавать их церкви, и именно поэтому на службу сегодня пришли дети да старики?
Ровно в одиннадцать часов к церкви на чёрном джипе подъехал отец Доминго. Выйдя из машины, он поздоровался с прихожанами, особо кивнул мне, посмеялся, потрепал по плечу какого-то мальчишку и прошёл в храм.
Народу оказалось совсем немного. Все расселись и замерли. Кажется, в Англии тоже сидят в церкви. А вот на вечеринках стоят столбами. Интересно, почему я ни разу в Лондоне не зашёл в церковь? Даже в соборе святого Павла не был.
Я занял место в четвёртом ряду и приготовился, как перед спектаклем. И действительно, откуда ни возьмись, в храм влетел белый голубок и присел на Распятие.
Началась служба. Отцу Доминго помогали служить двое мальчишек. То и дело прихожане принимались петь, и тогда все вставали. Вставал и я. А когда все с шумом упали на колени, я, чтобы не торчать свечой, прилёг на скамью.
Потом все причащались, жали друг другу руки и целовались. Даже меня облобызали две какие-то старушонки и моя маленькая подружка Зилка. Когда всё закончилось, отец Доминго попросил внимания. Все, как в сказке, замерли и повернули к нему головы. Отец Доминго достал листок бумаги, прочёл какие-то имена и что-то прибавил по-испански. Я понял, что он назвал имена моделей.
Я подождал отца Доминго и вместе с ним вышел из храма.
– O`key, – кивнул мне святой отец.
Во дворе нас ждали дети и подростки, всего человек десять.